На своем месте - Михаил Иванович Казьмин Страница 28

Встал передо мной и другой вопрос — стоит ли рассказать об очередной затее Ангелины Павловны Шаболдину? Оно, конечно, разговор со Смирновым вышел доверительным и разглашать даже приставу обстоятельства частной жизни собеседника я не вправе. Опять же, случись, не дай Бог, что с Иваном Фёдоровичем, розыск там вести тайные будут, а не губные. Нет, можно рассказать приставу сей анекдот, не называя предмет нового интереса Красавиной, но в чём тогда вообще будет смысл такого сообщения? В общем, подумал я, подумал и решил ничего приставу не говорить, во всяком случае, не говорить сейчас. Получит эта история своё развитие, тогда и поглядим. Если, конечно, получит.

Имелась, однако же, и другая причина, по которой рассказывать Шаболдину об очередных поползновениях Красавиной я желанием не горел. Состояла она в том, что пусть и сам пристав, и его начальство прекрасно понимали, от каких неприятностей избавило их моё предложение устроить мировую с Мартыновым, пусть они и оформили всё самым безупречным образом, но история с воровским проникновением в мой дом так и осталась досадной неудачей губного сыска, хотя и никакой вины самих губных в том не было. Если бы не Палата тайных дел с её непонятными играми, того «Иван Иваныча» Шаболдин рано или поздно разыскал, а так… В общем, подбрасывать после такого Борису Григорьевичу ещё одну задачку, решить которую ему наверняка опять не дадут, было бы с моей стороны по меньшей мере неприличным.

Кстати, Мартынов и Курдюмов, когда тайные вернули их губным, поведали, что да, предъявили им для опознания «Иван Иваныча», живого и вроде бы даже не сильно помятого, но какого-то очень уж грустного. Оба его опознали, опознали уверенно и сразу. Что ж, значит, моему дому теперь точно ничто не угрожало, и понимание этого несколько примиряло меня с потерей возможности эту загадку разгадать. Оставалось только плюнуть, выругаться, выкинуть всё это из головы и окунуться в свои дела, коих мне, уж поверьте, более чем хватало.

…Если кто полагает, что переводить книгу с чужого языка на родной, да ещё когда и чужой язык знаешь неплохо, и родным владеешь на должном уровне, так уж легко, то спешу разочаровать — вот ничего подобного. Во-первых, речь идёт о научном труде, а значит, термины, определения и сведения должны быть переведены и предельно точно, начисто исключая даже малейшую возможность их неверного понимания и толкования, и именно так, как их привыкли понимать те, кто говорит с тобою на одном языке. Во-вторых, крайне желательно сохранять присущую автору манеру изложения, однако же не в ущерб пониманию теми, для кого язык автора родным не является. И, в-третьих, старательно ограничивая всяческую отсебятину, иногда всё же приходится вставлять от своего имени примечания, при этом долго размышляя над каждым из них, а так ли оно здесь необходимо.

Впрочем, не так всё и страшно, как я тут расписываю. Есть у немецкого языка одна схожесть с языком русским книжным, который вырос из церковнославянского, и схожесть эта заметно облегчала мне работу. Я говорю о сложных составных словах. Тут, конечно, нам до немцев далеко, это они запросто слепят одно слово чуть ли не из десятка, [3] а мы, если речь не идёт об углублении в научные дебри, почти всегда обходимся двумя. Так что я с лёгким сердцем просто и без особых прикрас переводил составные немецкие слова такими же русскими, и то, что многие из этих русских слов под моим пером появлялись на свет впервые, меня никак не пугало — читателю понятно, а что ещё надо? Тем не менее, трудностей со сложностями было всё-таки больше, и работа над переводом последнего труда Вильгельма Левенгаупта шла у меня далеко не так легко, а главное, не так быстро, как того хотелось бы. Зато я стал лучше представлять себе, что именно могу я по поводу этой книги сказать. Кстати, господин Вайссвайлер успел уже прислать мне пару вышедших в Германии отзывов, так что параллельно с переводом я уже набрасывал свой ответ на один из них, уж больно интересным он мне показался.

Продвигались и другие мои дела. Я всё-таки набрался храбрости и свёл Лиду с Варенькой. Предварительно я поговорил с супругой, и, не раскрывая ей подробностей своих былых отношений с госпожой Васильковой, посоветовался насчёт принятия замысла Лидии Ивановны и самой идеи преобразования проекта создания женского гимнастического общества в более широкий и, можно сказать, всеобъемлющий проект по общему усилению в Царстве Русском заботы о женском здоровье. Варварушку такая перспектива сначала даже слегка ошеломила, но супруга быстро сообразила, что причастность к столь большому делу выведет её на одно из первых мест в неофициальной иерархии прекрасной половины московского боярства, а потому выразила самое горячее желание свести близкое знакомство с дворянкой Васильковой.

Васильковых мы пригласили обоих, иначе оно смотрелось бы не особо прилично. Лиду я последний раз видел на похоронах Ваниной Любаши, тогда она была в салопе, [4] теперь же я имел возможность рассмотреть её в нормальном платье, а не в том мешке, что она носила в бытность сестрой милосердия. М-да, должно быть, на её фигуре сказались роды, а потому гимнастические упражнения новоявленной дворянке точно не помешали бы. Что ж, личный интерес будет тут кстати. Впрочем, не в одной фигуре дело. Было хорошо заметно, что в новом своём качестве госпожа Василькова освоилась далеко не в полной мере — и держалась слегка зажато, и к модному платью не привыкла, разве что речь её стала почти что правильной.

Когда хозяйка и гостья после взаимного представления и коротенькой необязательной беседы удалились в покои Варвары, мы с Андреем Семёновичем укрылись в моём кабинете, где и махнули по шкалику можжевеловой — за успех, как говорится, нашего безнадёжного предприятия. Заодно о том самом предприятии и побеседовали в ожидании, пока Варвара Дмитриевна и Лидия Ивановна к нам вернутся.

Вернулись они почти через час, раскрасневшиеся и подуставшие, так что продолжилась встреча за столом, к которому подали горячего шоколаду. Под угощение пошла уже общая предметная беседа, и в ней супруги Васильковы проявили себя более чем неплохо. Приведённые ими расчёты и оценки показывали проект женской лечебницы вполне осуществимым,