Игорь Фарбаржевич - Сказки для Евы Страница 3

Подходя к арочной подворотне четырёхэтажного дома на Черноглазовской, которую детьми они называли «проходняшкой», подворотня соединяла улицу и двор, Хава всё просила Бога, чтобы их флигель оказался на месте. Если его там не будет, ей казалось, что она этого не переживёт.

Хава уже прошла арку, где, как много лет назад, так же пахло помойкой, и всё боялась поднять глаза. Наконец, она пересилила страх и увидела в центре двора, среди фонарей, что старенький одноэтажный флигель Шварцев стоит, где стоял. Это был высший момент счастья! И хоть выглядел он неказистым, низким и тесным, да ещё огороженный неуклюжим забором, за которым лежал крошечный палисадник – ей всё это показалось таким прекрасным, что она не променяла бы его даже на дворец царя Соломона! Летом Хава сразу узнала бы это место по зелёной занавеси дикого винограда на стене дома, по запаху цветов на клумбе… Сейчас же весь мир её воспоминаний лежал под снегом, как и сама жизнь, припорошенная годами…

Хава решила, во что бы то ни стало, попасть во флигель, кто бы там не жил. Она подошла к калитке, открыла её, вошла в палисадник. Опираясь на деревянные поручни, которые выстругал её дед, поднялась на крыльцо. Хотела позвонить, но почему-то звонка не оказалось, и гевэрэт Берон постучала.

Дверь открыли сразу. На пороге стояла молодая взволнованная женщина.

– Ну, почему вы так долго?! – чуть не плача спросила она.

– Что, долго?.. – не поняла Хава Берон.

– Мы вызывали доктора ещё утром! – недовольно объяснила женщина, впуская её в дом.

Оказалось, что в семье болен ребёнок. Сильный кашель. Высокая температура.

Не представившись, кто она, Хава осмотрела малыша, на личном бланке выписала рецепт, поставила свою печать и подпись. Затем позвонила главврачу детской больницы и попросила его срочно помочь ребёнку по адресу – Черноглазовская 10, флигель во дворе.

Лишь потом достала из сумки коробку израильских конфет и уже за чаем на крохотной кухне в нескольких словах обрисовала, кто она и зачем прилетела в Зуев.

Услышав фамилию Шварц, хозяева переглянулись, и женщина достала из буфета небольшой свёрток, обернутый в пожелтевшую газету. Она положила его на стол и стала аккуратно разворачивать, чтобы не порвать обёртку, то и дело, поглядывая на гостью. Наконец свёрток был раскрыт, и перед госпожой Берон появился совсем новенький фотоаппарат «ФЭД» довоенного выпуска.

– Боже! – воскликнула поражённая гостья. – Это же мой подарок!

На задней части корпуса стояла гравировка: «Дорогой внучке Евочке Шварц от бабушки Нины. 15.VI.41 г.».

– Вы нашли его в погребе, за бочкой?

– Да, – ответила женщина, – лет двадцать тому, когда родители делали капитальный ремонт. До нас здесь жило много семей…

– Плёнки внутри не было? – спросила гевэрэт Берон без всякой надежды услышать положительный ответ.

– Была, – сказал хозяин дома.

– И… где она?.. – затаив дыхание, произнесла гостья.

Вместо ответа женщина достала из ящика буфета небольшой толстый конверт и положила на стол.

Госпожа Хава, не веря в то, что сейчас увидит, вытащила из конверта пачку старых фотографий. Без спешки достала она из сумки очки – сказывалось самообладание хирурга – надела их и взглянула на первое фото. Со снимка на нее, улыбаясь, смотрела молодая стройная женщина; положив руку на деревянные перила, она стояла на крыльце флигеля.

– Мама! – тихо произнесла госпожа Берон дрогнувшим голосом. – Моя мама!..

Остальные фото она разглядывать не стала, с согласия хозяев спрятала конверт в сумку, чтобы посмотреть их потом, наедине, в гостинице. Туда же в сумку ей положили и фотоаппарат.

После такого невероятного события гевэрэт Берон пригласила всю семью в Израиль и обещала принять, как самых близких и дорогих родственников. Билеты и проживание в гостинице она брала на себя.

Потом её провели по всему дому. Но радости эта экскурсия не прибавила. Ощущение было тем же, что и в городе – комнаты, которые помнились ей большими и высокими, оказались маленькими и низкими. К дому была пристроена новая веранда. Кроме того, вся мебель во флигеле была другой, да и комнаты, видно, не один раз перелицовывались ремонтом. От того дома почти ничего не осталось, даже запахов. Впрочем, войдя в бывший папин кабинет, госпожа Хава с радостью увидела один из его книжных шкафов, в котором наряду с собраниями сочинений советских лет, стояли знакомые кожаные корешки старинных книг с золотым тиснением, и на какой-то миг душа её притронулась к Прошлому.

Когда гевэрэт Берон, простившись с хозяевами флигеля, вышла во двор, к дому уже подъехала «скорая», вызванная главврачом детской больницы. «Госпожа профессорша» объяснилась с доктором «скорой» и направилась к арке. Она вновь подумала о той драгоценной ноше, которую несла с собой. Мысли тут же переключились на фотоаппарат «Никон», который она оставила в гостинице, так как снимать в сумерках зимнего дня было бы глупо. Завтра утром она обязательно сюда вернётся и сфотографирует флигель при солнечном свете.

Подходя к арке, Хава обернулась, чтобы запечатлеть в памяти кусок своего Детства.

…И в тот же миг декабрьский вечер на её глазах превратился в июньское утро тысяча девятьсот сорок первого года…

Бронзовая Менора

Первая Свеча

Флигель во дворе

И нарёк Адам имя жене своей: Ева,

ибо она стала матерью всех живущих.

Черноглазовской улицы неукоснительный склон…Черноглазовской улице – самый нижайший поклон!Черноглазовской улицей снова, как в детстве, иду,Вспоминая её, словно во сне иль в бреду…

…Были в этом названии нежность, любовь и тепло,Но название это, наверное, талой водой унесло…

…Черноглазовской улицы нету в глуши городской…– Черноглазовской улицы нету! – шепчу сам себе я с тоской,Поменяли название – затерялся во времени след,Жаль, ведь есть эта улица, но прекрасного имени нет.

Только тот, кто любит приглашать,может испытать удовольствиеот пребывания в гостях.

…Аппетитные запахи пирогов, фаршированной рыбы и куриного бульона с укропом – необыкновенные ароматы кухни, словно божественные облачка, плыли по всему дому, из комнаты в комнату, проникая во все щели, пока, наконец, не добрались до детской.

От всего этого кулинарного наваждения Ева моментально проснулась, и сразу же вспомнила, какой сегодня день. Ура! Воскресенье, пятнадцатое июня! Спать сразу же расхотелось.

Так всегда бывает. Когда с вечера помнишь, что у тебя утром куча дел, – вставать неохота. А когда знаешь, что завтра выходной, – обязательно проснёшься ни свет, ни заря. Но тем и хорош этот день, что, проснувшись, можно делать всё, что хочешь. Хочешь мечтать – лежи и фантазируй. Хочешь ещё поспать – повернись на другой бок и смотри хоть тридцать третий сон. А хочешь поработать в доме – вставай и трудись. Выбор большой. В будни такого себе не позволишь.

Но этот выходной был особенным – одновременно «днём веселья и днём труда»! Придётся здорово потрудиться, чтобы День рождения прошёл хорошо и весело. И хоть девять лет дата не круглая, но ответственная. Будет много гостей, и всех нужно принять от всего сердца, чтобы, уходя, каждый мог сказать, что у Евы Шварц был настоящий праздник.

Младший брат Лёвка испытывал небольшую зависть, потому что в его жизни таких праздничных дней было на два меньше. Не говоря уже о том, что День рождения Евы отмечали в середине июня, а Лёвку угораздило появиться на свет в начале февраля.

– Везёт тебе! – говорил он сестре с обидой. – На твой день рождения – и фрукты, и каникулы, и даже цветы!

– Фрукты для гостей, – отвечала Ева, – каникулы – для всех. А цветы дарят ещё и маме, и бабушке, потому что мы женщины. Тебе-то, зачем цветы, Кудряшка?..

Ева так назвала Лёвку, как только он родился, потому что его голова была сплошь из тёмно-каштановых кудрей. Лёвка их ненавидел! Ведь он мальчик, а не девочка! Несколько раз даже сам пытался их состричь, но бабушка Берта и думать об этом запретила:

– Успеешь ещё походить тифозным, холера на их голову! – говорила она, вспоминая годы Гражданской войны в городе Балте.

Лёвка действительно был похож то ли на ангела, то ли на херувима со старинных открыток, но больше всего на очаровательную еврейскую девочку. Впрочем, на какую же ещё?

Пряные запахи ванили, гвоздики и кардамона щекотали ноздри и манили к столу, приговаривая: «Открывай-ка рот, дружок, я – румяный пирожок!..»