Роберт Сойер - Люди Страница 37

Понтер раздул ноздри.

— В том помещении курят.

Мэри кивнула.

— Слава богу, в большинстве юрисдикций курить теперь можно только в барах — а в Оттаве и кое-где ещё даже в барах уже нельзя.

Понтер нахмурился.

— Жаль, что это собрание происходит не в Оттаве.

— Я понимаю. Если ты не можешь этого вытерпеть, мы туда не пойдём.

Понтер подумал.

— За то время, что я здесь, мне в голову приходило множество идей изобретений, по большей части совершенствующих существующие глексенские технологии. Но я подозреваю, что самым полезным из них станут специальные носовые фильтры, которые избавят мой народ от необходимости постоянно обонять здешние запахи.

Мэри кивнула.

— Я и сама не люблю табачный запах. И всё же…

— Думаю, я как-нибудь переживу, — сказал Понтер.

Мэри обернулась к агенту ФБР.

— Карлос, может, выпьете что-нибудь?

— Я на службе, мэм, — сухо ответил он. — Но вы с посланником Боддетом вольны делать, что хотите.

Мэри вошла в бар первой. В помещении с покрытыми деревянными панелями стенами царил полумрак. Примерно с дюжину учёных сидели на табуретах возле барной стойки, и три меньших группы кучковались вокруг столиков. Укреплённый под самым потолком телевизор показывал одну из серий «Сайнфелда». Мэри её сразу узнала: та, где Джерри оказывается ненавистником дантистов. Она уже готова была шагнуть вперёд, как почувствовала руку Понтера у себя на плече.

— Разве это не символ твоего народа? — спросил он.

Мэри проследила за направлением его другой руки: там на стене висела светящаяся реклама «молсон-канэйдиэн»[41]. Понтер не мог прочитать слов, но узнал большой красный кленовый лист.

— Ага, — сказала Мэри. — Здесь Канада более всего знаменита своим пивом. Это такой напиток из продуктов брожения зерна.

Понтер подмигнул.

— Ты им, должно быть, очень гордишься.

Мэри подвела его к одной из меньших групп, сидящих вокруг круглого стола.

— Карлос, ты не возражаешь? — спросила она у эфбээровца.

— Я присяду вон там, хорошо? — сказал тот. — Сегодня я уже наслушался про окаменелости больше, чем достаточно. — Он подошёл к бару и сел на табурет, но развернулся лицом к залу, а не к бармену.

Мэри повернулась к столу.

— Разрешите присоединиться?

Трое сидящих за столом людей — двое мужчин и женщина — были поглощены оживлённой беседой, но, взглянув на них, тут же узнали Понтера.

— Господи, да конечно! — воскликнул один из мужчин. У стола стоял один пустой стул; он быстро притащил ещё один от соседнего.

— Чем обязаны таким удовольствием? — спросил второй мужчина, когда Мэри и Понтер уселись.

Мэри подумала, не сказать ли часть правды: за этим столиком и поблизости от него никто не курил, а стулья стояли таким образом, что вокруг стола больше не оставалось места — она не хотела, чтобы Понтера окружила толпа. Но вторую часть правда она озвучивать не собиралась, а она состояла в том, что Норман Тьерри, напыщенный самопровозглашённый эксперт по неандертальской ДНК из UCLA, сидел на другом конце помещения. Он наверняка помирал от желания познакомиться с Понтером, но теперь ему этого не удастся.

Однако в конце концов Мэри решила просто пропустить вопрос мимо ушей.

— Это Генри Бегущий Олень, — сказала она, указывая на мужчину-индейца лет сорока. — Работает в Университета Брауна.

— Работал, — поправил её Генри. — Перебираюсь в Чикагский.

— Вот как? — сказала Мэри. — А это, — она указала на светлокожую женщину лет тридцати пяти, — Анджела Бромли из Американского музея естественной истории в Нью-Йорке.

Ангела протянула правую руку.

— Очень рада познакомиться, доктор Боддет.

— Понтер, — сказал Понтер, который уже догадался, что в этом обществе не принято обращаться к человеку по имени, пока он не предложит этого сам.

— А это мой муж Дитер, — сказала Анджела.

— Здравствуйте, — сказали Мэри и Понтер одновременно. Потом Мэри продолжила: — Вы тоже антрополог?

— Нет-нет-нет, — сказал Дитер. — Алюминиевый сайдинг.

Понтер взглянул на него, наклонив голову.

— Вы это хорошо скрываете.

Мэри рассмеялась, глядя на сбитые с толку лица остальных.

— Вы привыкнете к его чувству юмора.

Дитер поднялся на ноги.

— Давайте я вас чем-нибудь угощу. Мэри — что будете пить? Вино?

— Белое вино, спасибо.

— Понтер?

Понтер задумался, явно не зная, чего попросить. Мэри склонилась к нему.

— В барах всегда есть «кока-кола», — сказала она.

— «Кока-кола»! — радостно воскликнул Понтер. — Да, конечно.

Дитер ушёл. Мэри взяла несколько печенюшек из деревянной плошки в центре стола.

— Итак, — сказала Анджела, обращаясь к Понтеру, — надеюсь, вы не возражаете против пары вопросов. Вы поставили то, чем мы занимаемся, с ног на голову.

— Я не специально, — сказал Понтер.

— Разумеется, — усмехнулась Анджела. — Но всё, что мы слышим о вашем мире, противоречит тому, что мы, как нам казалось, знаем.

— К примеру? — сказал Понтер.

— Ну, скажем, говорят, что ваш народ не занимается сельским хозяйством.

— Это так, — сказала Понтер.

— Мы всегда считали, что сельское хозяйство — необходимая предпосылка для развитой цивилизации, — Анджела отхлебнула из своего стакана.

— Почему? — спросил Понтер.

— Ну-у… — сказала Анджела, — видите ли, мы считали, что только сельское хозяйство может обеспечить надёжный источник пищи, который позволил бы людям заняться другими делами: стать учителями, строителями, чиновниками и так далее.

Понтер медленно покачал головой, словно ошеломлённый услышанным.

— В нашем мире есть люди, которые решили жить простой жизнью, как жили наши предки. Как по-вашему, сколько времени у одного такого лица… — Мэри знала, что в языке Понтера имеется гендерно-нейтральное местоимение третьего лица; вероятно, это его Хак попытался таким образом перевести, — …уходит на то, чтобы прокормить себя и тех, кто от него зависит?

Ангела слегка пожала плечами.

— Думаю, немало.

— Напротив, — сказал Понтер. — Совсем немного, если количество зависимых лиц невелико. Заботы о пропитании занимают примерно девять процентов времени. — Он остановился, то ли подсчитывая в уме, то ли дожидаясь, пока Хак произведёт пересчёт. — Где-то шестьдесят часов в месяц.

— Шестьдесят часов в месяц, — повторила Анджела. — Это будет — Боже, всего пятнадцать часов в неделю!

— Неделя — это семь дней? — спросил Понтер, глядя на Мэри. Та кивнула. — Да, всё верно, — подтвердил Понтер. — Остальное время может быть посвящено другим занятиям. У нас с самого начала было много свободного времени.

— Понтер прав, — сказал Генри Бегущий Олень. — Пятнадцать часов в неделю — это средняя занятость представителей племён охотников и собирателей и на нашей Земле в наше время.

— Правда? — удивилась Анждела, отставляя стакан.

Генри кивнул.

— Сельское хозяйство было первым людским занятием, в котором результат был пропорционален затраченным усилиям. Если вы пашете поле восемьдесят часов в неделю, то вспашете вдвое больше, чем если бы пахали сорок. В охоте и собирательстве всё не так: если вы станете охотиться полный день, то перебьёте всю дичь на своей территории. В этом деле трудовой героизм контрпродуктивен.

Вернулся Дитер; он поставил стаканы перед Мэри и Понтером и сел на своё место.

— Но как можно жить осёдло без сельского хозяйства? — спросила Анджела.

Генри нахмурился.

— Вы что-то совсем не то говорите. Люди начали жить осёдло задолго до сельского хозяйства, ещё будучи охотниками и собирателями.

— Но… да нет же, я ж ещё со школы помню…

— А в вашей школе много было учителей-индейцев? — ледяным тоном спросил Генри Бегущий Олень.

— Не было совсем, но…

Генри взглянул на Понтера, потом на Мэри.

— Белые редко в этом разбираются, но, тем не менее, это так. Охотники и собиратели живут осёдло. Чтобы жить с земли таким образом, её нужно знать досконально: какие растения где растут, куда животные ходят на водопой, где птицы гнездятся и когда откладывают яйца. Нужна целая жизнь, чтобы изучить свою территорию по-настоящему. Переехать в другое место означает просто выбросить весь этот приобретённый тяжким трудом опыт.

Мэри вскинула бровь.

— Но земледельцы тоже вынуждены пускать корни… во всех смыслах.

Генри не оценил игры слов.

— На самом деле это земледельцы ведут кочевую жизнь, если рассматривать жизнь многих поколений. Охотники и собиратели ограничивают размер своих семей; чем больше лишних ртов, тем больше приходится работать взрослым. Но земледельцам большая семья выгодна: каждый ребёнок — это лишняя пара рук на поле, и чем больше у тебя детей, тем меньше тебе приходится работать самому.