Ну, ты, Генка, и попал... Том I - Арсений Козак Страница 4

говорить. Поначалу я даже не понял ничего, но потом стал вникать – память подсунула мне знания древнерусского языка. Похоже, девушка изъяснялась на нём. Постепенно я стал понимать её речь. Сейчас, пересказывая то моё приключение, я не стану буквально передавать все слова и словоформы, читатель просто не сумеет ничего понять. Но, думаю, он довольствуется более-менее приближенным к нашему языку переводом.

— Григорий Владимирыч, очнулись, батюшка! — затараторила девица. — Радость-то какая! Мы уж и не чаяли, что вы оклемаетесь. Постойте-ка, барыч, не шевелитесь, дохтур вам вставать-то запретил. Сказал, что хоть рана в плечо и не сильно опасная, но уж больно много вы, батюшка, крови потеряли. Вот зачем так-то? Ах, как мы все за вас испужались, как испужались! Маменьке с папенькой в Петербурх депешу послали. А то как же? Оне ж родители, а родителёв уважать надо. Наверно, после получения известий Владимыр Григорыч с супругой сами сюды пожалуют. Любят ведь они вас, батюшка-то с матушкой.

Девка, видимо, изображала прислугу, скажу даже — талантливо играла. Импровизировала, наверное, потому что никто ж заведомо не мог знать, что меня выбросит на берег близ их игровой локации. Она бормотала ещё какую-то лабуду, нежно, но довольно сильно укладывая меня назад в постель, укрывая снова душным пуховым одеялом. Потом, смочив в тазике льняное полотенце, приложила его к моему лбу.

— Я вам чичас чаю принесу из листьев малины и смородины. Дохтур велел поболе пить горяченького. И вареньица наложу. Вам какого, барыч? Из яблок, груши, крыжовника или малины?

— Молодец, хорошо играешь. Только мне надо родителям позвонить. У тебя сотовый есть?

— Шооо??? Сотовый? Мёд, шо ли? Та ещё рано сотовый мёд-то собирать, пока тока прошлогодний имеется. Но ежели барыч настаивает…

— Переигрываешь. Я позвонить хочу родителям — это понятно?

Девка так выпучила глаза, что они чуть было из-под век не выскочили наружу. Она даже рот приоткрыла от удивления.

— Дык ведь… Вон шнурок висит, звоните себе на здоровье. Тока окромя меня к вам на звонок нихто не явицо. А родители ваши в Петербурхе, не успели ышшо приехать. Вы лежите лучше, а тута пока кружава поплету.

Девушка уселась за маленький столик, к которому была приделана подушечка с коклюшками для плетения кружев, и начала так ловко перебирать их, что я засмотрелся. Нет, похоже, не играет девица. Такого навыка так просто не добиться одними репетициями, это надо с рождения его развивать.

Ясно. Видимо, это какой-то скит староверческий, где для его обитателей время искусственно остановлено. Они живут так, как будто бы сейчас на дворе восемнадцатый или начало девятнадцатого века. Бывает.

— Вы отдыхайте, барыч, вам дохтур отдыхать больше приказывал.

Я выпал в прострацию. Барыч? Какой я барыч? И почему мои родители укатили без меня в Петербург? Чего они там потеряли-то? Если они куда и собирались прокатиться, так это в Краснодар, ко второй бабке, по материнской линии.

Однако переспрашивать эту странную девицу сил совсем не было. Голова продолжала кружиться. Слабость заливала всё моё существо, и я стал засыпать против своей воли. Сквозь сон я видел какого-то мужчину в сюртуке и с пенсне, сквозь стекла которого он внимательно рассматривал моё плечу. Этот человек щупал мой пульс, жевал губами, слушал сердце деревянным инструментом, похожим на детскую игрушечную дудку и что-то писал гусиным пером, окуная его кончик в роскошную фарфоровую чернильницу в виде сидящего мальчика, обхватившего ногами серебряное ведёрко.

Через силу я разлепит спёкшиеся от жара губы и спросил «дохтура»:

— Что со мной? Почему я здесь?

Мужчина укоризненно покачал головой:

— Бывает… Это от нервов у вас память отшибло. Бывает… Вы же, Григорий Владимирович, вчерась прибыли в это поместье, то бишь в Новый Посёлок. Батюшка ваш, Владимир Григорьевич, его у помещика Плещеева в карты выиграл. Самому было недосуг сюды ехать, вот вас и послал завместо себя. А тут как раз Плещеев людишек переселять вздумал. Так-то оне по бумагам уже ваши получались, а он, выходит, как бы воровал их у вас. Ну, а вы, нет бы в участок соопчить или попросту морду виноватому набить, по своей петербурхской привычке ему перчатку в рыло и на дуелю вызывать придумали. А как стреляться-то стали, Плещеев по своей подлой привычке не стамши дожидаться, пока секундант отмашку даст, стрельнул раньше времени и ранил ваше сиятельство в плечо. Пока суть да дело — скрымшись вражина. Ну, это дело времени, найдут его и накажут, не извольте беспокоиться. Хорошо ещё, что я тут недалече был, успел подъехать вовремя, а то б вы тут вовсе кровью истекли. Но теперь самое страшное позади, гляжу, вы на поправку идёте. Вот, коньячку выпить не желаете ли? Он для вас нынче пользителен, от него кровь шустрее по жилам бегает, а то вон вы какой бледный, — и доктор протянул мне плоскую металлическую фляжечку, достав её из нагрудного кармана и открутив кружку.

Я машинально сделал глоток и чуть не захлебнулся. Спиртное я пробовал, но только в основном это было пиво и вино. Крепкий алкоголь мне родители не предлагали, а со сверстниками я мало общался. В голове всё помутилось, и спать захотелось ещё сильнее прежнего. Я снова откинулся на подушки и забылся…

Мне приснился удивительный сон. Я был как будто бы и не я: высок, строен, приятен лицом. И будто бы рядом со мной милая девушка, этакая голубоглазая красавица. И я как бы знаю, что она — моя жена. Нини, Аннушка. Только очень уж она изящна, как хрупкий цветок из хрусталя. Я боюсь её коснуться, чтобы не навредить.

Но тут Нини начинает мечтать о наследнике и вдруг разражается плачем. Мне страстно жаль её, но я ничем не могу помочь, потому что понимаю, что родить из-за слабого здоровья моя жена не сможет. И да, я откуда-то знаю, что Аннушка — моя супруга…

— Да не убивайся ты так, Нини, нет наследника — и ладно, — шепчу я ей, гладя по распущенным волосам, а сам понимаю, что болтаю глупости, что такими словами Аннушку не успокоить. — А знаешь, поезжай-ка ты в Европу, к морю, там климат такой, что тебе наверняка станет лучше, родная моя…

— В Европу? — Нини перестаёт рыдать и задумывается. — Правда твоя, Гришенька. Поехали в Европу!

— Нет, Анюта, нам вместе ехать никак. Ты пока езжай сама, а чуток попозже и я к тебе присоединюсь. У меня