Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том второй Страница 29

– Хорошо, я поясню, ты только успокойся, – продышал старший Димург.

Он крепче прижал к себе тело девочки, и, прислонив свою щеку к ее голове, нежно покачивая вправо… влево принялся ходить по комнате, неспешной своей поступью умиротворяя плоть и лучицу, а описанным коло, вероятно, успокаивая младшего брата.

– Большая часть существ, творений созданных Богами, – погодя начал сказывать Перший, и на тот момент Еси прекратив плакать, замерла в Отцовских объятиях Бога, так сильно напоминающих ей объятия ее земного отца Липоксай Ягы. – В том числе и человек однолики, – голос Димурга не только звучал поясняюще… Он плыл, остужая всякую горячность, сдерживая все хлипы и вздохи, стенания Крушеца и явственную удрученность стоящего почитай подле кресла Асила. – Однолики, это значит, состоят всего-навсе из плоти, которая является их основой… Люди считают, что душа, невещественное естество, каковое несет в себе божественный образ и личностные качества, в целом снабжающие али определяющие суть самого человека. И думают, что душа бессмертна, а тело для нее выступает лишь как материальный носитель. Но то, что люди подразумевают под душой, есть нечто иное, как крошечная искорка, которая попадая в плоть… частности в мозг заводит в ней движение жизни. Она сплачивается с мозгом, создает внутри мощные структурные склейки и является чем-то вроде накопителя… Сама искра не несет в себе личностные качества. Она может являться крупинкой от некогда рожденной Богом общей искры, а может быть только отломышком от той самой крупинки… Впрочем, неважно первая это искра, крупинка аль уже отломышек, именно она выступает в роли двигателя… двигателя жизни человека. Она находится в мозгу до смерти, когда по какой-либо причине отключает его работу и покидает плоть, отсоединяет от того самого движения тело. И если даже у человека стучит сердце, функционируют иные органы, но обесточен мозг, такой человек, в сущности мертв. Процессы в самом мозге остановлены, возврата к движению не произойдет. Поелику для человека важна сама жизнь, в данном теле он и является личностью, существом, созданием… Второго шанса не будет, другую жизнь не получится прожить, ибо ее не будет… Искра, та самая, которая когда-то дала толчок к бытию, не будет содержать в себе его суть, абы не есть естество… не есть душа… Человек должен жить в данный момент времени, когда рожден, когда он есть и может осознавать себя личностью… Осознавать свое– Я! Он должен жить согласно вложенных в него кодировок и прописанных Богами законов, а именно наполнять свое бытие любовью, трудом, семьей, землей и радостью. Только тогда человек может быть морально удовлетворенным, счастливым, когда живет простотой бытия, уважает себя и тех, кто подле него.

Перший прервался, так как Есинька сомкнула глаза, словно укаченная теплотой его голоса, подумав, что она заснула. Обаче стоило ему смолкнуть, как она торопко открыла очи, и, прильнув губами к груди Господа, медлительно отстранилась от него, тем самым попросив спустить ее с рук. Старший Димург немедля остановился и также неуверенно склонившись, поставил юницу на ноги, с нежностью оправив на ней золотую материю сакхи и приголубив на голове волосы, впрочем, не отпустив ее от себя, а ласково-настойчиво придержав за локоть.

– Простота бытия, – задумчиво произнесла Еси, и слегка приподняв голову, воззрилась в лицо Бога. – Так жили те дети… мальчики, которые прилетели с Владой. Предки дарицев.

– Да, – продолжил толковать Перший, – так жили те мальчики, до тех пор поколь не стали разделять себя на касты. Иногда такое людям удается, не делить общество на касты, не обособлять одних от других, но вельми редко… У Димургов в Галактике Татания в системе Купавки есть планета Палуба, где человечество достаточно успешно обитает уже достаточно значимое время. Оно до сих пор не утеряло простоты жизни, и, опираясь на оставленные мною законы, сохраняет разумность бытия. Там нет каст, привилегий, нет разделения на высшие иль низшие сословия. Наверно про них можно сказать, что палубцы счастливые люди… Такие люди не зря проживут свои жизни, оставив после себя здоровое потомство, получив от самого существования радость, любовь, наполненность положительными эмоциями и чувствами, такими как смех и нежность, веселье и упоение… Это то, что касается людей, их рождения и бытия… Но ты… ты, Еси уже не обладаешь искрой, поелику находишься на ином рубеже развития. В тебе наблюдается трехгранность… Основа тебя Крушец впитавший в себя естество Владелины и ты, оную суть он также впитает. – Димург протянул левую руку к голове девушки и трепетно провел по макушке, кажется, той теплотой вспенив допрежь приглаженные волосы. – Естество твоего мозга… И ты на самом деле не тленна. Сущность тебя, твоя личность, твое – Я, останется жить в Крушеце, подле Крушеца. Ты станешь с ним единым целым, с ним и с Владелиной, и одновременно сохранишь свой лик, суть, личность. Крушец будет многогранен, как и иные Боги, оные сутью своей многозначны и многообразны, имеют определенную суть рождения и взращивания, посему и обладают особыми способностями. Каждый лик божества неотделим от целого и первоосновы, они словно дополняют его своим содержанием, придавая определенную тонкость и силу. И единожды каждый лик продолжает содержать собственную суть, отображает личность человека, каковым когда-то был.

– Значит Крушец, – взволнованно молвила Есинька и тягостно дрогнула, точно намереваясь вырвать из руки Бога свой локоть. – Крушец будущий Бог… Он Бог, как и вы… и твой сын? – Перший медлительно кивнул и еще крепче ухватился за руку девушки, с тем удерживая ее от раскачивания, и не давая возможности отойти от него. – Теперь понятно, – в такт колыханию тела сотрясся голос юницы. – Понятно, почему вы так опекали Владу, почему ваши сыны были подле меня, учили, оберегали… Потому как во мне живет, растет Бог… Я о том догадывалась, о том сказывал Липоксай Ягы, но мне все же не верилось. А теперь вы везете меня к Родителю, чтобы спасти от гибели Крушеца, потому как он заболел. Ведь больна не я… он? – много ровнее вопросила она.

– Да, болен он, – откликнулся Димург, и зримо успокоенный спросом юницы, провел перстами по ее лбу и очам. – Ты хоть и хрупкая здоровьем, но ноне не больна. А глаз в силах поправить бесицы-трясавицы. Но Крушец, чей частью ты являлась, есть и будешь, нужна помощь Родителя. Только в его силе уберечь его от гибели.

– Он боится Родителя, – протянула Есислава и вздохнула, проникновенно, вероятно, сочувствуя страху своего естества. – Помнит, как его пленили по распоряжению Родителя… Помнит свой страх, и боится, что вас наново разлучат… Разлучат с тобой Перший, а он этого не сможет теперь перенести, слишком к тебе привязан и тоскует… Крушец шепчет, что Родитель его заберет, а меня уничтожит.

– Нет! – вставил в толкование девушки и брата свое веское слово Асил.

Бог довольно быстро преодолел разделяющее их расстояние, и, остановившись обок Есиньки, положил ей на голову ладонь, понеже волосы последней вновь стали озаряться сиянием и приобрели почитай золото-коричневый цвет.

– Родитель излечит Крушеца, – добавил старший Атеф, стараясь угомонить тревогу человека и лучицы своими объяснениями. – И не станет уничтожать тебя Есинька, наша драгоценная девочка. Так как ты также важна ноне в становление Бога. Ты не должна бояться Родителя, он никоим образом вам не навредит, тем паче сейчас, когда бесценный Крушец так болен. Он вспять вас спасет… И ты, Есинька, не должна разъединять себя и лучицу, вы должны наоборот сплачиваться, быть единым целым. Болезнь Крушеца нарушила ваши связи, потому-то ты стала чувствовать отстраненность от него, раздвоенность, что для вас обоих опасно. Теперь только наш Родитель сумеет помочь. И не ты, не Крушец не должны его бояться, ибо именно страх и вызывает приступы болезни, с каковыми нам все сложнее справляться.

– Прости меня за грубость Асил, – молвила Есислава, и, отступив от Першего разком развернулась к старшему Атефу, с нескрываемым огорчением взглянув в его лицо. – Мне очень стыдно за свое поведение. Но иногда я не в силах собой руководить. Он просто шептал… шептал весь день, что-то назойливое, безумное и я… я так…

– Тише моя девочка, – успокоительно произнес Асил, и, обняв юницу, прижал к себе. – Я не сержусь, все понимаю. Просто ты нам сказывай… все время сказывай о своем и его состоянии, не таись, чтобы мы могли помочь. Мы не смеем тебя прощупывать, або Крушец вельми на то болезненно отзывается, потому лишь ты одна и знаешь… ведаешь как он там.

Еси сомкнула глаза, успокоенная полюбовными словами Асила, припав к его груди, она и в нем, как и в Першем, находила необходимое для Крушеца умиротворение. Одначе, миг погодя внезапно почувствовала легкое покачивание не только тела, но и желудка, и ее словно мотнув, вновь стало подташнивать.