На своем месте - Михаил Иванович Казьмин Страница 38

семье. То есть государь общее представление о деле имеет и не станет придерживать тайных из-за моих слёзных жалоб, вот я и решил сделать так, чтобы слёзными они не выглядели. Я надеялся, что поданные в столь необычном виде жалобы побудят царя и решение по ним принять необычное, а ещё больше надеялся, что решение это будет в мою пользу. Вот и посмотрим, какие основания имеют под собою мои надежды…

Что же касается самих поисков Фроси Крюковой, то губные в них ничуть не преуспели — несчастная девушка как в воду канула. Никакой ясности не было и в пропаже вещей из её дома. Раз уж соседи утверждали, что уходила Фрося с неизвестным мужчиной налегке, то когда эти вещи пропали — до их ухода или после него? Шаболдин было посчитал, что вещи украли те самые соседи, но от мысли этой отказался настолько быстро, что даже не стал их трясти на допросах.

— Я, Алексей Филиппович, по здравом размышлении пришёл к мнению, что вещи Крюковой «Иван Иваныч» и унёс, уже после того, как увёл её, — пояснил пристав такую перемену. — Чтобы оно смотрелось, будто она куда уехала. Не повезло ему, что соседи их заметили…

Не скажу, что сам был с Шаболдиным полностью согласен, но это его объяснение и впрямь больше походило на правду, нежели мысль о соседях-ворах. По крайней мере, сам же пристав и говорил, что в доме Крюковой каких-то видимых следов сборов и поисков не обнаружил, а уж соседи наверняка бы всё там перевернули вверх дном, разыскивая что-то ценное.

Тем временем ни повторные, более тщательные, допросы соседей, ни допросы слуг в доме отца, что с Фросей в той или иной степени приятельствовали, ни какие иные розыскные действия не привели хоть к какому-то дальнейшему прояснению обстоятельств исчезновения кухарки, и закономерным итогом всех этих неудач стала подача Елоховской губной управой прошения в Иосифо-Волоцкий монастырь о молитвенном розыскании девицы Ефросинии Крюковой, ответа на каковое нам с Шаболдиным теперь и оставалось ожидать.

Вперемешку со всеми этими делами, как и с периодическими поездками на завод, я наконец закончил перевод Левенгаупта, и на днях сдал рукопись факультетскому учёному совету. Сильной загруженностью университетская типография не страдала, а потому выход русского перевода книги в свет ожидался уже скоро. Кстати, это будет хороший повод сходить к Смирнову, если, конечно, я придумаю, о чём и как поговорить с ним помимо рекламы книги.

Ох, Смирнов-Смирнов… Как не понимал я раньше ни его места во всей этой истории, ни мотивов, что могли бы вызвать у него столь нездоровый интерес ко мне, так и продолжал не понимать. Вот какой, простите, толк для Ивана Фёдоровича был во всём этом⁈ Или это затея присяжного поверенного Карцева? Хотя нет, это как раз маловероятно — раз контора Карцева обслуживает интересы Смирнова, вряд ли стоит ждать от неё этакой самостоятельности. Но в любом случае, понять, хотя бы приблизительно, какую такую лихву и поживу, не обязательно, кстати, денежную и вообще материальную, надеется Смирнов со всего этого поиметь, мне очень и очень хотелось.

К месту вспомнилось, как что-то похожее на догадку, мелькнуло в голове, когда я впервые услышал от Шаболдина, что Калмыков, переведший деньги «Иван Иванычу» на покупку глушителя охранных артефактов, служит у присяжного поверенного, работающего со Смирновым. Как я ни пытался, саму тогдашнюю мысль так и не вспомнил, а потому с сожалением отложил попытку на будущее. Что ж, получается, что-то, ведущее к разгадке, где-то в глубинах моего разума угнездилось, а значит, рано или поздно я это вспомню. Не сильно большой повод для радости, но всё лучше, чем ничего…

Полторы седмицы необычной для мая месяца жары сменились проливным дождём с грозою, за нею последовали ещё два дождливых дня, и погода вернулась в приличное для текущего времени года состояние. Смыв с московских улиц накопившуюся за жаркие дни пыль, дожди вместе с нею смыли и мои тяжкие раздумья, хотя, если начистоту, за другими делами мне просто стало как-то не до них.

Наконец принесли свои плоды старания Келина по продвижению изделий товарищества «Русский артефакт», и переговоры с Палатой казённых имуществ завершились подписанием договора на поставку казённым заводам аж одиннадцати типов артефактов, причём артефактов наиболее сложных и дорогих. Заказ на артефакты попроще да подешевле, зато числом побольше, поступил и от братьев Антифеевых, чьи железоделательные заводы выпускали массовый плотницкий, столярный и шанцевый инструмент, а медеплавильные были главным в Царстве Русском производителем листа красной и жёлтой меди. [2] Что же, похоже, в будущем году занятость преимущественно преподаванием на моих доходах не сильно и отразится. Подписав договор с Яковом Дмитриевичем Антифеевым, представлявшим и пятерых своих братьев, я выписал Келину хорошую премию, и воодушевлённый ею управляющий немедленно кинулся заслуживать ещё одну, с новыми силами продолжая поиски очередных покупателей и заказчиков.

В делах домашних тоже появились некоторые изменения. Оленька попросила у меня дозволения пожить до конца лета в моём доме, я, конечно, объяснил ей, что с прошением этим обращаться надо не ко мне, а к моим родителям, но обещал замолвить за сестрицу словечко. Исчезновение Фроси Оленьку встревожило и напугало, так что лучше пока и правда забрать её из дома, где многое связано с покладистой кухаркой, у которой хитрая Оленька всегда могла разжиться вкусненьким в неурочное время. Впрочем, окончательное дозволение матушка поставила в зависимость от оценок, с коими сестрица закончит пятый класс. Что же, до этого события не так долго и осталось, и последние дни учебного года Оленька проявляла похвальное усердие в учёбе. Понятно, что и мне было выставлено условие девицу особо не баловать, да я и сам такой педагогической ошибки допускать не собирался. Впрочем, названую свою сестрицу я прекрасно понимал — там строгие и требовательные Филипп Васильевич и Анастасия Фёдоровна, да Василий с Анной, с которыми у неё приятельские отношения так и не сложились, там тягостные раздумья о судьбе Фроси, а тут я и Варенька загружают её любимым рисованием, с нами можно увлекательно поговорить, а с Варварушкой — ещё и заняться гимнастическими упражнениями, которые хорошо сложенная и вполне себе развитая Оленька воспринимала как весёлую забаву, а не изнурительную необходимость.

…Старший губной пристав Шаболдин, зайдя ко мне уже почти в самом конце мая месяца, выглядел малость озадаченным, но в общем и целом даже довольным. Обрадовался и я — такой вид пристава обещал хорошие новости, в нашем деле давно уже не встречавшиеся.

— Вот, Алексей