Валерий Большаков - Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики Страница 3

И орали: «Шварцен тойфель! Шварцен тойфель!»

В переводе с немецкого – «черные дьяволы». Так немцы называли русских танкистов – многие действительно щеголяли в черных комбинезонах, а те, кто гулял в синих, быстренько «перекрашивались», обтираясь в кругу горюче-смазочных материалов. Но Репнин так и не понял, что немцы имели в виду – только ли цвет комбезов? Может, просто страшно было зольдатикам?

Вдруг 102-й, проезжая огородом, провалился в яму, прикрытую бревнами. Ловушка?

– Что за…

Из ямы порскнули в стороны поп в длинной рясе и тетки в длинных юбках – они бежали, махая руками, как крыльями. Прятались?

– Держитесь за пуговицу! – крикнул мехвод.

– При чем тут…

– Попа встретить – к неприятностям! – объяснил примету башнер Федотов.

– Ага! Щаз-з! Немцев мы уже сделали. Нам-то какие неприятности?

Танковые роты проутюжили фрицев, раздолбали и дома – доты, и колонну. Из-за сараев и овинов немцы постреливали из автоматов, но недолго – «ИСы» и «КВ» накрыли окопы, наспех отрытые вдоль околицы. Огнем и гусеницами уничтожили десятки орудий. Расстреляли тягачи и грузовики.

Бойцы бросали в окна гранаты, мочили вражью силу изо всех стволов.

– Шварцен тойфель! – голосили немцы, убегая в беспорядке. – Шварцен тойфель!

Гитлеровцы суетились, беспорядочно стреляя, многие выскакивали из блиндажей, как полоумные, попадая на линию огня.

Какой-то час спустя танки ликвидировали последние очаги сопротивления и вышли в район сбора – к железной дороге.

– Видишь? – крикнул Федотов мехводу. – А ты в приметы веришь! Перешел поп дорогу, а нам все равно везуха!

Порычав, остановился на сборном пункте и 102-й. Репнин открыл люк и полез на свежий воздух. Неожиданно плечо словно кто раскаленным шкворнем проткнул.

Геша схватился за раненую руку – пальцы окрасились кровью.

– Снайпер! – крикнул Борзых. – Вон, с чердака того!

– Заряжай! – рявкнул Саня.

Башня развернулась. Грохнуло орудие, крыша дома напротив будто вспухла и разлетелась облаком дыма, огня и обломков.

– Иваныч, давай в медпункт! – скомандовал Репнин механику-водителю и пошутил натужно: – Прав ты был, а я за пуговицу не подержался!

– Да херня все это, товарищ командир!

Танк подкатил к медпункту, развернутому на станции. Две сестрички быстренько перевязали Гешу.

– Рана чистая, – заверил его военврач, – сквозная.

– Еще и левая, – усмехнулся Репнин. – Спасибо!

Подходя к танку, он услыхал, как Бедный в сердцах сказал:

– А все поп проклятый!

Геша заулыбался, несмотря на боль. Михаил Иваныч был старше всех в экипаже, но отеческие чувства отыгрывал лишь на Ваньке с Санькой. Так и звал их подчас: «Санька-Ванька! Подь сюды!» А вот к Репнину испытывал респект – офицер все-таки, не хрен собачий.

И в этом его пиетете было что-то старинное, из времен, когда давали клятвы на верность, а вассалы преданно служили сюзерену. Ведь тогда все держалось не только на традициях и законах, но и на вере – дружина верила в князя, в то, что боги на его стороне. А, стало быть, служить князю – это лучший способ избежать ран и гибели. А как же! Ежели боги отведут смерть от князя, а ты рядом, то и тебя курносая минует.

Вот и у Иваныча было что-то подобное в его отношении к Репнину. Причем вера Бедного только крепла – ни один другой танкист в СССР не мог похвастаться столькими победами.

Стало быть, что? Стало быть, командир от бога…

Со стороны кухни, возле которой толпились бойцы, накатывали чарующие запахи мяса и жареного лука. Но аппетит у Геши пропал.

Наступление, что там не говори, было проведено бестолково, и кто в том виноват, если не комбриг? Атаковали с ходу, среди белого дня… «Уря, уря!» Доурякались.

Ладно, там, колонну расколошматили. Тут все по делу, как надо. А на хрена было танки слать на село? Без ха-арошей артподготовки? Да и по колонне почему бы огонь не открыть? Конечно, броня крепка и танки наши быстры, но прежде всего головой думать надобно.

А где, спрашивается, наши штурмовики были? Опять-таки, винить «горбатых»[2] не за что – ты разве вызывал авиацию, товарищ комбриг? У тебя полночи времени было, чтобы и артиллеристов подтянуть, и к летчикам обратиться за подмогой.

Сделал ты это? Нет. Значит, кто ты? Правильно – балбес.

– Товарищ подполковник!

Грузной рысцой подбежал начштаба.

– Приказано ночью взять Валки!

– Раз приказано, значит, будем брать.

Геша не стал дожидаться глубокой ночи. Стемнело – и танки двинулись на штурм. Шли, не особенно газуя, поэтому особого грохота батальоны не издавали. Канонада тоже не раздавалась – в отличие от Одноробовки в Валках могли оставаться мирные жители, да и зачем самим превращать городишко в руины?

Репнин прижал лоб к нарамнику – в свете инфракрасного прожектора все было видно метров на двести вперед. Мехводу этого достаточно, а вот наводчику маловато будет. Однако ТНПП с большими, по шестьдесят сантиметров в поперечнике, прожекторами так и не поступили в батальоны. Хватило бы и одного «осветителя» на танковый взвод, тогда все было бы видно метров на семьсот-восемьсот вперед. Но чего нет, того нет.

Придется обходиться тем, что есть.

Мотострелки не все имели приборы ночного видения, поэтому путь бронетранспортерам освещали ракетчики – красные ракеты то и дело взвивались в небо, их свет то вспыхивал, то мерк. Описывая гаснущие дуги, ракеты падали в сизоватую пену гречихи.

Урожайный год, однако.

Немцы в Валках пробудились ото сна, забегали, автоматные и пулеметные очереди становились все слышнее, сливаясь и частя. Шипели осветительные ракеты, ухали мины – клубы пыли и дыма подсвечивались зловещим багрецом.

– Я – Зверобой! Огонь! – приказал Репнин. – Всем танкам открыть огонь! Ванька, осколочно-фугасный!

– Есть осколочно-фугасный! Осколочно-фугасный, готово!

В голосе Борзых чувствовалось изрядное напряжение – снаряд для 107-миллиметрового орудия весил больше пуда.

– Всем вести огонь в движении по выявленным целям! В атаку!

Грохнула пушка, выплевывая горячую гильзу и напуская синей кордитовой вони.

– Бронебойным заряжай! Справа пятнадцать – «тройка». Огонь!

Бабахнуло знатно. Из открывшегося затвора вылетела стреляная гильза, пыхнул сизый пороховой дым – два вентилятора, надрывно воя, вытягивали едкую гарь.

– Шрапнельным заряжай! Вправо двадцать – пулеметная точка.

– Есть, вижу! – отозвался Федотов.

– Огонь!

В обычный перископ Репнин увидел, как в воздухе, словно кометы, пролетали раскаленные болванки.

– Башнер, вправо двадцать – ПТО!

– Есть, вижу! – Санька развернул башню.

– Ваня, первые два снаряда – осколочно-фугасные, остальные – шрапнель.

– Есть! Готово!

– Огонь!

– Есть огонь!

Полчаса спустя Валки были взяты, а несколько колонн немецких грузовиков с продовольствием и боеприпасами мотострелки захватили как ценные трофеи.

Ближе к полуночи все угомонилось, и Репнин смог уснуть не в танке, а в брошенной хате. Со всеми удобствами, исключая интим – Наташу Шеремет отослали в Куйбышев на курсы переподготовки…

Потери вышли минимальными, но вкус победы был здорово подпорчен особистами.

Старшина Николай Капотов, командовавший танковым взводом, вернулся из боя пешком, с перевязанной головой. Весь экипаж его машины был жив и здоров, больше всех пострадал командир – Капотова контузило. А подбитый «Т-43» остался на поле боя.

Этого было достаточно, чтобы до крайности возбудить бригадного комиссара Червина – майора госбезопасности, возглавлявшего Особый отдел 1-й гвардейской.

Червина за глаза прозывали Червивиным, хотя тот и не был замечен в подлостях. Майор прошел Гражданскую, воевал на Халхин-Голе и в Испании, а вот на Великой Отечественной очень уж рьяно взялся за борьбу с трусами, предателями, дезертирами и прочими врагами рабочего класса.

Репнин застал Червина за работой – тот распекал бледного Капотова, едва стоявшего на ногах.

– Вы самый настоящий вредитель! – орал особист. – Вы – пособник фашистов! Как можно было оставить танк?

– Нас подбили, – глухо ответил Николай.

– Так почему вы не подорвали машину, доверенную вам советским народом и государством? Почему бросили танк? Чтобы немцы отремонтировали его и стреляли по вашим товарищам? Под трибунал пойдете! В штрафные роты!

– Прекратить, – холодно сказал Репнин, глядя в бешеные глаза комиссара. – Что-то вы не по делу распалились, товарищ майор. Капотов был контужен и мало что соображал. Ему в госпиталь надо, а не под трибунал!

– А вы не защищайте, комбриг! – отрезал Червин. – Р-распустились! Бросают танки, будто окурки!

– Вы видели брошеный танк? – повысил голос Геннадий. – Машина Капотова горела! И боеукладка взорвалась через пять минут после того, как экипаж покинул танк через люк в днище!