Стрелок. Несостоявшийся граф - Оченков Иван Валерьевич Страница 4

– Я вижу, матросы вас любят, – заметил присутствующий при этом новый командир.

Зиновию Петровичу Рожественскому шел тридцать третий год – возраст Христа. Он оказался довольно приятным в общении человеком. При приеме дел погонами не давил, но старался вникнуть во всякую мелочь. Судя по всему, он хорошо знал, кто такой Будищев, а потому держался подчеркнуто любезно. Беда была лишь в том, что Дмитрий тоже знал, кто перед ним, причем даже лучше, чем сам капитан-лейтенант.

Это случилось давно, во время прошлой жизни в далеком будущем. Одиннадцатилетний Дима простудился, и врач, недолго думая, отправил его в изолятор. Делать там было решительно нечего, сбежать тоже не получалось, но сердобольный воспитатель принес мальчику толстую книгу, чтобы тому было чем заняться. На сильно потрепанной от долгого использования обложке проступало написанное крупными буквами непонятное слово «Цусима»!

Да, перед ним был будущий виновник самого оглушительного разгрома русского флота. В какой-то момент Дмитрий даже задумался, а не может ли произойти с митральезами какой-нибудь несчастный случай? Выстрел там или еще чего… но капитан-лейтенант пока что не сделал ему ничего дурного, да к тому же совсем не походил на жестокого самодура, описанного Новиковым.

В квартире Барановских было тесно от обилия гостей. Помимо отца и братьев, чествовать вернувшегося с войны героя приехал сам Путилов. Николай Иванович в последнее время сильно сдал, но держался бодро. Расточал галантные комплименты дамам, с воодушевлением рассказывал о своих планах мужчинам и даже предложил тост в честь «будущего российской промышленности», то есть виновника торжества – Дмитрия Будищева.

Тогда его слова показались многим неуместными, но возражать никто конечно же не стал. Накануне вышел именной указ императора Александра II, проливший дождь наград на участников Ахалтекинской экспедиции. Помимо памятных медалей, бронзовых для нижних чинов и статских и серебряных для офицеров, медиков и представителей священства, жаловались чины, ордена, золотое оружие и много еще чего.

Не обошли и Будищева, грудь которого помимо памятной медали украсил уже теперь офицерский орден Святого Георгия четвертой степени, а эфес палаша – аннинский темляк[7]. Кроме того, за изобретение митральезы собственной конструкции, так хорошо проявившей себя в боях, последовало производство в следующий чин и денежная премия в десять тысяч рублей.

– Поскупились, – криво усмехнулся награжденный, оставшись наедине с хозяином.

– Не берите в голову, Дмитрий Николаевич, – поспешил успокоить компаньона Барановский. – Деньги, может, и не столь велики, но за них не стоит беспокоиться. Ваш «примус» это, как вы говорите, просто бомба! Спросом пользуются необыкновенным. Заказы, не поверите, расписаны на три года вперед!

– Расширяетесь?

– Да, – лицо фабриканта лучилось довольством. – Петру Викторовичу удалось выкупить хороший участок земли совсем рядом с моим. Думаем перенести туда сборочный цех.

– Это долго, – задумался Будищев. – Может, производить детали на сторонних предприятиях, а себе оставить сборку и наладку?

– Так и делаем, – улыбка делового партнера стала еще шире.

– Из-за бугра заказы есть?

– Из-за границы? – переспросил Барановский. – О, да! К тому же многие иностранные компании проявляют весьма, я бы сказал, недвусмысленный интерес. Даже господин Нобель, у которого я прежде служил, справлялся о возможности приобретения лицензии.

– Надеюсь, вы его послали?

– Не столь грубо, но в общем да, – улыбнулся с довольным видом Владимир Степанович, сохранивший не самые лучшие воспоминания о своем прежнем работодателе. – Внутренний рынок оставим себе в любом случае. А вот с экспортом, боюсь, не справимся. Но не извольте волноваться. Вы свои авторские отчисления получите при любом раскладе.

– Нисколько не сомневаюсь, – согнал с лица улыбку Будищев. – Просто, пока мы одни, я хотел кое-что уточнить.

– Вы, верно, о Гедвиге Генриховне? – помрачнел фабрикант.

Новоиспеченный подпоручик на мгновение окаменел лицом, но затем кивнул и испытующе посмотрел на своего компаньона.

– Что же, вы правы, нам надобно переговорить, – помялся Барановский, затем набрал полную грудь воздуха и решительно заявил: – Мой друг, вам необходимо порвать все отношения с этой женщиной!

– Вот как?

– Именно! Это необходимо и для вашей будущей карьеры, и для нашего дела, кое вы именуете на английский манер – «бизнесом».

Последнее слово Владимир Степанович проговорил так, будто пробовал его на вкус, после чего с легкой опаской взглянул на Дмитрия.

– Продолжайте, я слушаю вас, – нейтральным тоном отозвался тот.

– Вы знаете, что она вовсе не Берг и уж совсем никоим образом не Гедвига Генриховна? – продолжал компаньон.

– Догадывался, – не стал раскрывать степень своего посвящения в тайны бывшей сожительницы Будищев.

– Но она – жидовка! – воскликнул Барановский, по всей видимости, уставший носить в себе эту тайну. – Видит бог, у меня нет предрассудков, но страшно подумать, что было бы, успей вы обвенчаться. Вашей карьере во флоте пришел бы мгновенный и бесповоротный конец. До сих пор высший свет или по меньшей мере значительная его часть решительно осуждали графа Вадима Дмитриевича за его жестокосердие, то после такого афронта от вас может отвернуться даже тетушка.

– Я не собираюсь становиться адмиралом, и мне наплевать на титул, – криво усмехнулся Дмитрий.

– Это невероятно! – изумленно уставился на него компаньон. – Несмотря на все это, вы собираетесь жениться на этой особе? Ну, знаете, конечно, ваше постоянство заслуживает…

– Успокойтесь, пожалуйста, – поспешил прервать очередное словоизвержение Будищев. – Я не собираюсь жениться на Гесе Барнес, точнее собираюсь, но не на ней.

– Что, простите? – округлил глаза фабрикант, ошарашенный услышанным.

– Это вы меня простите. Все как-то не было случая рассказать. Завтра мы с графиней Елизаветой Дмитриевной Милютиной отправляемся к барону Штиглицу. Она вызвалась быть моей свахой.

– Погодите-погодите, – помотал головой от вороха свалившихся на него известий Барановский. – Дочь военного министра отправится к придворному банкиру просить для вас руки его дочери?!

– Примерно так.

– Хм. Прекрасная новость! Барон, я слышал, отчего-то строг к своей родной дочери, хотя души не чает в приемной. Но в достойном приданом он в любом случае не откажет, а подобный брак весьма укрепит ваше положение. А уж коли поверенной в ваших сердечных делах выступит графиня Милютина, то у него и не будет повода отказать вам.

– Я тоже так думаю.

– Но позвольте, в таком случае я вас решительно не понимаю. У вас есть все, чтобы обеспечить себе настолько блистательное будущее, что перед ним меркнет самая смелая фантазия, но вы продолжаете беспокоиться об этой, как ее там, Гесе Барнес? Непостижимо!

– Знаете, Владимир Степанович, – с задумчивым видом начал Дмитрий. – Все, что вы сказали мне сейчас о Гесе, и о карьере, и о бизнесе, я много раз говорил сам себе…

– И что же? – осторожно спросил фабрикант, когда молчание компаньона совсем уж затянулось.

– Я никогда не чувствовал себя большей дешевкой. Все это верно, все правильно, но я не могу бросить ее без помощи сейчас, когда она в беде. Оставайся наша Гедвига Генриховна популярной модисткой, процветающей владелицей мастерской, отвечаю, я бы даже вещи собирать не стал, а просто ушел.

– Вот оно что, – сочувственно покивал головой Барановский. – Понимаю. Но, если все так, как вы говорите, нет никакой беды, если вы окажете некоторую помощь вашей бывшей возлюбленной. Об адвокате я позаботился, передачи пока, к сожалению, не принимают, но это вопрос решаемый. Но, ради всего святого, не хлопочите о ней у сильных мира сего. Испортите себе репутацию, только и всего.

– Хорошо, но я хотел бы пообщаться с ее адвокатом.