Михаил Ахманов - Окно в Европу Страница 32

Все это время ребе Хаим скромно стоял у дверей, озирая убранство палаты: стрельчатые окна с веницейскими стеклами, резные деревянные колонны и расписные потолки с местным художеством, золотыми звездами и серебряным месяцем по синему фону. Еще слушал он рокот несметной толпы, что собралась у дворцовых решеток, и разглядывал бояр, сидевших по обе стороны зала, укрепляясь во мнении, что эта паства буйна, непочтительна и на хазар непохожа. Когда же пришел его черед, сказал он кратко:

– Есть один Господь, Бог истинный, а все остальные, что зовутся именем богов, слуги Его либо злые демоны. Со временем узнают все про Бога моего, но одни узнают в печали, а другие – в радости. В радости узнают те, кто примет Его в сей день, а в печали – гордецы, что поклоняются идолам, ведь сокрушит Он их царства, отдав народам избранным и верным. И будет непременно по сему!

Князь после этих слов задумался, потом пристукнул булавой, огладил усы и молвил:

– Хочу спросить тебя, ребе, об одном деле. Пращур мой Кий, когда набежали хазары на земли русские, перебил их в великом множестве, а кто живым остался, взял в полон. Вещий Олег, другой мой пращур, пошел на них войною, обрек их села и нивы мечу и пожару, угнал стада, а кагана вздернул на копье. И другие мои деды и отцы били хазар неизменно, и не было силы у них, чтоб справиться с нашей ратью. Но последний поход… – щека князя дернулась, – этот поход на Азов не принес нам удачи. И желаю я знать, по какой причине. Не потому ли, что хазары в недавних годах приняли Бога твоего? Не от Бога ли им подфартило? От Бога, что сильнее Перуна?

– Азохун вей! Все от Бога! – сказал ребе Хаим с поклоном.

– И победы хазарские тоже?

– И победы, государь. Чтоб я так жил!

– А ежели примем мы твою веру, за кого будет Бог, за нас или за хазар?

– За более благочестивых, – ответствовал ребе Хаим.

– А коль равны мы благочестием?

– Тогда и биться будете на равных, и Бог никому не помощник.

Сидя за спиною князя, Чуб Близнята склонился к боярину Лаврухе и прошептал:

– Ну ловкач, ну скользкий змей! Как вывернулся, а!

– Опасный человек, твоя милость, – едва шевеля губами, произнес Лавруха. – Очень опасный!

Что до князя Владимира, тот призадумался пуще прежнего, потом сказал:

– На равных, значит… На равных – это хорошо… это я их, поганых, к ногтю возьму… Чарку мне!

Князю поднесли чарку кислого фряжского вина, он скривился, но выпил. Поглядел на наследника, ковырявшего в носу, на иноземных священств, на бояр, распаренных и возбужденных, и ткнул перстом в новеградца Микулу.

– Ну-ка, Жердяич, скажи, что думаешь. Велю тебе слово молвить!

Микула вскочил, поклонился небрежно, расправил плечи и рявкнул:

– Уж скажу, государь-батюшка, скажу, не обессудь! Что нам эти еудеи безземельные, что латыняне с их торговлей да мощеными дорогами? Дальше хватать надо, глубже! Ехипет, он где?… Знамо дело, в Африке! Рядом с Индиями да Аравиями, по другую сторону Китая! Войдем с Ехиптом в любовь и дружбу, на Индии вместе ударим, будут воины наши портянки стирать в Индейском море-окияне! Казаков в Китай пошлем, пусть порежут косоглазых! Гору Тибет завоюем! А там, глядишь, людишки египетски узрят славу нашу и придут под руку твою княжескую! И будет у нас держава от южных гор до северных морей!

Наследник, возбудившись от этих прожектов, заерзал в кресле, засверкал глазами. Бояре зашумели, кто одобрительно, кто возмущенно, а кто и засвистел в два пальца. Князь, однако, насупился, поглядел на Жердяича хмуро и сказал:

– Сядь, боярин. Что ты мне про Индии толкуешь? Я с индеянцами не ссорился, у меня с каганом рознь! Мне бы Азов отспорить, а не гору Тибет!

Однако Микула садиться не стал, а принялся возражать государю и приводить всякие вздорные доводы. Тогда князь Владимир стукнул об пол булавой, окинул боярина тяжелым взглядом и объявил:

– Дерзок ты, Жердяич! Опять говорю: опусти зад на лавку! Не то велю в нужник спровадить, в яму смрадную!

Боярин с ворчанием сел, а князь распорядился, чтобы священства меж собой потолковали и потешили его достойным спором. Пусть, сказал государь, Менту спросит латынян, а потом Помпоний – Менту; после иудей задаст свои вопросы и будет спрошен в свой черед. А если охальник какой выкрикнет поносное или шуметь начнет, тащить его в нужник и мордой к очку приспособить.

Устрашившись, бояре притихли, а Менту-хотеп, кивнув толмачу, промолвил:

– Сказано было достойным Помпонием, что бог Юпитер дал римлянам силу, богатство и власть. Однако многие латыняне поклонились Амону, Исиде и Осирису. Их святилища в Риме стоят и в других городах латынян, и молятся в них люди по египетским обрядам, и служат там наши жрецы, как мне доподлинно известно. Не значит ли это, что отшатнулся Рим от Юпитера в пользу древних богов Египта? – Тут Менту-хотеп вскинул руки величественным жестом и возгласил: – Скажи, Помпоний Нума, прав ли я в своих речах? И ваш Юпитер не младший ли брат Амона?

– Не прав, – с жаром возразил латынянин. – Те, кто поклоняется Амону, чтят в нем Юпитера, в Исиде чтят Юнону, мать богов, а в Осирисе – Плутоса, повелителя мертвых. Юпитер не младший брат Амона, а сам Амон, или Зевс, или Ваал. Имена различны, но это наш Юпитер.

Князь выслушал, кивнул и снова потребовал чарку.

– Наши боги видом благородны и прекрасны, и сотворили они людей по своему подобию, – молвил Помпоний Нума. – У ваших же божеств облик звериный и птичий, и поклоняетесь вы кошкам, ибисам, баранам, крокодилам. Не потому ли, что боги ваши больше для животных, а не для человека, который есть венец природы?

Рехмира и Менхеперра снисходительно усмехнулись, а Менту-хотеп ответил через толмача:

– Не ты ли сказал, что Амон и есть Юпитер? И разве Юпитер не принял однажды обличье быка?

Так они говорили друг с другом какое-то время, а толмач-хитрец переводил, стараясь, к выгоде Помпония, чтобы ответы Менту были не слишком убедительны. Князь еще раз приложился к чарке, княжич Юрий затосковал и принялся пересчитывать пальцы, а бояре, внимая мудреным речам, тоже поскучнели – кто зевал, прикрывшись бородой, кто почесывал пузо, кто прикидывал цену ожерелий египтян да римских венков и браслетов. Микула Жердяич и вовсе сделал вид, что дремлет. Однако Чуб Близнята не пропускал ни слова, то и дело переглядываясь с Кудрей и Лаврухой. И мнилось им, что в скором времени Юпитер повергнет Амона.

– Довольно! – молвил наконец князь Владимир, поднимаясь. Он направился к окну, поглядел на площадь, полную народа, на Святое Капище, где еще торчали истуканы, но уже не дымились костры, и повторил: – Довольно! Хватит! Пусть спрашивает иудей!

Сидевшие в палате оживились. Пожалуй, кроме Чуба и Лаврухи, никто не принимал всерьез ребе Хаима – уж слишком неказист он был в темной своей одежонке и стоптанных хазарских сапогах. Роста невеликого, тощий, как приблудный пес, он и казался псом сравнительно с дородным сытым Нумой и благообразным Менту. Пес, однако, мог покусать, и бояре, чувствуя это, готовились развлечься.

Князь вернулся к престольному креслу и кивнул ребе Хаиму.

– Говори! Спрашивай!

– А что спрашивать, государь? – Ребе пожал узкими плечами. – Все и так известно! Сатурн, отец Юпитера, пожирал младенцев, собственных детей, за то Юпитер его и убил. Сет египетский, братец Осириса, тоже в убийстве виновен, а еще в кощунстве: разрубил тело брата и разбросал куски по всей земле, а Гору вышиб глаз. Богиня Венус, истинной любви не зная, разве с козлом не спала… Юпитер сына изуродовал, Вулкана, – так и остался тот хромоногим… Куда ни глянь, убийства да прелюбодеяния! Разве божьи это дела? Нет, не божьи, а мерзкие, страшные, жестокие! Только не было ничего такого, государь, все сказки и легенды, людьми придуманные. А сочинили их для оправдания пороков – мол, если боги преступны, что же с нас, людишек, возьмешь? – Ребе Хаим сделал пару шагов, встал перед шестью жрецами и сказал: – Не буду я их спрашивать, не нужно это. Лучше пусть меня спросят.

– Добро! – Князь пристукнул булавой. – Спрашивай, Менту!

Египтянин поклонился и произнес несколько певучих фраз. Толмач, хитроглазый молодец в кафтане Посольского приказа, почесал в затылке.

– Не хочет он спрашивать, государь-надежа. Говорит, что еудейская вера тоже почтенная и древняя, и хоть плохо ребе сказал про Сета, Осириса и Гора, он с ним спорить не станет.

– Почему?

– Я знаю иудеев. Они упрямее ослов, и их никто не переспорит, – объяснил Менту-хотеп через толмача. Подумал и добавил: – Не стоит таскать песок в пустыню.

– Тогда я спросить, с дозволения государь, – выступил вперед Помпоний Нума. Дождавшись кивка князя, он приосанился и молвил: – Скажи, жрец иудейский бог, твой народ считай себя избранный?

– Всякий народ, что пришел к Господу, избранный, – ответил ребе Хаим. – Просто мы пришли раньше других.

– И потому бог любить вас очень сильно, – произнес Помпоний с ядовитой усмешкой. – Было вавилонское пленение? Было! Было персидское? Было! Было и есть египетское? Было и есть! А кто вас, избранных, не резал?… Ассирийцы, персы, греки, египтяне и мы, римляне! Все резал, а бог, я думаю, глядеть и в ладоши хлопать. Очень добрый бог! Очень защитный! Очень надежный!