Анастасия Соколова - Продавщица роз. Сказка Страница 4

Глеб выпил содержимое стакана залпом, не чокаясь.

– Спасибо, отец, – сказал он, – У тебя очень правильные тосты: после них всегда хочется выпить.

Профессор засмеялся, и морщины засияли в уголках его глаз.

– Я просто хочу объяснить: ты не ценишь то, что имеешь. К тридцати добился успеха. Для чего успех, если в свой день рожденья все так же пьешь виски на кухне со своим папашей? Нужно было устроить бешеную вечеринку, выбрать самую красивую поклонницу, и прямо из клуба улететь с ней на море! Или хотя бы приехать сюда. И меня не приглашать. – Профессор постучал пальцами по столу. – Про тебя, кстати, пишут, что ты ни разу не был замечен с девушкой.

– Ты тоже.

– А что с меня возьмешь? – усмехнулся Профессор. – Я – старый отец-одиночка. Дети – всегда помеха для новых отношений.

– Я думал, это до тех пор, пока им нужно менять подгузники.

– Нет. Это до тех пор, пока дети не вырастут! Хочу только сказать, что не согласен со своей бабушкой: когда тебе будет пятьдесят четыре, поймешь, что тридцать – неплохой возраст. Пользуйся!

Профессор разлил по стаканам очередную порцию виски.

– А мы есть сегодня будем? – спросил он.

– Я не заказывал, как-то забыл, – виновато ответил Глеб.

– Придется посмотреть, что у тебя в холодильнике, – произнес Профессор, решительно встав и открыв дверцу.

– А вот и ответ! – произнес он через несколько секунд, внимательно изучив пустые полки. – Теперь понятно, почему тебе снятся кошмары: черные кошки тут ни при чем. Это от голода! Даже сыра нет! Виски на пустой желудок – да здравствует гастрит, за ним язва! От голода мозг не получает питание, – вот он и подает сигналы, что нужно поесть!

– Кошатину? – поморщился Глеб.

– Ну… это вряд ли, – улыбнулся Профессор. – Жаль, что жить с отцом в тридцать считается странным: по вечерам я хотя бы пиццу заказываю, ты бы не голодал. Хотя, обычно в свой день рожденья даже не совсем вменяемые писатели-холостяки готовят угощение.

Помолчав немного, Профессор добавил:

– Во времена, когда мы ели одну картошку, ты и то был килограммов на десять больше.

– Когда это мы ели одну картошку? – Глеб удивленно приподнял одну бровь.

Профессор махнул рукой, захлопнув дверцу холодильника. Глеб выпил до дна, отставил стакан и подошел к окну. Он ожидал увидеть сквозь темноту нечеткие очертания верхушек деревьев, которые слегка покачивает ветер, – но, вместо этого, с удивлением обнаружил, что все замерло, как будто и деревья, и воздух ждали чего-то.

– Мою жизнь словно кто-то когда-то поставил на паузу, – сказал Глеб, глядя в свои глаза, отраженные в вечернем оконном стекле. – И все, что происходит – не имеет смысла: я то ли в замкнутом круге, то ли в бесконечности. А ты – призрак из прошлого, говорящий со мной, чтобы я не сошел с ума.

– Призраки не пьют виски, – ответил Профессор, сделав глоток. – И не ворчат. По этой причине можешь не сомневаться, что я жив-здоров, – только голоден. Давай хоть еду закажем.

Он снова сделал глоток.

– Знаешь, в конце концов, бесконечность – не так уж плохо, – рассуждал Профессор. – В бесконечности происходят интересные вещи: время обретает другое значение, параллельные пересекаются. Привычные законы физики не действуют!

Глеб обернулся, и Профессор заметил, что темнота осеннего вечера сконцентрировалась в его глазах.

– Неужели это будет длиться вечно? – спросил Глеб.

Профессор покачал головой, отодвигая белый стул, приглашая сына снова сесть.

– У меня новый тост, – сказал он. – Если кто-то поставил твою жизнь на паузу, желаю, чтобы нашелся кто-нибудь, кто нажмет на Play.

Глеб улыбнулся, возвращаясь за стол.

– Знать бы, где эта кнопка, – ответил он, поднимая стакан.

– И кнопка пусть найдется, – улыбнулся Профессор.

– И никаких черных кошек! – добавил Глеб.

Профессор одобрительно кивнул. Они поднесли стаканы к губам, сделали глоток, – и в этот момент в дверь позвонили.

Кто-то нажал на кнопку.

Мужчины замерли на мгновение, – и, вдруг, Глеб схватился за голову.

– Это Анжелика! – сказал он, понимая, что совершенно забыл об их договоренности.

– Значит, Анжелика? – улыбнулся Профессор. – Которая недавно переехала сюда с отцом? Поклонница, вычислившая твой адрес?

– Не беспокойся, папа, – покачал головой Глеб. – Ей шестнадцать! Думаю, мне ничего не угрожает. Нужно было хотя бы ей пирожные купить…

– Да она почти в дочери тебе годится, – проворчал Профессор, разливая виски.

– Купила мою новую книгу, – сказал Глеб, направляясь к двери. – У нее есть они все. Договорились, что зайдет сегодня поздравить, – приготовила какой-то сюрприз.

– И книжки его нравятся детям, – пробормотал Профессор, поднося стакан к губам.

Глеб направился к двери, ощущая, как ход времени постепенно стал замедляться. Он принял это за терапевтический эффект виски, не зная, что так всегда происходит перед открытием портала в прошлое, который иногда маскируется под обычную входную дверь. Она открывается стандартным ключом, делающим привычных два оборота против часовой стрелки, – когда владелец ключа и не подозревает, что само время в этот момент начинает течь по-другому.

Дверь впустила в прихожую легкий запах табака, смешанный с осенними листьями, – а где-то рядом рассыпали ваниль и черный перец.

Глеб сделал вдох, и на мгновение все замерло – на изнанке вселенной, где он внезапно оказался. Там, на другой стороне, осталась бесконечность, наполненная тяжелым туманом, в которой можно было только закрыть глаза и не дышать – в ожидании. Никто не обещал, что когда-нибудь все изменится, и некому было задать вопрос: «Сколько еще осталось?» И за секунду до того, как он поверил окончательно в эту безысходность, кто-то невидимый – почти наверняка несуществующий – нажал на кнопку. Хотя лицо гостьи было скрыто вуалью, сотканной из самых плотных остатков тумана, – без сомнения, это была она. Аромат из прошлого, когда-то смешанный с ночной прохладой, вдруг обнял его за плечи, как самый теплый плед. И, сделав вдох, он, наконец, услышал:

– Пожалуйста, больше не исчезай.

Как игла касается пластинки, ее голос коснулся его сердца, – и снова зазвучала эта музыка. Теперь, надежно спрятанную в тайном хранилище сознания, больше никто не сможет удалить эту запись.

Она существует.

Она настоящая.

Тумана нет. Больше нет.

Сквозь шум дождя пробивался сигнал: «47.227597, 39.733923 – пункт назначения. 47.2213841, 39.7273881 – текущее местоположение. Ошибка. Заблокировать. Переход в ждущий режим.»

Прежде, чем открыть глаза, Алекс дотянулся до очков на тумбочке и надел их. «Treelogic TL-501 4Gb – текущее местоположение 47.2213841, 39.7273881, E110 1998 в ждущем режиме».

Именно в этот момент он впервые услышал бы ее голос, если бы тогда мог распознавать человеческие мысли так же четко, как радиосигналы приборов. «Только не это, только не это!» – повторяла она, безуспешно пытаясь отстегнуть ремень и открыть дверь или окно. Словно во сне, закричать не получалось, машина не выпускала ее, продолжая тонуть в самом центре заколдованной черной воронки, образованной все усиливающимся ливнем.

Наконец, отстегнув ремень, она начала поочередно выдергивать кнопки замков, но ни одна не слушалась. В отчаянии запрокинув ноги, колотила по стеклам, – но мягкая подошва из каучука никак не давала им разбиться.

В тот момент, когда ее ужас достиг своего пика, став громче шума дождя и ярче вспышек молний, она закрыла глаза и закричала:

– Помогите!

Уронив голову на колени и разрыдавшись, она не услышала, как щелкнули замки, – и вздрогнула, когда холодная вода вдруг коснулась ее ног.

– Не бойся, – сказал Алекс, положив руку ей на плечо. – Сейчас не сможешь уехать, – машина утонула. Ливень прекратится только к утру.

Она подняла голову, когда вспышка молнии осветила на мгновение его лицо, – и оно навсегда осталось в памяти, будто это была вспышка фотоаппарата, встроенного в ее глаза. Солнцезащитные очки – зеркальные, в которых можно было видеть лишь свое отражение, – наполовину скрывали правильные черты молодого лица, которые слегка искажались, когда он говорил, – и она пока не могла понять, почему. Это притягивало взгляд, – и, благодаря мгновенно возникшему притяжению, позволило не испугаться, доверившись ему.

Алекс так же ярко увидел ее лицо в этой вспышке, с удивлением обнаружив, что перед ним – девушка: с по-мальчишески короткой стрижкой, одетая в потертые джинсы и куртку, размера на два больше, чем подошло бы ее тонкой фигуре. Бледность лица и губ только подчеркивала ее девичью красоту, так ярко контрастирующую с нелепой одеждой.

– Прости, я вряд ли смогу помочь тебе дойти, – его голос проникал в нее, согревая и успокаивая, как теплое красное вино. – Придется намочить ноги, лужа глубокая. Но ты заглохла прямо перед моим домом – заходи, там есть горячий душ и чай.