Вперед в прошлое – 7 - Денис Ратманов Страница 39

— То есть люди убегали, а их не только разгоняли, но и преследовали? — уточнил ведущий.

— Да! А потом стали избивать тех, кто не успел убежать. Смотрю — парня омоновцы бьют, двое, дубинками! У него все лицо в крови. Женщина одна не выдержала, побежала к ним, кричит: «Что вы делаете? Вы же его убьете!» Звери… Просто звери! Нелюди! — У свидетельницы задрожал голос. — Потом он встать пытается, а ноги разъезжаются, как у парализованного. Господи! Страшно.

— Спасибо, Анна Николаевна.

Ведущий обратился к слушателям:

— Как мы поняли, военные действовали вместе с ОМОНом и милицией. И об этом отдельный разговор с нашим вторым очевидцем. Олег Вячеславович, расскажите свою историю.

— Я вообще не на митинг шел. Я мимо шел, мне должны были в гастрономе, который, ну, в высотке, передать пакет документов. — Голос у этого рассказчика был вкрадчиво-нервный, и мне почему-то представлялся длинный мужик в клетчатых штанах, с залысинами и гитлеровскими усиками. — Иду я себе, значит, и вижу — старика избивают мен… милиция. Щенки совсем и — старика, а он в орденах весь. Я сделал им замечание, они бросили старика… Кстати, он так и не встал. Бросили, значит, и ко мне, руки скрутили, потащили в милицейский автобус и давай бить по почкам, спине, рукам. А потом обыскали, украли семьдесят восемь тысяч, представляете? И паспорт забрали. Как карманники какие! Я возмутился, пригрозил жалобой в прокуратуру, благо есть кому писать. А эти меня — по голове! До сих пор тошнит. Сотрясение мозга, и справка есть! Но как я мог не прийти сюда, не рассказать, когда такой беспредел творится, милиция — грабит! Жидовской мордой обозвали, а я немец, между прочим! Нойманн моя фамилия! Привезли в участок, а там проще, один звонок — и вот я здесь. — В его голосе проскользнуло злорадство. — За все мне ответят! И за деньги, и за оскорбления!

Следующим выступал студент, которому стало интересно, он пришел одним глазком посмотреть, менты его повязали, избили, обшарили карманы, забрали триста пятьдесят рублей и бросили валяться. А он только притворился, что сознание потерял, и сразу сбежал. Похоже, свидетельствовали и правда простые люди.

Слушая радио, я жевал вожделенный бутерброд с салями, просматривал газеты, где информации было мало, все сжато-официально, и на первой странице — не менее важная новость, оставшаяся в тени: «Сухуми пал, проблемы остались».

Я вернулся к телевизору. Новости Первого канала подвели итог уходящего дня. Правительство Москвы потребовало очистить Белый дом до 4 сентября. Абхазские формирования прорвали тринадцатимесячную блокаду. Азербайджан собирается вступить в СНГ. Мстислав Ростропович посетил Нижний Новгород. В Украине началась предвыборная борьба.

Далее — подробнее. Скорее всего, будет повтор, но хотелось наложить одну картинку на другую.

В картине, создаваемой телевизионщиками, все было иначе, чем говорили по радио. Нет, это была вообще другая реальность! Митингующие перекрыли движение транспортных средств баррикадами. Стали бросаться на проезжающие автомобили, им помешала доблестная милиция, которая их «деликатно оттеснила, пресекая хулиганские действия». Потом беспредельщиков собралось больше, они «принесли запас бутылок, употребив их содержимое», атаковали ОМОН и «при попытке оттеснить, оказали сопротивление. Пострадавших нет, хотя вчера таковые имелись».

«Вчера в 23.30 мы получили информацию оперативного штаба Главного Управления Внутренних Дел о прорыве вооруженной группы лиц, находящихся в Белом Доме, под прикрытием гражданского населения». Ага, вот оно!

«Цель этой акции — выход из здания вооруженных людей».

Остановите Землю, я сойду. Какое же дерьмо происходило, происходит и будет происходить! Там, среди митингующих, мог быть дед. И сколько таких искренних людей используют, как расходники, бьют омоновцы, по телевизору унижают, типа протестует один сброд, бухает и на ментов бросается.

Черти! Аж спать расхотелось.

Но что расхотелось, только показалось. Стоило принять душ и лечь, как я сразу же отрубился. Но по привычке встал в семь утра, подавил желание послушать новости и рванул на авторынок, положив в рюкзак клетчатую сумку.

В метро я постоянно поглядывал в список и обсасывал мысль, что это плохая идея, потому что у рынка настолько дурная слава, что сквозь толщу времени она дошла аж до меня-взрослого. В Южном порту я не бывал, но слышал, что жители окрестных районов то и дело становились свидетелями перестрелок и находили трупы, ночью местные старались по улицам не ходить — боялись не гопников, а чтобы случайно не прилетело, рынок крышевали ребята серьезные, насколько я помнил, чеченцы.

Формула девяностых проста: много денег — много крови. Машина стоит целое состояние, цена иномарки эквивалентна стоимости квартиры в провинции. Потому на рынке процветал бандитизм, рэкет и охота на лоха. О схемах развода я взрослый слышал краем уха и из обрывочных сведений мог смоделировать только часть картины.

Приходит простой недавно советский человек продать свою ласточку, платит за место. Если ласточка того стоит, ее могут попросту отжать. Если жертва производит впечатление простофили, есть вероятность продать машину и вместо денег получить «куклу». Но может и повезти, обычные покупатели там тоже есть, и их большинство, а стая хищников предполагает наличие стада жертв.

Южный порт — не место для прогулок, знал бы дед, что я туда поеду, в квартире запер бы. Метро в это проклятое место еще не провели, и, расспросив прохожих, что и как, на Автозаводской сел в автобус и ехал минут двадцать, убеждая себя, что никто не позарится на пацана. Ну, приехал прогульщик помечтать, полюбоваться иномарками. Мною даже карманники побрезгуют, потому что стариковскую куртку на два размера больше наденет разве что нищеброд.

Вообще удивительно: в центр стягиваются войска, а периферия живет своей жизнью, как будто ничего не происходит.

Ситуацию осложняло то, что в машинах я-взрослый разбирался чисто теоретически, никогда под тачками не валялся и в юности конструктора-«копейки» не имел. Свечи мог поменять, колесо, ну и все, пожалуй. Усугублялось мое невежество особенностями времени: сейчас точно есть нюансы, о которых знают все, кроме меня, а расспрашивать Каналью или деда я не стал, чтобы не выслушивать от Лехи,