Орел и грифон - Андрей Каминский Страница 4

— Хотел, — усмехнулся Константин, — мальчишка похож на меня в молодости, тоже бредит походами и славой. Но его мать настояла, что наследник престола должен оставаться в Городе, коль уж сам император отправился в поход во главе собственной тагмы и двух фемных армий. Ничего, на годы парня еще хватит войн и походов: арабы все еще мечтают вернуть Киликию, неспокойно сейчас и в Хазарии, да и в землях франков творится что-то непонятное. Но даст Бог — и Михаил еще увидит, как и Сицилия и Антиохия, а может и сам Иерусалим вернутся в империю.

— Так и будет, мой государь, — льстиво сказал Афанасий, но, когда виночерпий потянулся наполнить его кубок, протестующе помотал головой, — нет, с меня хватит, пожалуй.

— Да и с меня тоже, — сказал Константин, — негоже напиваться перед завтрашним походом. Что же, отправляйтесь спать, почтенные — и помните, что впереди у нас день, который потомки запомнят навсегда.

Войско постепенно отходило ко сну — лишь вдоль реки еще горели костры часовых, больше для порядку, чем действительно опасавшихся нападения. Никто не ждал тут больших аварских сил — как сообщали перебежчики с северного берега, да и собственная разведка, все мало-мальски крупные орды воевали с болгарами. Мелкие же отряды поостереглись бы напасть на столь многочисленную армию — почти пятнадцать тысяч воинов вывел Константин на берег Дуная.

Никто не ожидал, что опасность стоит ждать совсем с другой стороны.

К полуночи доселе чистое небо вдруг изменилось: неведомо откуда налетевшие тучи затянули лунный диск, наполнив мир непроглядной тьмой, рассекаемой лишь змеящимися стрелами молний. Раскаты грома, казалось, сотрясли мироздание до самых основ и проливной ливень хлынул на землю. Воздух наполнился криками и тревожным ржанием лошадей, которое, впрочем, почти не слышали за новыми раскатами грома и шумом дождя. Обе реки, разом переполнились сверх меры, поднялись и первые мутные волны, захлестывая палатки, туша костры и опрокидывая котлы с солдатской кашей.

-Басилевс!!! Где басилевс!? — изредка пробивались сквозь разверзшийся на небесах хаос встревоженные крики.

Однако Константин проснулся даже раньше, чем разразилось ненастье: посреди ночи он, доселе мирно спавший в шатре, вдруг ощутил невыносимую тяжесть в груди. Сквозь сон он хотел было отбросить тяжелое одеяло из овчины, но тут же понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Одновременно в его ноздри ударил невыносимый смрад, чьи душные клубы почти осязаемо давили на спящего человека. Басилевс открыл глаза и с ужасом увидел восседавшую прямо на нем невыразимо мерзкую тварь. Огромная, размером с собаку, черная жаба, с тонкими рогами над полыхавшими алым светом глазами, гнусно ухмылялась похожим на человеческим ртом прямо в лицо императору. Константин хотел закричать, но лишь сиплый хрип вырвался из враз пересохшей глотки. Чудовище издевательски скорчило морду, как будто передразнивая Константина, из его глотки вырвалось утробное кваканье — и в тот же миг, словно в ответ, послышался первый раскат грома.

Несколько скутатов, что, преодолев свою робость перед басилевсом, все же ворвались в шатер Константина, замерли, пораженные, при виде владыки, что хрипя корчился меж одеял, оседланный мерзкой тварью. Черная жаба повернулась, сверкнув демоническими глазищами, послышался очередной раскат грома, а вслед за ним — стремительно нарастающий гул, подобный топоту конского табуна. Те же, кто был снаружи, предостерегающе закричали, глядя как дрогнула вершина холма, под которой стоял шатер, но гром и дождь заглушили их крики. В следующий миг огромные пласты земли тронулись с места и рухнули, погребая под собой басилевса и всех, кто был с ним, сметая раздавленные, изуродованные тела в разбушевавшийся Дунай.

Наследник Города царей

— Чего бы мне это не стоило, но сегодня, я, наконец, одолею тебя!

— Меньше разговоров, мой принц!

Лязг учебных мечей, тяжело дыхание и шарканье ног по камню оглашали илиак Большого дворца, где, возле большого фиала, выбрасывающего пенные струи, сошлись в бою двое молодых людей. За их сражением наблюдало с пару десятков придворных, стоявших у края двора — все в богатых нарядах из шелка и бархата, расшитых золотом и усыпанных драгоценными камнями. Среди этой роскоши нарядов «белой вороной» смотрелся широкоплечий мужчина, со светлыми волосами и густыми вислыми усами, одетый в черную рубаху с красной вышивкой и черные же штаны, заправленные в высокие сапоги. В темно-синих глазах читалась одобрительная насмешка, при виде одного из участников боя: совсем еще молодого парня с резкими, «орлиными» чертами лица и прямыми черными волосами. Он был одет в короткую темно-синюю тунику, красивые облегающие штаны с изысканным золотым узором и красные сапоги. В одной руке он держал меч-спату, со специально затупленным острием, а во второй — большой овальный щит. Голубые глаза горели яростным азартом — как одержимый юноша рубил и колол, постоянно атакуя своего противника — высокого молодого воина, с соломенного цвета волосами, одетого лишь в желтые шаровары, подпоясанные алым кушаком. Выше пояса он оставался совсем голым — под загорелой кожей перекатывались закаленные мышцы, пока воин умело и спокойно отражал нападки юнца, прикрываясь собственным щитом-скутатом, чуть ли не в два раза больше, чем у его противника. Босые ноги быстро и уверенно переступали по мраморной плитке, неизменно уводя старшего воина от сыплющихся на него ударов. Правая же рука, державшая