Владимир Коваленко - Кембрийский период Страница 34

— Ты все-таки решилась начать свое служение, дочь моя?

— Это не служение пока, а службишка.

— Чтение Библии совсем не службишка. Тем более — приохотить к слушанию священных текстов всех этих людей.

— Мне бы их к чтению приохотить! И самой глотку рвать не надо, и на книги будет спрос.

— Хочешь организовать скрипторий?

— Пока не знаю. Кстати, я под церковным судом.

Клирик и правда, пока не знал. Что книгопечатание создать необходимо — ясно. Аксиома прогрессорства. Проблемы были чисто технические. От ткани он уже отказался, бумага должна была получиться слишком дорогой: чтобы делать из тряпья, нужно сначала развить текстильную промышленность. Уронить цены, завалить людей дешевой одеждой, подождать, пока они ее сносят — и только тогда начинать собирать вторсырье.

Из дерева — сложно. Хотя… Чем плохо само дерево. Скажем, тонкая доска. Сделать можно? Да. Водяная лесопилка — это несложно. Привод — простая механика. Пилы — дорого, но реально заказать тому же Лорну. С принципом он знаком, ручные пилы уже существуют. По крайней мере, хирургические, у мэтра Амвросия впечатляющая коллекция. Страницы деревянной книги будут толщиной, допустим, в полсантиметра. Тяжеленькое получится Евангелие, метровой толщины. Хорошо это или плохо? Скорее, хорошо. Никаких переплетов, переворачивающихся страниц: оклад, похожий на ящик, при чтении вынимаются отдельные страницы, у страниц на торцах номера. Вещь выйдет монументальная, но удобная. Из предмета индивидуальной роскоши превратится в общедоступную… мебель. И шкафов не нужно — если размеры с самого начала стандартизировать. Ставь себе ящики друг на друга.

— Слышал сказки. Которые добежали до побережья. Впрочем, у тебя рука на перевязи — значит, город стоит милостью Божьей и твоей? — испытующий прищур.

— Что ты. Моя доля славы только вот это заведение.

— И то неплохо…

Михаил Сикамб был заинтригован. Происходящее выглядело опасным. И даже, что суровый воин с геркулесовой палицей на боку — епископ, знакомый по десятку ярмарок, ласково беседовал с рыжей, а все событие оказалось всего лишь чтением Евангелия, достойным занятием вечернего времени для верующих христиан, не могли его успокоить до конца. А что, если тут рождается ересь? Купец, пользующийся казенным кораблем, не просто купец, но глаза и уши императора. Или, скорее, экзарха Африки. Очень ненадежные глаза на второстепенном направлении. Но разобраться и доложить стоило.

А потому с утра, нанося визиты знакомым, купец невзначай ронял вопросы, к которым после ответа немедленно терял интерес, но толком понять так ничего не сумел. Непонятно было даже, считают ли горожане рыжую девицу человеком или нет. Ходили слухи о волшбе и оборотничестве. Михаил был виноват сам — в ответ на прямой вопрос ему навалили бы ворох историй, пусть и не слишком правдивых. А так он крутил в уме головоломку — кусочки из десятка разных былин, не слишком подходящие друг другу. Так было до тех пор, пока мастер-золотоплавильщик, обычно продававший Сикамбу черный жемчуг, в ответ на небрежное упоминание Немайн, не хлопнул себя по лбу, да не расправил на столе лист пергамента. Зарисовку изображений, украшавших некий перстень. Ехидно улыбнулся.

— Я думаю, это стоит гораздо дороже, чем металл и работа.

Первый же взгляд на пергамент заставил Михаила нервно сглотнуть.

— Я угадал? Тогда позволь еще одну догадку. Большой камень, — разумеется, рубин?

— Это может быть подделка.

— Если такие вещи подделывают, то не продают. А кто продает, ты ведь понял?

Сикамб понял. И отчего у младшей дочери трактирщика коротко отрезаны волосы — тоже. И все-таки это была только догадка! А когда он решился побеседовать с Дэффидом и его новой дочерью напрямую, та из-за стойки исчезла. Вернувшийся на прежнее место Дэффид отмалчивался. Говорил только, что его девочки всегда очень серьезно готовятся к ярмарке. А Немайн так и вовсе собирается за эти несколько дней собрать себе приданое.

Глава 4

ЯРМАРКА!

Июль 1399 года ab Urbe condita

— Прошу прощения… Извините… Я такая неловкая… Ой!

Мода, в противоположность дипломатии, которая искусство возможного, есть искусство невозможного. Клирик полностью убедился в этой нехитрой истине на собственной шкуре. И ведь тренировался. В помещении, на ровном дощатом полу. А больше было негде: секретность. И идея-то была верная, а рассуждения логичными. Сопровождающая Дэффида в качестве средства психологической поддержки, Немайн не должна была смотреться девочкой-сорванцом. Двигаться предстояло плавно и неторопливо, и так же медлительно и основательно вести неизбежный ярмарочный торг. Бегать не надо, а скомпенсировать недостаток роста хотя б на несколько вершков — полезно. Во избежание путаницы. В Кер-Мирддине-то все привыкли, что кэдмановская сида — едва ли не самый низкорослый образчик величественного народа холмов. А вот приезжим валлийцам и ирландцам рост Немайн навеет другие образы. Ту же озерную деву. Красивую, работящую и глупую.

И догадался же Клирик предложить для повышения роста туфли на платформе! В форме толстых деревянных подошв под обычную суконную обувку. Решили проблему — получили две. Подошвы были сделаны наспех, красотой не блистали, и неизящно торчали из-под оказавшегося вдруг слишком коротким подола. А благородным девицам пристойно показывать из-под одежд только носки туфель… В дополнение горя, из низенькой взрослой Немайн превратилась в высокую девочку. Несмотря на римский наряд. Зрительное удлинение голени работало еще надежнее, чем завышение талии — к высокому поясу люди уже привыкли. Пришлось снова подбирать сиде одежку с чужого плеча — по увеличившемуся росту. Немайн сняла пояс, и постаралась ходить мелкими шажками, чтобы не показывать, где у нее суставы. И как раз, когда начало получаться, Кейр заметил, что надобно, мол, и дальних иноземцев впечатлить. А раз Немайн способна говорить на латинском и греческом, как на родных — так и выдать ее за константинопольскую римлянку. Известно же, что греков не переторгуешь.

Лучше бы молчал… Глэдис сразу поинтересовалась: а что носят в Константинополе? Никто не знал, допрашивать греков-мужчин было бессмысленно. Но женское любопытство, помноженное на кельтскую любознательность, — сила неостановимая. Один из слуг ромея показал Эйре (осьмушка золотого и немного кокетства) картину с изображением императорской семьи, которую хозяин за какой-то надобностью таскал с собой. Той хватило полуминуты рассматривания, для того чтобы сделать подробный доклад. Все оказалось просто. За час паллу Немайн перешили в пелерину. В длинной тунике, надетой под более короткое платье, скрыв всякие формы, главная из которых — рука в лубке да на перевязи — под пелериной-пенулой, Немайн смотрелась добропорядочной и хрупкой. Разглядывая себя в зеркало, Клирик установил, что более всего напоминает институтку начала двадцатого века. Не хватало только шляпки. Тем более, уши все время норовили выскочить, сразу придавая вид авантюрный, разбойничий и нагло-виноватый. Примерно как у совершенно домашнего, очень изящного, с изысканным строгим вкусом хорька, застигнутого хозяином в разоренном курятнике. Или у институтки, которую классная дама застала с гусаром под кроватью, початой бутылкой коньяку и томиком Кропоткина на столе. Спас шнурок — но и после этого Эйра покачала головой и вынесла вердикт: непохоже! Римлянки заматывали голову покрывалом. А сиды, как все камбрийки, ходили простоволосыми. Даже в церковь. Скрывать волосы считалось таким же грехом, как раскрашивать лицо косметикой и гримом. В конце концов, сошлись на широкой ленте вокруг головы. Уши, по необходимости, под нее можно было спрятать или оттенить ею.

Хорошо было, когда Немайн в первый ярмарочный день вышла к семье. На дощатом полу без толкучки. Все девочки хором сказали: "Хочу такое же". И решили заняться этим при первой возможности. А «мама» Глэдис только ахнула — и повесила нос. И так выше мужа на вершок, а если еще добавить? Впрочем, она немедленно захотела пелерину с разрезами для рук. Заявила, что летом это совершенное излишество, а вот осенью-зимой и подлиннее — выйдет гораздо удобнее и теплее плаща.

Последний штрих в образ византийки внес Клирик, нацепив патрицианский перстень. Суровым видом мутноватых граней вполне гармонировавший с идеей наряда. Возможно, если бы не некоторое знакомство с историей, не рискнул бы. Но слово патриций вызывало у него ассоциации с римлянами, да еще немного — с нобилитетом итальянских торговых городов. Сословием многочисленным, и не всегда богатым. Вот только не учел, что даже в одном языке и одной стране за считанные столетия то же самое слово может получить несколько иной смысл.

Но среди торговых рядов… Маневрировала Немайн как носорог. Завышенный центр тяжести бросал ее в самых неожиданных направлениях. С весом шестидюймового снаряда при не до конца сросшихся переломах это были именно ее проблемы! Пришлось опереться на локоть Дэффида, это было уместно и неожиданно приятно.