Попаданец в себя, 1970 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич Страница 28

Конечно, на рыбе можно продержаться, тут рядом, километрах в пяти река Джуглым, которая впадает в Уду[9]. Эта небольшая речка славится замечательной рыбалкой на черного, марсового хариуса. Некоторые экземпляры достигают 1,5 кг веса! Помимо трофейного хариуса здесь водится ленок, налим (вкуснейшая печень для ухи), и даже «хозяин реки» таймень, ростом с меня. Все это было и в Ангаре во времена моей молодости… Тьфу, да я же и нахожусь в этом времени! И вся эта рыбная экзотика тут рядом плавает, да и в мой ручей может заплывать!

Надо попробовать, хариус на мушку берет, удочки я не раздал, вон – целый спиннинг из бамбуковых палок в рюкзаке, еще в Ленинграде покупал.

Сижу на берегу, смотрю на мушку. Никто не клюет. А словом рыбу брать – так это вовсе беспредел.

Кто бы подумал, что могущество столь противоречит моей природе. В детстве воображал себя волшебником, а вот наяву отторгается право брать Словом или Словом же рушить что-то. Может это моя человеческая совесть бунтует…

Вывалившийся из кустов даурского можжевельника, младшего брата вечно скорбящего кипариса, здоровенный волчара, прервал мои раздумья и бесплотную рыбалку.

Глава 34

Волк был велик. Я чуть не испугался, так как владение Словом еще не приучило мою нервную систему к его величию. Потом заметил на загривке зверя небольшую косулю. Волки носят добычу, как люди – котомку, через плечо, на холке. А вот собаки так никогда не делают. Волк подошел ближе и сбросил косулю на землю, у рогатой было порвано горло и кровь спущена.

Наверное жители леса приняли мои безмолвные мысли, мои телепатемы и решили помочь.

«Спасибо, дружище, – сказал я в голове беззвучно, – погоди – поделимся».

Волк молча ждал, пока я отчеквочу заднюю ногу, осторожно взял ее в зубы и прыснул обратно, в тайгу.

А я, ощущая себя Богом, принимающим дары от животных, поволок мясо ближе к ручью, чтоб разделать и замыть место от волокон и крови. Сегодня у меня на здоровенной чугунной сковороде будет скворчать свежатина с картошкой!

Прошел месяц моего отшельничества. Жилось более чем хорошо: хвойный воздух лечил не только душу, я буквально ощущал, как каждая клетка здоровеет и наполняется энергией. Утрами со рта не было больше гнилостного привкуса, утром я жевал хвойную веточку и дышал свежестью бытия!

Отлично шли стихи. Общая тетрадь уже наполовину заполнилась.

Под образа! А нет их – под березы. Молиться и прощения просить. А утром будут росы, Словно слезы, Мне голову осеннюю лечить. И душу мне омоют, Я поежусь, Стряхну с щеки Лихого комара. Шуршит в траве Не мышка и не ежик, И не щенок, играющий с утра, И не мечта, Забытая навеки, И не судьба, Проклятая на век. А солнце Словно бритвой режет веки, И плещется На гребнях сопок Снег. Я сегодня шальной и ласковый, Я над миром взойду луной. Загорится цветочек махонький В древней сказке лесной мечтой. Пробежит по тайге игрушечный, Нежно-плюшевый серый волк, И ударит картечью пушечной Оловянный потешный полк. А луна всего на три четверти, Полнолуния ждать и ждать… Оторву на рубахе петельки: Счастье по лесу раскидать.

Столь же удачно писался роман. Роман – предостережение, фантастика апокалипсиса, вести из 2020 года. Я ничего не выдумывал, даже сюжет не изобретал, мой герой – молодой поэт просто замерз в 1970 в тундре под Норильском, а когда его нашли в 2020 году и разморозили, ожил. Но начал стремительно стареть. Он проживет два месяца, но за это время успеет получить материальную независимость от благотворителей и объездить всю планету. Подмечая, как гибнут леса и болота – легкие Земли; как гибнут моря и океана, задыхаясь бензиновыми парами и пластиковым безумием; как вместо вкусных овощей на прилавках магазинов появляются безвкусные уродцы гидропоники, а фрукты сохраняют свежесть месяцами, мумифицируясь. Он будет пить молоко, которое не скисает: он будет жарить белесую яичницу от кур, не видевших землю и траву с солнцем; он будет носить пластиковую одежду, от которой кожа покрывается алыми пятнами и дышать воздухом, в котором почти нет кислорода. И стареть, так как организм наверстывает процессы, заторможенные льдом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но моему герою не суждено будет умереть от старости – он умрет от гриппа, от пандемии китайского боевого коронавируса!

Книга дошла до половины. Мой герой в Финляндии, где отрицательная рождаемость. Прирост населения вычисляется разностью между количеством родившихся и умерших на данной территории за определенный период времени. Если родилось больше, чем умерло, то естественный прирост положительный. Если родилось меньше, чем умерло, то естественный прирост – отрицательный, иначе говоря – убыль населения.

Финляндия не единственная европейская страна, которая столкнулась с проблемами прироста населения. Пока Финляндия остается богатой европейской страной. За подходящих приезжих специалистов уже идет борьба – например, медсестры просто нарасхват.

Но низкий уровень рождаемости – словно моток колючей проволоки, который опутывает все проблемы финнов.

Поля, отвоеванные кровью и потом, достанутся лесным хищникам. Церковный перезвон будет раздаваться среди пустых домов.

Старшее поколение будет жить во все более стесненных условиях, потому что число людей, обеспечивающих им пенсию, сократится. Все узнают жестокую правду. Прибавочную стоимость приносит не техника, а человек, но финнов скоро станет слишком мало.

Сейчас мой новый герой пишет жесткое стихотворение про аборты:

Меня убили, хоть я не родился, Как модно стало нынче убивать: Брать зернышко, в котором появился, И хладнокровно в писсуар бросать. Я не родился, а меня убили, И раньше убивали много раз, Таблетками, уколами травили, Чтоб не открыл ни разу своих глаз. Я не смогу родиться в этом веке. Я, даже, веки не смогу открыть. Какой-то непорядок в человеке, Который может запросто убить. Не счесть всех трупов за одно столетье – Как быстро людоеды входят в раж, – Чтоб я не проявился в этом свете, Абортами берут на абордаж. Зачем сливаться людям в наслажденье, Когда итог банален и уныл: То – не любовь, а просто – упражненье, Чтоб кто-то не рождался и не жил. Чтоб не было на свете Паганини, Чтоб Моцарт не сыграл свой "Реквием", Чтобы никто не повторился в сыне, И дочерей чтоб не было совсем. Как хорошо не нянчиться с младенцем, А в театре куклу к сердцу прижимать, Как хорошо жить логикой – не сердцем, И здравые поступки совершать. Сибирский кедр в скалах прорастает, Поскольку уронил в скалу зерно, А человек зерном пренебрегает, Как будто бы отравлено оно. Волчица за волчонка в схватку с тигром Способна без раздумия вступить, А человек играет в злые игры Под кодовым названием: "любить". О, как легко рифмуется с любовью Еще не проявившаяся боль, Любовь ассоциируется с кровью, Но только это – секс, а не любовь. Любить – убить: поганое созвучье, Любить – и жить: чудеснее звучит… А кто-то до рождения замучен, А кто-то никогда не зазвучит. Оборванные звуки аритмичны, Оборванные струны – скрипки плач, Но наши судьбы более трагичны, Ведь наша мать – наш собственный палач. Нас убивают, чтоб мы не родились, Абортами идут на абордаж, Ни разу мы на свет не появились, Мы в мире существуем, как мираж. Убит за девять месяцев до жизни, Продуманно заранее убит… А кто-то правит бал на смертной тризне; А кто-то на прием к врачу бежит.