Андрей Бондаренко - Северная война Страница 31

Вот тут-то Егор полностью проснулся, сильно потряс головой, неприветливо и гневно (невольно подражая царю) круглыми глазами уставился на Алешку:

– Чего говоришь-то, а, чучело? Как это – выкрасть герцогиню? Что несешь-то, урод лапотный? Герцогиню?

– Так она же сама согласна! – слезно заканючил Бровкин. – Муж ее, этот Фридрих-Вильгельм, совсем никакой – в мужском плане… Да я его! – неожиданно сильно озлобился: – Я его, курву митавскую, на части разберу и сожру – по отдельным органам! Пальцем одним – сердце его теплое выдеру – из груди хилой…

Что, я мало свершил – для государя нашего? Трудно пойти мне навстречу? Маркиз я или дерьмо свинячье, в конце-то концов? Да я сам все сделаю, мать вашу! Прикройте только… Отслужу потом – по самое не могу!

«Вообще-то, Луиза эта – весьма пикантное создание! Миленькая, умненькая, смешливая… Что ей делать – на этой сонной Митаве? Да здесь любой нормальный человек – через месяц-другой – свихнется от серой скуки! – заступился за маркиза Алешку добрый и понимающий внутренний голос. – И прав Бровкин: многое он сделал для России, надо ему помочь! А то что же такое получается? Как Петру Алексеевичу захотелось получить Марту Скавронскую – так, пожалуйста, святое дело? А как Алешке, бывшему крепостному крестьянину, помочь герцогиней разжиться, так – и нельзя? Леха – твой друг надежный и верный, ни разу тебя не подставил, не предал! Обязан ты, гнида такая, помочь ему… В смысле: ему и герцогине этой рыженькой, истосковавшейся по нормальной мужской ласке…»

– Ладно! – решил Егор. – Вот с Карлом повстречаемся, перебазарим плотно, там и видно будет…

Ранним утром он проснулся из-за сильного шума: кто-то беззаботно и нагло разгуливал по его спальне, беспардонно стуча каблуками по деревянному полу, громко шелестел какими-то бумагами.

«Алешка, наверное, весенний сукин кот! – еще прибывая в сладкой полудреме, решил Егор. – Не иначе, сочиняет вирши любовные, трепетные, посвященные своей драгоценной Луизе. Встать, что ли, да и выставить влюбленного мерзавца за дверь?»

Неизвестный посетитель принялся что-то тихонько и мелодично напевать – на совершенно неизвестном языке. «Это он что, по-шведски упражняется?» – изумился Егор, открыл глаза и приподнялся на кровати, старательно протирая кулаком глаза.

На письменном столе сидел, беззаботно болтая ногами, обутыми в ярко-желтые ботфорты, худой и костистый короткостриженый юнец – со смешными кошачьими усиками под носом-пуговицей. На молодом человеке была надета только короткая ночная рубашка – далеко не первой свежести.

Егор непроизвольно подергал крыльями носа: в комнате остро и неприятно попахивало псарней.

– Ну да! Я еще не успел помыться! – непринужденно, ничуть не смущаясь, заявил на вполне сносном английском языке странный юнец, определенно напоминавший Егору кого-то из его знакомых. – С охоты вернулись уже поздней ночью, взяв всего лишь трех медведей. Да и мелкие все какие-то, сонные… То ли дело – у нас под Стокгольмом! Матерые, злые, рьяные! Прошлой осенью мы с приятелями за одни сутки убили и загнали в сети четырнадцать трофейных экземпляров… Меня, кстати, Карлом зовут. Я – король шведский…

– Ваше величество! – смущенно забормотал Егор. – Извините, я неодет…

– Так одевайтесь же, сэр Александэр, если хотите! Я вам не препятствую в этом… Стесняетесь? Хорошо, я, так и быть, отвернусь! Кстати, мой друг, а не найдется ли у вас выпить что-нибудь хмельного? А то, знаете, мои запасы внезапно исчерпались, а будить своего верного денщика я не решился, больно уж он притомился – на этой треклятой курляндской охоте… Фляжка лежит в седельной сумке? Все, нашел, большое спасибо! – Шведский король отошел к окну, ловко отщелкнул крышку с фляги, наполненной русской медовухой, громко и радостно забулькал…

Егор мигом соскочил с постели и принялся торопливо одеваться.

«Денщика он, видите ли, постеснялся будить! – скептически ухмыльнулся внутренний голос. – А тебя, братец, запросто поднял с постели… Кого же шведский Карл мне напоминает? Да, конечно же, Петра Алексеевича! И внешне, и по всем наглым манерам, и по запаху этому – острому и звериному… Остается только предположить, что обе эти высокородные персоны – одного поля ягоды. Как это, в каком смысле? Да все в том же: если царь Петр „внедрен“ в эти непростые времена нашими неизвестными „экспериментаторами“, то почему бы и шведскому королю Карлу тоже не оказаться их тайным „агентом влияния“? Впрочем, какое это имеет значение? Да никакого – ровным счетом!»

Тихонько заскрипела входная дверь, из-за толстого косяка робко высунулся длинный и унылый нос генерала Шлиппенбаха, и хриплый бас неуверенно поинтересовался:

– Можно мне войти, высокородные господа?

– Генерал, жопа старая! Иди, я тебя обниму! – радостно завопил юный швед и, непринужденно запихав за голенище своего ботфорта Егорову флягу, бросился навстречу Шлиппенбаху…

Минут десять—двенадцать они обменивались крепкими рукопожатиями и жаркими объятиями, безжалостно хлопая друг друга по плечам, и безостановочно, перебивая друг друга, болтали по-шведски. Судя по взаимным крошечным слезинкам – в уголках глаз – речь шла о каких-то давних и явно сентиментальных воспоминаниях…

Наконец, Карл оставил пожилого генерала в покое и серьезно спросил у Егора:

– Сэр Александэр, а у вас найдется кусок чистого пергамента, чернила и скромное гусиное перышко?

– Конечно, государь! В нижнем ящике письменного стола. Кроме пергамента вы там найдете и листы неплохой немецкой бумаги…

– Не люблю бумагу! – безапелляционно заявил шведский король, резко выдвигая ящик стола. – Я, по своим взглядам, упертый консерватор. Пергамент – вот достойнейший материал для важных документов! – Прежде чем начать писать, он внимательно оглядел со всех сторон гусиное перо и недовольным голосом обратился к Шлиппенбаху: – А ты, подметка от старого ботфорта, чего здесь застыл соляным столбом? Иди, подбирай себе одежку и ружье: после обеда мы опять отправляемся на веселую медвежью охоту…

Через некоторое время Карл поставил на листе свою размашистую подпись, вежливо протянул пергамент Егору:

– Вот, сэр Александэр, ваша грамота – на вывоз в Россию означенной девицы Марты Скавронской. Но только при одном условии! – гордо вскинул вверх голову. – Если сама означенная девица не будет противиться этому! Не в моих правилах принуждать слабых женщин к чему бы то ни было… Что еще требуется от меня? А, презренное и пошлое злато! Через час мой казначей вручит вам лично в руки оговоренную сумму. Да, кстати, мой храбрейший сэр Александэр! – Король неожиданно сменил тему разговора: – А не желаете ли поучаствовать в предстоящей медвежьей охоте? Говорят, что русские просто обожают ходить на лютых медведей с голыми руками. Может, продемонстрируете нам это высокое искусство, а?

– Извините меня, государь! – склонился Егор в низком и почтительном полупоклоне. – Но дела…

Шведский король странно и чуть ехидно улыбнулся:

– Ах да, у нас же с вами, русскими, война! Я и запамятовал! – Замолчал, сильно подергав себя за мочку правого уха, внимательно посмотрел Егору в глаза: – Вот что еще… Как вы думаете, дорогой сэр Александэр, может, все же стоит объединить наши воинские усилия?

Я имею в виду – Швецию и Россию… Отменим эту дурацкую войну, а? Вы же прекрасно знаете, что Швеция не имеет ни малейшего отношения к подлому убийству блестящего и отважного генерала Лефорта… Так в чем же дело? Навалимся – дружно и согласованно – на всех этих худосочных поляков и немцев: только пух и перья полетят в разные стороны! Нет, я, конечно же, прекрасно понимаю, что вы, уважаемый сэр, не полномочны самолично решать такие непростые вопросы… Поэтому прошу вас только о небольшой и ерундовой услуге: передайте это мое предложение русскому царю Петру. Передадите?

– Передам! – пообещал Егор и, чуть помявшись, уточнил: – Но на какой основе будет выстраиваться такой воинский союз? Каковы конечные цели и задачи – у нашего возможного объединения?

– Совершенно никаких конкретных целей и задач! – легкомысленно и насмешливо заявил Карл. – Разве победоносная война – сама по себе – не прекрасна? Битвы, запах пороха, пота и крови, взятые на шпагу города, прекрасные женщины – у твоих ног… Нет, сэр Александэр, я не люблю торгашей и всех прочих, ищущих во всем прибыль и профит. Займем Варшаву, потом двинемся на Берлин, на Париж, обрастая по дороге новыми союзниками и сподвижниками… Если станет тесно в Европе, то двинемся в Африку, в Америку. Новые земли – новые битвы! Спрашиваете, когда же мы остановимся? А никогда! Лучшая доля для настоящего полководца – умереть в новом славном походе: как некогда – Чингиз, Тамерлан, Александр Македонский… Разве такая участь – плоха?

– Такая участь, безусловно, почетна и завидна! – почтительно ответил Егор, уже прекрасно понимая, что с этим взбалмошным и наивным романтиком никогда не сварить серьезной каши…