Андрей Величко - Точка бифуркации Страница 3

Конечно, я надеялся, что к Сергею такие меры применять не придется, но если он потеряет берега, то о его своевременной кончине позаботится сама Маля, с ней это уже обговорено. Хоть и мелочь, а все экономия для бюджета.

Однако на этом брачные новости не закончились. Дней через десять после встречи с Сергеем мне позвонили из бюро пропусков и сообщили, что без всякого предварительного уведомления приехала моя младшая сестра Ольга. И вот, значит, теперь она там сидит и ревет в три ручья.

– Проводите ее ко мне наверх, – приказал я. В чем тут дело, мне в общем-то было уже известно.

Маман взбрело в голову выдать дочь замуж за принца Ольденбургского. Единственное его достоинство состояло в том, что он жил в России – и, значит, Ольге не придется никуда уезжать. Зато все остальное представляло собой сплошные недостатки. Принц был старым, потасканным, лысым и не сказать что умным. Кроме того, Рита сообщила – ходят слухи о его нетрадиционной ориентации. В общем, мне не понравилось, что мою сестру хотят выдать черт знает за кого, да еще не посоветовавшись со мной и не спросив ее собственного мнения, и я приказал, чтобы слухи побыстрее дошли до Ольги. Вот они, похоже, и добрели.

Вытерев сестре слезы и вообще успокоив (между прочим, девятнадцать лет человеку, могла бы реветь хотя бы без соплей), я спросил:

– Так, значит, жених тебе совсем не нравится?

Ольга энергично закивала.

– А кто нравится?

Казалось бы, самый естественный вопрос, но он поставил сестру в тупик.

– Пока никто, – сообщила она, шмыгнув носом. – Так ведь и нет в России никого равнородного! А уезжать я не хочу.

– И правильно, нечего там, в Европах, делать. Значит, что уж тут поделать – ищи неравнородного. Если найдешь хорошего и способного продуктивно работать на благо державы, дам разрешение на брак.

– Как… я сама должна искать?

– А кто за тебя это будет делать? Нам с Ритой некогда. Маман тебе уже одного жениха нашла. Мало? Могу разве что Мишку попросить.

– Нет, спасибо, – улыбнулась Ольга. – Значит, сама? Но я же не умею!

– Обратись к супруге моего порученца, Юлии Рогачевой, – хмыкнул я. – Или к ее сестре Матильде. Эти мигом научат.

Мой ответ, разумеется, не был импровизацией. Мне уже давно хотелось внести изменения в уложение об императорской фамилии, ибо пункт о равнородстве вступающих в брак в нынешних условиях резко ускорял деградацию той самой фамилии из-за большого числа близкородственых браков. Ладно, мне еще повезло, жена умная и даже почти красивая, дети, тьфу-тьфу, здоровые, но на ком им жениться и за кого выходить замуж, когда вырастут? Причем я точно знал – когда в будущем аристократия почти во всех странах отвергла тезис о равнородстве, ничего страшного не случилось. Скорее наоборот. И, значит, следовало начинать готовить общественное мнение к грядущим переменам в данной области. Про окна Овертона, то есть принцип постепенного расширения пределов допустимого, многие в двадцать первом веке слышали, и я в том числе, – вот, значит, пора теперь применять когда-то полученные знания на практике.

В общем, на вечерней беседе с Рогачевым я ему сообщил:

– Возможно, к Юле скоро подойдет моя сестра Ольга на предмет помощи в поиске мужа. А у меня тут лейб-медик доктор Боткин неженатый! Нельзя ли поспособствовать, чтобы она в конце концов нашла именно его? С Ритой я это уже согласовал, а на днях поговорю и со вдовствующей императрицей.

Да, подумал я, матери в числе прочего надо будет объяснить, что если бы она дала себе труд сначала посоветоваться со мной, а только потом втюхивать Ольге жениха, то и я бы побеседовал с ней перед тем, как ставить задачу Михаилу с Юлией. А так – что получилось, то получилось. Пусть учтет на будущее.

Глава 2

Вскоре произошло беспрецедентное событие – в Гатчине не осталось ни одного величества.

Я отбыл в Подольск, где завершались сдаточные испытания первого и в России, и в мире борта номер один. То есть дирижабля, на котором я собирался летать на расстояния примерно до двух тысяч километров. Он был сравнительно небольшим, объемом всего семнадцать тысяч кубов, и мог поднять две тонны полезного груза, не считая полной заправки топливом.

Пока это был единственный аппарат, который предполагалось надувать гелием – больно уж дорогое это оказалось удовольствие. Для заправки конкретно этого дирижабля, например, требовалось восемь двадцативагонных эшелонов с монацитовым песком, так что остальные пока подождут хоть какого-то удешевления гелия, которое сможет произойти не раньше, чем добыча природного газа приобретет промышленные масштабы.

А Рита наконец-то отправилась погостить на родину, в Германию. Причем без меня – пусть в европейских столицах гадают, между кем и кем пробежала черная кошка. Я поссорился с Вильгельмом или Маргарита поругалась со мной? Опять же надо облегчить французам подход к Рите – мало ли, а вдруг они догадаются ей что-нибудь предложить. Да и засиделась жена дома, пусть маленько развеется, возраст детей уже позволяет оставить их на пару недель с няньками и воспитателями.

Дирижабль мне понравился, хотя ничего нового я не увидел, ибо сам принимал деятельное участие в его проектировании. По уровню комфорта он, конечно, до царского поезда не дотягивал, но я надеялся, что этот борт превзойдет поезд по уровню безопасности. А то ведь под ним эсеры однажды уже ухитрились взорвать мину! Правда, меня в числе пассажиров того поезда не было, я ехал в обычном коротком техническом составе, следующем первым, да и ущерб получился не очень серьезный, но все равно неприятно. Зато дирижабль, летящий на высоте двух-трех километров, сейчас с земли не достанешь. Да и летает он все же раза в два быстрее, чем едет поезд. А если спешить, невзирая на повышенный расход топлива, то и в три.

В общем, я возвратился в Гатчину почти как советский человек, то есть с чувством глубокого удовлетворения в душе, а через три дня вернулась жена из Германии.

Естественно, сразу по возвращении из вояжа Рита дотошно отчиталась обо всем, могущем представлять интерес. И в самом конце отчета заявила:

– Если бы я была просто твоей женой и ездила только повидаться с братьями и сестрами, то, пожалуй, об одной интересной встрече умолчала бы. Но так как я еще и директор особой сервисной службы при твоем величестве, то докладываю: в Берлине мне удалось познакомиться с одной очень интересной женщиной, к тому же давно тебе знакомой, и она согласилась работать на нас. Собственно, ее даже и уговаривать не пришлось, сама предложила. И сразу сообщила, что за это ей уже выплатили аванс французы. Догадываешься, о ком речь?

– О Марине?

– Разумеется.

– Само собой, ты допускаешь, что на самом деле она работает именно на Францию, а может, даже на кого-то другого, и ее подход к тебе есть просто выполнение задания.

– Дорогой, неужели ты все еще подозреваешь меня в доверчивости? Очень даже допускаю, и над планом проверочных мероприятий уже работают. Но интуиция мне подсказывает, что Марина была со мной искренна – она хочет вернуться в Россию, причем не просто так, а с оцененными заслугами. Кстати, у тебя еще бывших любовниц не осталось? У меня вечный кадровый голод, а тут какую ни возьми – ценнейшее приобретение.

– К сожалению, нет. Хотя… вот ведь зараза, чуть не забыл! Была одна такая, настоящего имени не помню, все ее звали Лиззи. Восемьдесят пятый год, если не путаю. Она примерно на год старше меня.

– Так ты что, ухитрился забыть свою первую женщину? – поразилась Рита. – Нет, я, конечно, за одиннадцать лет совместной жизни тебя неплохо узнала, но такого все-таки представить не могла. И можешь не трудиться, я знаю, что ты мне собираешься сказать.

– М-м?

– Ну, в моем присутствии ты готов забыть не только про первую, но и вообще про всех женщин на свете. Угадала?

– Как всегда. И план проверки, когда он будет готов, ты мне покажи.

– Обязательно. А на ее фотографию посмотреть не хочешь? Сделано при мне, по методу Прокудина-Горского, в цвете. Или боишься?

– Боюсь, но смотреть все равно буду.

Причина для опасений у меня действительно была, но не совсем та, какая наверняка пришла в голову Рите. Дело в том, что аналог Марины в будущем, Маришка Вереш, была несравненной красавицей только до двадцати восьми лет. Потом как-то быстро стала просто сравнительно интересной дамой, причем выглядевшей старше своего возраста, но продержалась в таком виде не очень долго, а дальше стало совсем плохо. Вот я и опасался увидеть первые признаки чего-то подобного.

Как выяснилось, зря. В свои тридцать с небольшим лет Марина уже не очень напоминала тридцатилетнюю Вереш. Она была гораздо красивее. Конечно, следовало учесть, что Марина наверняка тщательно подготовилась к съемке, но результат все равно поражал воображение. Во всяком случае, мое. Но так как не только мне, но и моему организму было уже далеко не восемнадцать лет, я грозно сказал воображению «брысь!», и оно послушно сдулось.