Телега - Дмитрий Филин Страница 4

Вход оказался тёмным, по обе стороны его смыкали корни. Купец зажёг лампу и пошёл через пелену мрака, которая без особого желания разошлась перед ним. Следом зашли дочь и жена. Попав внутрь, девочка почувствовала омерзительный запах — секунда и рвотные позывы облегчили её:

— Тятя, стой! Здесь отвратительно!

— Ростислав! Куда ты… тут живёт дьявол, — жена поддерживала дочь, которая не могла отойти от запаха.

Отец семейства продолжал путь, не оборачиваясь на слова жены:

— Если охотно мёрзнуть, то вы можете побыть снаружи — здесь вас никто не держит, — в голосе почувствовался тяжёлый приказной тон, что не оставлял права выбора.

Заткнув носы, обе спутницы прошли за мигающим огнём глубже в пещеру. Чем дальше проходили путники, тем уже становился проход, сводился к узкой округлой тропинке и почти обрывался, но к концу заметно расширялся и выходил на подземную площадку. Когда из входа показались дочь и жена, Ростислав оббежал уже каждый угол грота.

— Идите сюда, — он рванулся с одного конца пещеры и подлетел к измученным невольницам, схватив их под руки, он протащил их к ближайшей от входа стене — на ней было несколько засечек и по какой-то причине оттуда бил яркий голубой свет:

— Ах! Молодец я у вас; смотрите, смотрите же! — купец указал на полоски света. — Гора выходит здесь: за этой стенкой находятся наши лошади — мы сможем развести костёр, — резким движением он качнул руки жены и радостно подбросил их вверх. Он не показывал лицо, постоянно отворачивая его от фонаря, который сам держал. Супруга, не понимая, что происходит, с некоторым недоверием отнеслась к такому жесту.

Они с дочерью не успели опомниться, как отец вновь рванул их с места и направился в самую тёмную часть пещеры: пробежав пару метров он остановился и поднёс лампу к каменистой поверхности стены — очертились наскальные символы, разобрать которые было невозможно: линии переходили друг в друга, упирались в тупики, где заканчивалась стена, и продолжались на другой стороне стены:

— Вот, вот, очень интересно?! Вы понимаете? Это же символы Уда! — произнеся эти слова, Ростислав чуть не подпрыгнул.

— Уда?! — лицо матери и жены преобразилось: камень, что был позади неё, слился с цветом онемевшего испуганного лица.

Аккуратным движением пальцев она вцепилась в руку дочери. Подтянув её к себе, мать рванулась к выходу; дочь, не ожидавшая столь резкого побега, спустя пару шагов запнулась и потянула мать за собой — в секунду их попытка побега провалилась. Попытка встать оказалась пресечена сразу — отец тушей навалился на двух хрупких женщин:

— Стойте! — слово началось твёрдо, а закончилось мягко и просительно. — Уда — существа войны, они не убийцы, а вечные войны.

Жена лежала на животе, лицо вдавилось в смердящую землю, повернуть голову было невозможно — так сильно её прижал муж. Крик дочери смутил отца и дал возможность повернуться: вокруг дочери расположилось целое кладбище; дочь упала, запнувшись об одну из костей, валявшихся бугристым ковром по небольшому участку пещеры. Когда мать повернула голову, то увидела, как её дочь, погребенная в мелкие раздробленные кости, тонет в мягком грунте пещеры:

— Стой, что ты делаешь, Ростислав?! — мать забилась в истерике в попытках вырваться.

— Успокойтесь… — голос Ростислава был вдумчивым и мерным.

Когда жена и дочь обмякли и перестали сопротивляться, отец отпустил их и даже подал руку измождённой жене. Блеск глаз отца в отсутствии света лампы, вновь подкосил ноги жены так, что она чуть не упала на прежнее место:

— Что! Что с тобой, Ростислав?! Где мой муж! — жинка толкнула его в грудь, но массивное тело мужчины не двинулось с места.

— Успокойся, — резким движением руки он схватил жену за запястье — она сразу онемела. — Со мной всё хорошо… Возьми-ка Зоечку и присядьте там, — он указал на угол рядом с щелями. — Сейчас мы разведём костёр и согреемся, — интонации и речь принадлежали старому купцу, которого всю жизнь знали его жена и дочь, но что-то совершенно неуловимое и мимолётное прожигало каждое его слово.

Выход из пещеры был один — тот, что использовал Ростислав, когда заносил новую охапку дров с улицы; бежать не было смысла, по крайней мере пока глаза главы семьи не сходили с её членов.

Каждый раз дрова, которые заносил муж, оказывались сухими, несмотря на непрекращающейся весь день дождь, что пробивался через небольшие трещинки в горе вместе с лунным светом. Для побега хватило бы и минутной слабости мужа, но существо, которое им претворялось, оказалось бдительней любой стражи крепости.

Отец развёл костёр; обе женщины придвинулись к расползавшимся языкам пламени, что дали свет небольшого закутка пещеры. Секунда к секунде, сливалось время, проведённое в чахнущем заброшенном святилище давно умершего народа. Затхлая безнадёга сливалась с едким дымом берёзы: огонёк пробежался по лицу матери, перебежал на отца, забрал остатки света в его янтарных глазах и погрузил их во тьму. Мгновение, и огонёк оказался на лице дочери, которая всё время после начала суматохи молчала: глазки, и без того узкие, свернулись улиткой и посерели под каменным гробом, губы, аккуратные и яркие, опухли, обернувшись в двух больших хрущей.

Огонь разгорелся и начал согревать путников; сильный страх, что не пропал у измученной и грязной купчихи постукивал по виску, с каждой секундой увеличивая напряжение.

Шорох…

— Вот! Наши господа! — послышался шелест веток далеко у входа. — Ты пришёл за на… — удар, который пришёлся чуть ниже темени, повалил огромного мужа на землю: за спиной маленькая и растерянная стояла его жена, державшая обеими руками покрытую копотью и несколькими угольками толстую ветку.

Мать толкнулась вперёд, но не слушались ноги — она стояла прикованная в двух метрах от костра, рядом с которым грела свои руки дочь — она не моргнула, когда отец упал бездыханным телом, а на потуги матери даже не взглянула. Шелест веток затих — вместо него появились звуки скрежета и дыхания, что становились всё ближе: такт шага неизвестного существа тушил костёр, который ни в силах противостоять, терялся в застенках святилище, оставляя лишь тонкие струйки надежды у ног женщин.

Вниз по течению были бесхозные леса: люди здесь часто не ходили,