Дмитрий Полетаев - Форт Росс. В поисках приключений Страница 3

Воин застыл в полной неподвижности. Он прекрасно знал, как отключать желания. Великий Дух поведал ему об этом. Самое главное было научиться в такие минуты ни о чем не думать. Это было трудно, но возможно. Затем надо было попросить разрешение у Духа этого удивительного Красного Леса побыть какое-то время его частью. Это было очень страшно. Воин никогда не видел такого леса. Там, где жил он и его родичи, все было по-другому. Там Великое Огненное Каноэ, плывущее по небу, любит свой народ и заботится о нем. Оно не скрывается за краем земли так часто, как здесь. Там нет таких гигантских деревьев, среди которых чувствуешь себя муравьем. Да, Огненное Каноэ тоже покидает небо, и надолго, но при этом оно всегда возвращается, а на время своего отсутствия дарит Великое Белое Безмолвие. И если ты был удачлив на охоте, и Духи были милостивы, и ручьи, и речки кишели рыбой со сладким красным мясом, то это время можно прекрасно провести в своем вигваме, у горящего очага в кругу жен и родичей и, как Большой Бурый Брат, сладко дремать в ожидании нового прихода Великого Огненного Каноэ.

Воспоминание о доме было некстати. Воспоминание о женах – тем более. Тридцатая луна пошла, как воины его племени выкопали томагавки на Великом Совете племен. Тридцатая луна пошла, как Воин был в походе. Тридцатая луна пошла, как Воин не знал женщин. И вот сегодня все кончится. Напьется крови его уставший от ожидания томагавк. Натешится женской плотью его измученное ожиданием тело. Но самое главное – великие дары ждут его и его братьев по окончании битвы! Как все-таки любят его Духи предков и Великая Мать, если именно ему досталась честь вместе со своими братьями отправиться в этот поход! Ноздри Воина чуть заметно расширились. Он чувствовал, как Великий Дух, почтив его своим присутствием, входил в него. Ему не надо было даже поворачивать голову, чтобы знать: его братья так же, как и он, безмолвно застыли рядом в ожидании заветного сигнала. И потом, он бы все равно их не увидел. Они слились с лесом – так же, как и он.

Глава вторая

Лета 1825-го, декабря 15-го. 11 часов утра.

Санкт-Петербург.

На следующий день после восстания

Над скованной морозом Невой мрачно зависло низкое зимнее солнце. Солнечный лучик, случайно вырвавшийся из морозной мглы, коротко и как бы нехотя блеснул иглой адмиралтейского шпиля и сразу же вновь спрятался за свинцовую тучу.

Новоиспеченный император, прислонившись лбом к оконной раме, хмуро взирал на площадь из окна своего кабинета. Стекло приятно холодило горячий лоб. Пошли уже вторые, почти бессонные сутки, когда у него, кроме рюмки мадеры да пары миндального печенья, ничего во рту не было. Как не было, впрочем, и аппетита. Равно как и других желаний, кроме одного – побыстрее покончить с этим кошмаром.

Все произошедшее вчера, хотя Николай и был к этому готов, в действительности повлияло на него гораздо сильнее, чем он сам того ожидал. В минуты слабости, которые он гнал от себя прочь и которые помимо воли подкатывали тошнотой и головокружением, он ощущал себя не просто одиноким, но гораздо хуже – покинутым и преданным. Еще вчера в одном мундире, на пронизывающем декабрьском ветру он, подобно юному Александру Великому – так, по крайней мере, ему казалось, защищал и утверждал дарованную ему свыше власть. А сегодня постыдная апатия сдавила его волю. К чему все это? Старший брат Константин, который должен был бы унаследовать престол, презрев устои династии, засел в Варшаве и думает исключительно только о себе и своих интересах. Брат Михаил с матушкой явно что-то задумали. И все только ждут малейшей его оплошности, малейшего неверного шага.

«Ничего, господа! Не дождетесь! Все ваши тайные намерения мне хорошо известны. И кто за вами стоит, тоже. И из чьих рук вы подачки принимаете, я прекрасно знаю. И на чьи деньги из Варшавы “половиной мира” править намереваетесь! Только одного вы не учли – пешкой в вашей игре я быть не собираюсь!» – в который раз мысленно репетировал Николай обвинительную речь, которую он кинет им в лицо. Хотя, пожалуй, это слишком громко сказано. Во-первых, случай наверняка не представится, а во-вторых… Рано еще, слишком пока все неустойчиво. Сначала надо с этими разобраться, да так, чтоб неповадно другим было, а потом… Что делать потом, Николай Павлович додумать не успел, ибо движение за окном вновь привлекло его внимание и вывело из задумчивости.

Из-за поворота на площадь вылетела черная повозка на санном ходу с зарешеченным окном, запряженная четверкой вороных лошадей. Площадь перед Зимним дворцом продолжала являть собой картину абсолютного хаоса или, точнее, города на осадном положении. С утра толпы народа, несмотря на усиливающийся мороз, стали вновь скапливаться вокруг дворца. Потрясения прошедшего дня, казалось, обострили нервы всем, включая животных. Непрестанное ржание лошадей и гомон воронья были непереносимы. Лошади, неся в седлах фельдъегерей и адъютантов, то и дело пересекали площадь; цокот подков по брусчатке мучительно отдавался в воспаленном мозгу вчерашнего великого князя.

Добавив свою порцию цокота копыт и скрипа полозьев, повозка остановилась у императорского подъезда. Конный взвод Саперного полка, сопровождавший повозку, спешился и выстроился в линию. Дверца тотчас отворилась, и из повозки выскочил молодой подпоручик того же Саперного полка. За ним, в накинутых на мундиры шубах, но без головных уборов вышли несколько офицеров. Николай впился глазами в их лица. Скинув по очереди шубы на руки конвоиров, офицеры, нерешительно оглядываясь, двинулись к подъезду. Подпоручик, достав из повозки охапку сабель, поспешил следом за ними. Николай невольно зажмурился и отвернулся от окна. Перед глазами опять поплыли черные круги. «Нет-нет, нужно взять себя в руки! Только бы не показать слабость», – билась в его мозгу бессильная мысль. Но обуревавшее его чувство обиды вновь пульсирующими спазмами сдавило виски. И опять внутренним взором он увидел то, чего больше всего боялся, – хорошо знакомые лица. «А как же честь? А как же офицерское товарищество? А как же офицерский долг, в конце концов? Мерзавцы! – пульсировало в мозгу. – Насколько же человек может быть продажен? Господи, помоги!»

Наконец Николай взял себя в руки. Стоявший за его спиной генерал Бенкендорф, который вчера взял на себя руководство охраной дворца и который с той поры не отходил от Николая, явился невольным свидетелем борьбы молодого императора со своими чувствами. Бенкендорф почтительно молчал. Николай наконец разомкнул веки и повернулся. В Бенкендорфа вперился взгляд его невыносимо голубых глаз. Из-за разлившейся по лицу новоиспеченного монарха нервной бледности их голубизна показалась Бенкендорфу еще более пронзительной. Этому взгляду еще только предстояло стать знаменитым – «холодным, николаевским». Сейчас генерал легко читал в нем всю гамму обуревавших молодого человека чувств. Несколько мгновений Николай смотрел на Бенкендорфа, словно не узнавая его. Затем он, видимо, совладал с собой, и взгляд его несколько смягчился.

– Продолжайте, генерал, я все слышу, – слегка сдавленным голосом проговорил он по-французски. Генерал молча склонил голову и вновь принялся читать прерванное донесение:

– «…Исходя из вышесказанного, совет директоров Российско-Американской компании нижайше просит Ваше Величество о помиловании управляющего ея канцелярией, господина Рылеева, Кондратия Федоровича…»

Бенкендорф осекся, заметив на щеках Николая наконец появившийся румянец. По всем приметам, которые генерал уже хорошо изучил, это было дурное предзнаменование.

– Что?! – В ярости новый русский император перешел на родной, немецкий. – Помиловать! Кого?! Компанию?! Не бывать! Слышите? Не бывать этому! Да я лучше Трубецкого помилую, чем этого…

Николай задохнулся, не в силах подобрать подходящее слово.

– Позвольте напомнить, ваше величество, – невозмутимо выдерживая мечущий молнии взгляд Николая, тихо начал Бенкендорф, – что господина Рылеева на Сенатской площади практически и не видели, а вот его сиятельство князь Трубецкой, по слухам, осмелились именовать себя диктатором и даже возомнить себя на вашем месте…

– Его сиятельство – просто дурак! – уже кричал Николай. – Нет, эта компания и Рылеев вместе с ними – вот кто мои истинные враги! Слышите?! И запомните это, генерал! Вот оттуда вся эта мерзость! От компании! Они офицеров настроили! Деньгами захотели Россией править! Вместо помазанника Божьего?! Не бывать этому! Слышите? Не бывать!

Голос молодого человека, взвившийся до истерики, сорвался. Откашлявшись и помолчав, Николай наконец взял себя в руки – в который уже раз за эти мучительные сутки.

– Надеюсь, генерал, вы понимаете, что мой гнев никоим образом к вам не относится. – Император вновь перешел на французский. – Мы никогда не забудем вашу верность нам и России, но преступников мы будем судить безжалостно и… сами!