Уилбур Смит - Крик дьявола Страница 33

— Пальцы на месте. Две руки, одна голова, — бубнил Флинн, не обращая внимания на возмущенные протесты Розы и недовольство младенца.

— Тут все замечательно. Просто отлично! — с восторгом и облегчением сообщил Себастьян. — Малыш — настоящий красавец, Флинн! — Он откинул укутывавший ребенка платок и, изменившись в лице, чуть не поперхнулся. — Боже!

— Что такое? — тут же отреагировал Флинн.

— Ты был прав, Флинн, — с ним что-то не то.

— Что? В чем дело?

— Вот! — воскликнул Себастьян. — У него отсутствует — как бы это назвать… — И они в ужасе уставились туда, куда он показывал.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем оба сообразили, что крохотная ложбинка была задумана самой природой и вовсе не являлась дефектом.

— Девочка! — удрученно констатировал Флинн.

— Девочка! — эхом отозвался Себастьян и быстро одернул платок, словно спеша уберечь невинность своей дочери.

— Девочка, — улыбнулась Роза счастливой и изможденной улыбкой.

— Девочка, — торжествующе усмехнулась Нэнни.

Мария Роза Олдсмит появилась на свет без лишней суеты, создавая минимум неудобств своей матери, так что Роза смогла прийти в себя уже в течение двадцати четырех часов. Вся ее прочая деятельность осуществлялась с аналогичным тактом и рациональностью. Она плакала раз в четыре часа, выражая свое недовольство единственным воплем, который сразу же прекращался, едва материнская грудь оказывалась у нее во рту. Ее стул отличался такой же регулярностью, сочетавшейся с правильным количеством и консистенцией, а почти все оставшееся время дня и ночи малышка проводила во сне.

Она была прекрасна. В отличие от большинства младенцев девочка не выглядела распаренно-пунцовой, безликой пухляшкой с бессмысленным взглядом.

От шелковистых кудряшек на голове до кончиков розовых пальчиков на ногах она казалась самим совершенством.

Флинну понадобилась пара дней, чтобы справиться с разочарованием из-за обманутых надежд на появление внука. Он то мрачно торчал в своем арсенале, то сидел в одиночестве в дальнем углу веранды. На второй день вечером Роза достаточно громко, чтобы ее голос долетел до конца веранды, воскликнула:

— Смотри, как Мария похожа на папу — тот же рот, нос!.. А глаза?

Себастьян уже открыл было рот, чтобы выразить свое откровенное несогласие, но тут же закрыл его, получив от Розы болезненный пинок по лодыжке.

— Да она просто его копия. Стоит на нее взглянуть, и сразу поймешь, кто ее дед.

— Да, пожалуй… Если приглядеться, — уныло поддакнул Себастьян.

Флинн продолжал сидеть в дальнем углу веранды, навострив уши. Полчаса спустя он, словно ненароком оказавшись возле колыбельки, уже внимательно изучал ее содержимое. На следующий вечер он, пододвинув к ней свое кресло, уже высказывал такие наблюдения: «Да, она вся в нашу породу. Посмотришь на ее глаза, и сразу видно, как она похожа на своего дедушку!»

Его разглагольствования прерывались советами и наставлениями типа: «Не надо так близко, Басси, — ты же дышишь на нее своими микробами», или: «Роза, ребенку нужно еще одно одеяло. Когда ты ее в последний раз кормила?»

Вскоре он начал давить на Себастьяна.

— У тебя теперь появились обязанности — ты задумывался над этим?

— О чем ты, Флинн?

— Ответь-ка мне на вопрос: что у тебя есть за душой в этом мире?

— Роза и Мария, — тут же без запинки ответил Себастьян.

— Замечательно. Просто великолепно! И как же ты намерен их кормить, одевать… словом, обеспечивать?

Себастьян дал понять, что его вполне устраивает нынешнее положение вещей.

— Охотно допускаю! Тем более что тебе это ничего не стоит. Однако мне кажется, пора бы тебе приподнять свой зад и сделать что-то самому.

— Например?

— Например, отправиться на охоту за слоновой костью.

Три дня спустя Себастьян в полном браконьерском снаряжении выступил во главе колонны охотников и носильщиков в направлении реки Рувумы.

А через четырнадцать часов он в сумерках привел их назад.

— Какого черта ты вернулся? — негодовал Флинн.

— У меня был дурной знак, — робко оправдывался Себастьян.

— Что за знак?

— Знак, что надо вернуться, — мямлил Себастьян.

Он выступил в том же направлении через два дня. На сей раз он даже умудрился переправиться через Рувуму, но дурное предзнаменование вновь возобладало, и он снова вернулся к Розе с Марией.

— Что ж, — тяжело вздохнул Флинн, — чувствую, придется мне идти с тобой и проследить, чтобы ты все-таки занялся делом. — Он покачал головой. — Ты меня здорово разочаровал, Басси. — Однако главным разочарованием явилось то, что он рассчитывал пару недель без помех побыть со своей внучкой. — Мохаммед! — крикнул он. — Собирай мою амуницию.

33

Флинн отправил за реку своих разведчиков, и лишь когда те, вернувшись, доложили, что на противоположном берегу нет немцев, Флинн начал переправу.

Этот поход едва ли напоминал прежние мирные и бесцельные Себастьяновы шатания по германской территории. Флинн был профессионалом. Они переправились через реку ночью, в полной тишине, двумя милями ниже по течению от деревни Мтопо. Без всякого промедления на берегу они сразу же совершили марш-бросок, закончившийся примерно за час до рассвета в рощице среди слоновой колючки — месте, выбранном неспроста, поскольку окружавшие его холмы и овраги предоставляли возможность ретироваться практически в любом направлении, от реки в глубь континента они удалились миль на пятнадцать.

Себастьян был впечатлен основательностью мер предосторожности, предпринятых Флинном. Прежде чем расположиться лагерем, тот менял направление движения, заметал следы пучками сухой травы и выставлял на окружавших лагерь холмах часовых.

За те десять дней, что они там выжидали, на деревьях не было сломано ни единого сучка, не было оставлено ни единого белеющего на ветвях следа от лезвия топора. Крохотный костер, поддерживаемый за счет сушняка и валежника, тщательно маскировался, а перед рассветом засыпался песком, чтобы никакой дымок не указывал на их присутствие.

Они разговаривали вполголоса, и любой резкий звук типа брякнувшего ведерка тут же вызывал у Флинна такое негодование, что все приходили в состояние нервного возбуждения, ожидания подстерегавшей опасности и мысленной готовности на нее отреагировать.

На восьмую ночь разосланные Флинном разведчики начали стекаться в лагерь. Тайком и крадучись, они появлялись из темноты, словно ночные звери, и затем, ежась возле костра, рассказывали об увиденном.

— Прошлой ночью три старых самца пришли на водопой к болоту хворой гиены. У них были вот такие… и такие… и такие зубы… — На длине руки они показывали, какие у тех были бивни. — Кроме этого, там в трясине оставили следы десять самок, шесть из них — с малышами. Вчера в том месте, где горы Инкосана прерываются и разворачивают свои плечи, я увидел, где в направлении рассвета прошло еще одно стадо — пять молодых самцов, двадцать три самки и…

Себастьяну, не державшему в голове карты местности, их доклады казались невнятными и бессвязными. Однако у сидевшего возле костра и внимательно выслушивавшего их Флинна все эти обрывочные сведения складывались в четкую картину происходящего. Он видел, что крупные самцы еще держались порознь от увеличившегося в поголовье стада — они оставались на возвышенностях, в то время как самки начинали возвращаться к болотам, которые вынуждены были покинуть из-за наводнений: они стремились оградить потомство от опасностей, поджидавших их в лесах и саваннах с наступлением сухого сезона.

Прислушивался он и к размерам — длине и толщине бивней. Не имело смысла тащить с собой «недозрелую» кость, годившуюся лишь для бильярдных шаров и фортепьянных клавиш — такого добра на рынке хватало.

В то же время качественный товар — весом более ста фунтов, длиной семь футов и толщиной с две пухлые дамские ляжки — мог быть оценен по пятьдесят шиллингов за фунт.

Животное с бивнями такого размера могло принести примерно четыреста — пятьсот фунтов в золотых соверенах.

Одну за другой Флинн исключал местности для возможной охоты. В этом году в горах Мбахоры слонов не было. И тому имелось объяснение: вдоль хребта, отмечая путь, проделанный Флинном пару лет назад, лежали внушительные кучи добела выжженных солнцем костей. Память о ружейной пальбе была еще слишком свежа, и стада избегали это место.

Не было слонов и на склонах Таборы. Какая-то болезнь поразила деревья мапунда, уничтожив на них все плоды еще до созревания, и слоны, обожавшие мапунда, стали искать их в другом месте.

Они ушли в холмы Сания, в направлении Киломберы и к горам Салито.

Салито находилось всего в одном дне ходьбы от германской резиденции в Махенге. Флинн тут же вычеркнул это место из своего воображаемого списка.