Во славу русскую - Анатолий Евгеньевич Матвиенко Страница 37

— Как только примете сие нестроевое воинство, раздумаете благодарить. Ну да Бог вам в помощь! И не только Бог. Думаю я: за спиной бронеходов и строгановской бригады надобно отправить вторую твою бригаду инфантерии, ординарную, чьи солдаты заменят павших смертников, а коль удача не оставит — и в атаку перейдут, — Паскевич перешёл на доверительный тон. — Только прошу тебя, Платон Сергеич, сам-то на бронеходе не катайся. Не генеральское это дело. Вот с второй бригадой самое твоё место, команды пусть конные вестовые доставляют. Знаю тебя, конного егеря-партизана, схватишь ещё топор и пойдёшь размахивать…

— Зря вы так. За сорок мне уже. Набегался-намахался. Головой уже надо воевать, — ответил я неискренне, понимая: в бою всякое случается.

Глава 13

13

В оставшиеся пять дней до намеченного выступления всё прибывали в Александровку поезда с рекрутированным пополнением, запасами и лошадьми.

Худшие мои опасения по поводу строгановской бригады сбылись. Впрочем, попросившись на командование, лёгкой жизни он и не ждал. Полки инфантерии в обновлённой Российской Империи построены по образцу, в армии именуемому «трижды три». Три плутонга в сотне, три роты в батальоне, три батальона в полку — или тысяча человек, включая штабных, нестроевых и приданных. Паскевич велел влить в охрану бронеходов ещё четыреста душ во главе со старым штабс-капитаном, ветераном наполеоновских войн, тремя паркетными шаркунами в офицерской форме и двумя дюжинами унтеров. Тем самым нарастил полк до подобия бригады, в которой на деле полагается быть двум полновесным полкам.

Строганов выстроил своё воинство, не знавшее шагистики времён Павла I. Выглядело оно… не впечатляюще. Бригадир велел начать смотр.

— Слава России! — гаркнул старый штабс-капитан, в ответ пронеслось неровное «Героям — слава».

Отчего-то кричалка, заменившая республиканское «Хайль Пестель — зиг хайль!», в малороссийских степях показалась мне неуместной. Она напомнила «Слава Украине — героям слава» с неистребимым бандеровским душком. Но эта беда была меньшей из зол. На первом же офицерском совете дивизии нашёлся молокосос, посмевший попрекнуть Александра Павловича в жандармском прошлом.

Я попытался поставить щенка на место.

— Прапорщик, ежели считаете ниже своего достоинства подчиняться генералу, извольте подать рапорт на имя главнокомандующего о переводе. До его удовлетворения потрудитесь соблюдать дисциплину и выполнять приказания.

Юный офицер Бобров, наследник некогда громкого титула, но без состояния, особо ревностно относящийся к вопросам чести, так как иного капитала просто нет и не ожидается, нетерпеливо вскочил, опрокинув стул. Предмет немногочисленной мебелирации шахтоуправления, где с печального разрешения Шидловского разместился штаб бригады, стукнул по полу, а недовольный прапорщик выкрикнул, заглушая падение стула:

— Я подал рапорт его сиятельству господину Строганову, — штатское обращение к графу молодой князь издевательски выделил голосом, не упомянув полагающееся по военному чину «превосходительство». — Смею предположить, все офицеры бригады, для коих честь — не пустой звук, последовали или последуют моему примеру.

— Вы на службе, прапорщик, а не в цирке. И перед боем чаете, чтобы бригада осталась без офицеров?

— Отнюдь. Я желаю, чтобы бригаду покинул Строганов.

Слово прозвучало, и в комнате повисла тяжкая тишина. Казалось, притихла даже муха, бившаяся в стекло.

Александр порывисто дёрнулся, желая показать власть. Правильно, волчата обязаны знать: у старшего волка в стае есть клыки. Но немаловажно было и другое — за Строгановым всё армейское устройство, в основе коего подчинение младшего старшему, нравится сие кому-то или нет.

Стараясь выдержать тон, от которого стёкла подёрнутся инеем, я медленно произнёс:

— Его высокопревосходительство осведомлён о послужном списке бригадного генерала, как и я, командир дивизии. Не вам решать, прапорщик, кого назначать командиром над вами. В бою нам надлежит охранять бронеходы, от них зависит исход — виктория или позорная ретирада. Сие опасно и трудно. Коли струсили, прапорщик, пишите рапорт — переведу в обоз. Там вашей княжеской чести самое место.

Бобров побледнел. Весть об ужасном оскорблении непременно облетит войска.

— Вы унизили меня, ваше превосходительство. Как дворянин у дворянина я требую удовлетворения.

— Как вам угодно. По окончании войны — в первую же удобную минуту.

— Немедленно! — прапорщик уже не владел собой. — Или вам пощёчину влепить?

Симпатии присутствующих, до начала собрания находившиеся не на стороне Строганова, и Боброву не принадлежали. Война — не салонные посиделки, младший офицерский чин не должен вести себя подобным образом.

— Какой же вы полагаете исход дуэли, прапорщик? — вмешался Строганов.

— Смерть одного из дуэлянтов. Или обоих. Выбирайте оружие-с, ваше превосходительство.

Упиваясь собственной дерзостью, Бобров смотрел на Строганова гоголем: твоя очередь — следующая, бригадир.

— Понятно, — я обернулся к майору, командиру батальона, к которому причислен был излишне резвый князёк. — Распорядитесь, Фёдор Трифонович, взять смутьяна под стражу и заковать в железо. Дальше трибунал пусть разбирается.

— Суд офицерской чести меня оправдает! — гордо заявил Бобров.

— Отнюдь, — оборвал его Строганов. — Офицеры судят за попрание дисциплины. Вы же перед генеральной баталией с турками добиваетесь смерти командира дивизии, не удовлетворяясь дуэлью после войны. Так что под трибунал отправитесь за измену Империи. Вопрос об офицерской чести уж не стоит, вы её, князь, втоптали в навоз безвозвратно.

Он обернулся к остальным, не ожидавшим подобного поворота.

— Господа офицеры! Ежели кто-то сомневается в моей отваге или отваге Платона Сергеевича, не возражаю скрестить с ним шпагу в первый же день мира. А теперь продолжим собрание, ибо до мира нужно ещё дожить и сохранить наших солдат.

Паскевич, понимающий трудность положения Строганова и моего, утвердил приговор трибунала. На следующее утро Боброва расстреляли перед строем.

Александр, нервно сглотнувший, когда по степи прокатилось эхо винтовочного залпа, поблагодарил:

— Выручили, Платон Сергеевич. Иначе слушались бы, да злословили за спиной — снова у меня методы Расправного Благочиния.

— Потому и вмешался. Но дальше сам давай, крепи ордунг унд дисциплинен, камрад. Чтоб понимали: порядок в армии един, я начальник — ты дурак. Я не про тебя лично, Александр Павлович, принцип такой, ферштейн?

* * *

Марш по жаркой южной Малороссии, тем паче для плохо организованного воинства, вылился в жестокое испытание духа и воли командиров. Колонна растянулась на десятки вёрст! Ударь по ней татарская конница, не избежать бы беды. Однако день проходил за днём, но ни единого вражьего всадника, ни гонца о нападении на приграничные форты русская армия не увидела.

Засуха обезводила степь. С надеждой люди смотрели на облака, изредка закрывавшие солнце; ни одно из