Уилбур Смит - Крик дьявола Страница 34

Салито находилось всего в одном дне ходьбы от германской резиденции в Махенге. Флинн тут же вычеркнул это место из своего воображаемого списка.

Как только очередной разведчик заканчивал свой доклад, Флинн задавал вопрос, который должен был повлиять на принятие им окончательного решения.

— Что насчет Землепашца?

— Не видели, не слышали, — отвечали они.

Последний разведчик вернулся на два дня позже остальных.

Он казался несколько смущенным, словно испытывал чувство вины.

— Где тебя черти носили? — возмутился Флинн, и тот начал заранее заготовленное оправдание.

— Зная, что великий господин Фини будет интересоваться определенными вещами, я завернул в деревню моего дяди Йету. Мой дядя — опытный следопыт и охотник. Ни один зверь не прошмыгнет мимо него, ни один лев не подкрадется незамеченным, ни одна сломанная ветка не ускользнет от его глаз. И вот я пошел к нему, чтобы все разузнать.

— Помимо всего прочего, твой дядя еще и большой любитель женщин, — сухо добавил Флинн. — У него их больше, чем звезд вокруг луны.

— Да, у моего дяди Йету много достоинств, — согласился африканец и, чтобы не развивать дальше эту тему, поспешно продолжил: — Мой дядя послал свои приветствия господину Фини и напутствовал меня говорить так: «Нынешней порой много хороших слонов в холмах Сания. Они ходят по двое и по трое. Я собственными глазами видел двенадцать, у них были бивни длиной с древко копья. И все говорит о том, что их там еще больше». Мой дядя также напутствовал меня сказать вот что: «Среди них есть тот, о котором господин Фини знает, так как он много раз спрашивал о нем. Это самый большой самец из всех самцов. Он ходит с таким величием, что люди назвали его Землепашцем».

— Не сочинил ли ты эту историю, чтобы я не сильно на тебя разозлился? — строго спросил Флинн. — Может, Землепашец тебе привиделся, когда ты сам упахивался с многочисленными женщинами твоего дяди? — Его энтузиазму по поводу услышанного мешал скептицизм. Слишком много раз он обманывался, слушая рассказы об этом большом самце. Он подался вперед, чтобы внимательно посмотреть в глаза охотнику, когда тот ответил:

— Нет, это правда, господин.

Пристально глядя на него, Флинн не выявил в его лице ни тени обмана. Хмыкнув, он вновь уселся и опустил взгляд на маленькое пламя костра.

Когда, уже прожив в Африке десять лет, Флинн впервые услышал легенду о слоне с бивнями такой длины, что их концы, касаясь земли, оставляли там две борозды, он улыбнулся точно так же, как и услышав историю о носороге, пятьдесят лет назад убившем некоего араба-работорговца и с тех пор таскавшем на своем роге массивный золотой браслет с драгоценными камнями. Говорили, что браслет оказался там после кровавой расправы над арабом. В Африке существовало множество других красочных легенд, начиная от сокровищ царя Соломона и кончая кладбищем слонов, но Флинн не верил ни в одну из них.

И вдруг легенда ожила у него на глазах. Как-то вечером, расположившись лагерем на португальской территории неподалеку от Замбези, Флинн взял ружье и отправился на берег охотиться на рябков. В двух милях от лагеря он заметил стремительно, точно в голубиных гонках, спикировавшую к воде стайку птиц и нырнул в густые камыши, продолжая наблюдать за ними.

Сделав у него над головой крутой вираж, они устремились к песчаному берегу реки. Флинн вскочил на ноги и, выстрелив слева направо, попал в первых двух птиц, которые стали падать, оставляя в воздухе едва заметный перьевой след.

Однако Флинну так и не удалось проследить, куда они упадут. Еще не успело стихнуть над рекой эхо его выстрелов, как из шумно раздвинувшихся ниже по склону камышей вышел слон.

Это был самец под четырнадцать футов, настолько старый, что края его ушей казались истрепанными. Его шкура была складчатой и морщинистой, мешками висевшей на горле и коленях. Хвост с предполагаемой кисточкой давно облысел. А из глаз по словно испещренной бороздами коже текли старческие слезы.

Он выбежал из камышей с шаркающим топотом, горбатый, с неестественно запрокинутой головой. Поняв причину столь странного положения головы, Флинн не мог поверить своим глазам: по обеим ее сторонам ровные, точно колонны греческого храма, вперед выдавались два идеальных бивня, без намека на сужение от губы до самых закругленных концов. Они были цвета табачного сока — четырнадцать футов слоновой кости, которая могла бы упереться в землю, стоило слону естественным образом опустить голову.

Миновав застывшего от изумления Флинна менее чем в каких-то пятидесяти метрах, слон шумно вломился в лес.

Флинну понадобилось около получаса, чтобы смотаться в лагерь, взять вместо заряженного на дичь ружья двустволку «гиббз», схватить бутылку с водой, созвать своих охотников и вернуться к реке.

Он отправил Мохаммеда по следу. Поначалу на пыльной земле были видны лишь круглые следы — размером с крышку мусорного бака и гладкие, поскольку рисунок со ступней уже давно стерся. Затем, миль через пять, к этому следу прибавился еще один: по обеим сторонам на жухлой листве, траве и мягкой почве виднелись две оставленные бивнями полосы, и Флинн понял, почему старого самца прозвали Землепашцем.

Они потеряли след на третий день, когда пошел дождь, на потом на протяжении многих лет Флинн не раз шел по этим двум бороздам, вновь теряя их, а как-то он снова увидел старого самца в бинокль: тот дремал в маруловой рощице на расстоянии трех миль. Его старая бугристая голова покоилась, опираясь на легендарные бивни. Когда Флинну удалось наконец добраться до места, где стоял самец, там уже никого не оказалось.

Никогда в жизни Флинн еще ни о чем не мечтал с такой одержимостью, как об этих бивнях.

Теперь он молча сидел, уставившись в костер и вспоминая все эти моменты, и разгоревшаяся в нем страсть была сильнее страсти к женщине.

Наконец он вновь взглянул на вернувшегося африканца и хрипло сказал:

— Завтра на рассвете идем в деревню Йету, в Санию.

Муха расположилась на щеке Германа Фляйшера и радостно терла передние лапки, предвкушая, как она вот-вот насладится капелькой пота, подрагивавшей на уровне мочки его уха.

Аскари, стоявший позади кресла Германа, так ловко щелкнул хлыстом из хвоста зебры, что лица комиссара не коснулся ни один из длинных черных волосков, а ускользнувшей мухе пришлось занять место на орбите вокруг головы Фляйшера.

Герман едва ли заметил произошедшее. Развалившись в кресле, он смотрел на двух стариков, которые сидели возле веранды на пыльном плаце. В этой отупляющей жаре наступившее молчание казалось опустившимся на них покрывалом. Вожди терпеливо ждали. Они уже сказали свое и теперь ждали, когда заговорит Буана Мкуба.

— Сколько убито? — спросил наконец Герман, и старший из двух вождей ответил:

— Столько, сколько у тебя пальцев на обеих руках, господин. Однако это лишь те, о которых мы знаем, — их может быть больше.

Герман беспокоился вовсе не об убитых, а об их количестве, так как именно оно являлось показателем серьезности ситуации. Ритуальные убийства были первой ступенью на пути к восстанию. Сначала около дюжины туземцев, одетых в леопардовые шкуры и вооруженных приделанными к рукам страшными железными когтями, собравшись при свете луны с размалеванными белой глиной лицами, совершали ритуальное убийство молоденькой девушки и пожирали определенные части ее тела. Само по себе это, на взгляд Германа, можно было бы отнести к безобидным забавам, однако когда такое случалось с очевидной регулярностью, в регионе зарождалось ощущение гнетущего страха, создающее благодатную атмосферу для мятежа. Вскоре «леопардовые» жрецы пойдут ночью по деревням с зажженными факелами, монотонно скандируя зловещие призывы, а мужчины, забаррикадировавшись в своих хижинах и дрожа от страха, будут слушать и повиноваться.

Десять лет назад такое произошло в Салито — жрецы в тот год велели выступить против сбора налогов. Комиссар и двадцать его аскари были убиты, а их тела, изрезанные на мелкие кусочки, украсили колючий кустарник.

Высадившийся в Дар-эс-Саламе германский пехотный батальон прибыл в Салито три месяца спустя. Солдаты сожгли все деревни и перестреляли все живое — мужчин, женщин, детей, кур, собак и коз. Общее число жертв никто не посчитывал, но командовавший батальоном офицер хвастался, что уничтожил две тысячи человек. Возможно, он и преувеличивал, однако и по сей день никто не селился в горах Салито. Это дорогостоящее мероприятие получило еще и неприятный резонанс, а Герман Фляйшер не хотел повторения чего-то подобного в течение своего срока службы.

Следуя принципу, что болезнь проще предупредить, чем лечить, он решил отправиться на место, чтобы загодя провести несколько «ритуальных жертвоприношений» собственноручно. Не вылезая из кресла, он подался вперед и сказал сержанту своих аскари: