В. Бирюк - Парикмахерия Страница 31

«Дрессировка короля», которую я недавно вспоминал, произошла после того, как король Артур в костюме просто крестьянина, явил свою привычную, но в другом костюмчике, манеру поведения проезжавшим мимо дворянам. Просто постоял на обочине дороги. С привычной, с королевской осанкой. И благородных рыцарей остановила только динамитная ручная бомба от Янки.

Но и без сословных фокусов попаданец натыкается на неприятие, отторжение, зависть и ненависть своего нормального обычного окружения. Соседей и родственников своего тельца. Таких же нормальных «быдловатых подобий божьих». Выскочек никто не любит — «лезут в гору без напору».

Соседей и родственников моего носителя я избежал. А других, похоже, не приобрёл. Здесь я — «свой среди своих» — «псих среди психов». Но они, как тот физик, который ушёл в поэты — «недостаточно сумасшедшие». Они по-прежнему в своих представлениях о добре и зле, в своих иллюзиях о границах приемлемого и желаемого. Вот они и режутся между собой.

Как горько. Обидно. Будто в душу наплевали. Я так радовался, что с крышами разобрался. Вот, думал, приду к мужикам, расскажу им про свои задумки насчёт шинделя, сядем вместе, «на равных», прикинем как что лучше сделать. Работа в команде, в дружеской, настроенной на одну волну, решающей одну задачу… Думать вместе, вместе находить решения… Радость открытия, радость соучастия, радость понимания. «Счастье — это когда тебя понимают». Никогда. Никогда этого не будет. Ванька — нелюдь. Я к ним со своими идеями, с придумками и открытиями. По-человечески. Как я это понимаю. А они в ответ — кровища по двору и ливер наружу. В попытке «повысить свой социальный статус». В чём статус?! Где?! В какой-то «малой группе» на задворках среднего средневековья?! «Микрострасти в микромире». И — «макрокровища». Здесь «по-человечески» — это вот так.

Мда… Завтра покоса не будет — надо покойников в Пердуновку отвезти. А оставлять «холопов» со «слугами» без моего присмотра… И ведь же чувствовал — спокойно жить не дадут.

Короткий женский вскрик оторвал меня от затянувшегося разглядывания политого моей струёй бурьяна. Давно назревшее мочеиспускание перешло в такое же размышление. Но первое, в отличие от второго, прошло успешно и не оставило на душе неприятного осадка. Ну что там у них опять? Кто кричал?

Вопрос по уровню интеллекта как раз для детского утренника. Причём со стороны воспитателя — детишки-то такие вопросы задают, что и взрослому хорошенько подумать надо. А здесь… На заимке одна баба. Ну и кто это вскрикнул женским голосом?

Я обошёл сарай, заглянул в дверной проём освещённой какой-то коптилкой поварни. На обеденном столе, плотно прижавшись к нему грудью, лежала Кудряшкова баба. Конечно «плотно» — в холку ей упирался рукой Ивашка. Крепко упирался — баба была прижата к столу щекой так, что даже губы сложились в трубочку. Подол её рубахи был вздёрнут на спину, поясница и ниже, было, в силу своей белизны, хорошо видны даже при неровном и неярком свете коптилки.

Второй рукой Ивашка шебуршал у себя в штанах. Ну как же тут без классики:

«Я достаю из широких штанинДубликатом бесценного груза.Смотрите, завидуйте…»

Завидовать было нечему. Не в смысле — «как у комара» — с этим-то у Ивашки вполне. А в смысле попадизма. Или — попаданства, или — попадуйства. Не в смысле: Ивашка — пришелец из другого времени, а в смысле разницы в росте. Многие мои современники даже и не задумываются о том, насколько высокие каблуки у дам — необходимый атрибут любовных приключений в некоторых формах. То есть, мы, конечно, инстинктивно чувствуем — высокий каблук это красиво, хорошо, правильно. Но вот для чего конкретно…

А здесь каблуков нет вообще. Мужчины изобретут их лет через двести. Для себя, естественно. Поэтому все здешние дамы — маленькие. В высоту. «Рост Эллочки-людоедки был комплиментом даже самому плюгавенькому мужчине». Психологически — комплиментарно, геометрически — не конгруэнтно.

Кудряшкова бабёнка вообще была босая. А когда Ивашка пинком по пяткам заставил её раздвинуть ляжки, то разность высот стала совершенно принципиальной. Ивашко ругался, дёргался, пристраивался. Но — не попадал. «Непопаданец». Об особенностях попаданства я тут недавно целую лекцию вообразил. А вот о «непопаданстве» как-то не задумывался. Как-то казалось очевидным. Как-то неактуально… И тут мой «верный» и первый слуга… наглядно актуализирует. Ну, если он и с этой задачей не справиться — точно выгоню. «Идиот полный» мне не нужен. Исключительно — «неполный».

Принципиальные вопросы надо решать принципиально. Ивашко отпустил, наконец, штаны, которые немедленно рухнули мешком ему на сапоги, подхватил даму под правую коленку, поднял и установил коленку на столе. Потом, продолжая непристойно ругаться, стукнул бабёнку по хребту кулаком, переменил руки, и воздвиг на стол вторую дамскую коленку. Фигура дамы из категории «пристольно-наклонённая» перешла в категорию «настольно-раскоряченная». Да, «идиот», но — «не полный». Найдено коренное, идеологически принципиально новое, позиционное решение.

Дама сразу же попыталась уползти. За что получила ещё разок по хребтине. В принципе, я её понимаю: при разведении ног под таким углом требуется определённая физическая подготовка. Ещё не цирковая или, там, акробатическая, но на уроки физкультуры в средней школе ходить надо. Хотя какая здесь, в этом среднем средневековье, средняя школа? Тем более — с уроками физкультуры.

Ивашка переместил опорную руку с основания шеи на поясницу, другой рукой приподнял бабе задок и, определившись, наконец, с геометрией, «дослал». Почему-то это движение всегда у меня ассоциировалось с досыланием патрона в ствол. Вот так идёт затвор у винтовки или АК. Только здесь нет обязательного запирающего доворота в конце. Ну и правильно — там же не порох, отдачи не будет. А то, когда ведёшь огонь из автомата, да с левого плеча, да из положения лёжа… Когда затвор постоянно мечется, лязгает перед лицом, когда повести ствол вправо означает поймать эту железяку себе в глазик… Нет, нам пулемёт в любви не к чему, СВД куда более уместна.

«Досыл» прошёл успешно. Дама — охнула, Ивашка — выразился. Она выгнулась, инстинктивно пытаясь отодвинуться. И тут же снова получила кулаком между лопаток. Тогда она улеглась щекой на наш неструганый стол, закрыла глаза и вполне безысходно «отдалась ритмическому покачиванию». Ритм Ивашко держал. Не так стабильно как Ринго Старр. Тот, говорят, стучал по своим барабанам два часа без перерыва и не разошёлся с метрономом в соседнем помещении даже на четверть такта. «Мужчине свойственно чувство ритма. Только не надо ему мешать» — говаривал Жванецкий. Ивашке это чувство свойственно не вполне, но для Верхней Угры — сойдёт. На флоте такая ритмика называют «килевая качка». В отличие от «бортовой», которая тоже является элементом некоторых форм сексуальных игр хомосапиенсов.

Кто-то из эмигрантских русских писателей упоминает российских аристократок, оказавшихся в Стамбуле после разгрома Врангеля, где они использовались в качестве «женщин без спроса». То есть, клиенты их согласия не спрашивали, наклоняя в удобную для себя позу в ближайшей подворотне или закоулке. Другой русский писатель из почвенников, приводит как-то восторженный рассказ исконно-посконного молодого православного крестьянина о поездке в город в богоспасаемой Российской империи: «Там бабы из фабричных — такие голодные. Ты ей хлеба горбушку дашь — так она под тобой её и сожрёт».

Поскольку, с одной стороны, Кудряшкова ничего в ходе происходившего процесса не жевала, а с другой — Ивашко явно её согласия не спрашивал, то передо мной был вариант из жизни российской аристократии. Что вполне возможно: если бы я тут не появился, то Кудряшок с женой понаделали бы, возможно, кучу детишек. Их отпрыски, может быть, стали бы российскими дворянами. И, изгнанные из страны волей трудового народа, вернулись бы, наверное, к исконно-посконному, к своим глубоко народным корням. Шелуха культуры, воспитания, цивилизации довольно легко слетает с большинства людей при изменении условий существования. Проще: когда кушать очень хочется.

Бабёнка ритмически охала, пыталась уползти, пыталась встать поудобнее. Если раньше для Ивашки было слишком низко, то теперь стало слишком высоко. Он уже и на цыпочки поднимается. Наконец, ему это надоело. Он ухватил бабу за ворот рубахи и одновременно нажал на крестец. От этого полузадушенной даме пришлось приподняться передней половиной тела и чуть опуститься задней. Ивашка убедился в совпадении взаимодействующих горизонтов, удовлетворённо крякнул и продолжил свой «проходческий» процесс. Уже не сопровождая его высоко-эмоциональными и резко негативно окрашенными выражениями и междометиями.

Всё — как обычно, всё как всегда — Ивашка получил от меня втык. Очень расстроился и обиделся. И тут же нашёл на ком можно сорвать свою обиду. Вот стоит на четвереньках на столе молодая женщина, в терминологии моих современников — юная девушка-школьница. Класс восьмой-девятый, наверное. В неудобной раскоряченной позе, с торчащей кверху голой задницей. С душащим, стянутым на шее, воротом. С отнюдь неласковой лапой озлобленного мужика на своём теле, мнущего ей то поясницу, то ягодицу. Терпит. Просто потому, что я одному из своих людей соизволил выразить своё неудовольствие. В острой, запоминающейся форме. В форме мордобоя лица, стоящего выше её в стайной иерархии. Вышестоящее лицо получило по лицу, и теперь передаёт полученное — нижестоящему. В удобной для себя форме, в подходящее место. Спускает, так сказать, по «вертикали власти».