Сергей Арсеньев - Студентка, комсомолка, спортсменка (сборник) Страница 40

Но больше председателем Совета пионерской дружины мне не быть. Потому что я больше не пионерка. В начале сентября меня в комсомол приняли. Я теперь комсомолка. И комсорг класса. Что вообще-то достаточно высокая должность в комсомольской иерархии.

Что, не верите? Вы считаете, подумаешь, комсорг класса. Тоже мне, должность великая! А вот и должность! Школа-то, где учусь я теперь, совсем необычная. Тут детишки таких людей учатся, что о-го-го! И Мишка Никонов со своим папой — кандидатом в Политбюро ЦК не так уж сильно и выделяется. Кое у кого в нашем классе имеются папы и дедушки не меньшего калибра. Быть у них комсоргом очень престижно. А из комсоргов класса нашей школы прямая дорожка в московский горком. Скорее всего, туда я и пойду после школы. Ведь я знаменитость уже даже не всесоюзного, а мирового уровня. Мне даже из капстран иногда письма приходят. Пару недель назад из Японии письмо пришло. Я его до сих пор не прочитал. Никак переводчика с японского не найду.

Хотя больше всего, конечно, наши, советские, мне пишут. И немцы примерно вдвое реже. Причём чуть ли не на четверти всех приходящих из ГДР писем наклеена марка с моим изображением. У меня таких марок уже сотни две скопилось. Весной они там выпустили серию из четырёх почтовых марок о советско-германской дружбе. На одной марке изображён памятник советскому воину-освободителю в Трептов-парке, на другой — памятник Эрнсту Тельману в Москве, на третьей — пожимающие друг другу руки Брежнев и Хонеккер, ну, а на четвёртой понятно кто. Эльзу там с такими смешными косичками нарисовали!

А ещё я, похоже, попал в любимчики нашего звездоносного Вождя. Честное слово, это само собой вышло. Но теперь Ильич явно следит за мной издалека. В тот день, когда меня принимали в комсомол, он позвонил мне домой по телефону и поздравил с комсомольским билетом и заодно с новосельем. Спросил ещё, как прошла процедура приёма.

Как прошла? Нормально прошла. Когда секретарь комсомольской ячейки школы увидел, кто именно подписал мне рекомендацию, он уронил на пол графин с водой, а потом пытался налить себе в стакан из медного колокольчика. Естественно, вопросов ко мне не было. С такой рекомендацией даже если бы я на собрании разделся догола, обмазался красной краской, залез на стол в президиуме и начал бы там танцевать, выкрикивая матерные песни и периодически прихлёбывая водку прямо из горлышка бутылки, то меня… всё равно приняли бы в комсомол единогласно…

…На следующее утро Сашка прибежала ко мне пораньше, благо это было воскресенье. Довольная просто до безобразия. Мы с ней пошли выгуливать Хрюшу, и Сашка целый час рассказывала мне о том, как вчера она с Мишкой ходила в кино. Как он в темноте взял её за руку, как потом они гуляли вдвоём по Москве. И как потом целовались в Сашкином подъезде. До этого Сашка с мальчишками ещё никогда не целовалась и сейчас вываливала на меня свои впечатления от этого процесса. Вкратце — ей очень понравилось.

О том, что Мишке понравилось тоже, я узнал на следующий день в школе. В этот день на моей парте не оказалось привычной гвоздички, Мишка выглядел виновато и избегал смотреть в мою сторону. Чтобы он так не казнился, я отловил его на большой перемене и всё ему рассказал. Про куриную кровь, про Сашку и про то, что я сам всю эту комбинацию и придумал. Потому что мне было жалко влюблённую Сашку, которая мне почти сестра. Вроде бы Мишка после разговора чуть утешился и согласился быть мне просто товарищем. Фух, победа!

Только вот оказалось, что радовался я преждевременно. В среду я заметил, что Мишка что-то слишком долго обсуждал с моим соседом по парте, Маратом Синявиным. Насколько я знаю, раньше они вроде бы не дружили, а тут даже после уроков вместе ушли. А в четверг…

В четверг утром Маратик пришёл в школу каким-то слишком возбуждённым. Плюхнулся на своё место рядом со мной, помялся, повозился, покраснел ушами. А потом открыл свой портфель, порылся в нём и с донельзя смущённым видом выудил оттуда слегка помятую белую гвоздичку. Которую и положил на парту передо мной…

Глава 47

— А может, всё же потанцуем?

— Миш, не начинай снова, а. Ты ведь знаешь, я ненавижу танцы.

— Странная ты, Наташ.

— Ты мне это уже говорил. Много раз. Как там у вас с Сашкой?

— Нормально всё. Она что, не рассказывает тебе?

— Почему, рассказывает. Просто от тебя хотела услышать. Так вы вдвоём решили на «Серп и Молот» пойти, да?

— Угу. Мне ведь ещё полтора года до армии, а в институт без стажа нельзя. У меня же нет золотой медали. Это ты у нас круглая отличница. Да и папа хочет, чтобы я поработал до армии.

— Кем работать думаешь?

— Токарем, конечно. У меня ведь третий разряд есть. Поговори с отцом, может, он меня к себе в цех возьмёт?

— Ладно, поговорю. Свадьба-то когда?

— Думаешь смутить меня? Не на того напала. Следующим летом играть решили, как раз перед тем, как мне в армию уходить. А то мало ли… вдруг не дождётся.

— Дождётся. Сашка не такая, я её знаю. И она без ума от тебя. Как в гости придёт ко мне, так все разговоры только о её ненаглядном Мишеньке.

— Спасибо, Наташ. Я тоже люблю её. А ты куда поступать решила? Или всё же в горком пойдёшь? Тебя ведь приглашали.

— Нет. Не хочу я в горком. Не лежит у меня душа к партийной карьере. Чувствую, не моё это. Я в институт физкультуры поступать буду.

— Куда?!

— В институт физкультуры.

— Ненормальная. С твоими оценками, знаниями и славой — в институт физкультуры?

— Да, именно так. В институт физкультуры. Вспомни, вся эта слава упала на меня после того матча. Помнишь, как ты мне чуть не забил в самом конце?

— Конечно, помню.

— Я всегда хотела заниматься спортом. А тут эта известность неожиданная. Брежнев ещё меня заметил. Он ведь меня просто в приказном порядке вытащил из спортивной школы и сунул сюда. Я совсем не хотела этого. Но теперь шумиха вокруг меня немного улеглась, и я снова могу уйти в спорт. Опять же, Олимпиада скоро.

— Олимпиада? Ты что, думаешь на московской Олимпиаде выступать?

— Да, а что? Я же не зря два года в секцию ходила. Мне совсем немного не хватает до КМС по стрельбе. К 80-му мастера получить реально.

— Значит, это у тебя серьёзно? Тогда понятно, почему институт физкультуры.

— Налей мне ещё сока.

— Ага, сейчас. Наташ, а у тебя как… в плане личной жизни. Ты не подумай, я не подъезжаю к тебе, у меня Сашка есть. Просто ты мой друг.

— Нет у меня никого. И не было.

— А почему? Ты же такая красивая. По секрету скажу, у нас половина мальчишек в классе на тебя заглядывается. Тебе только намекнуть, очередь выстроится. А ты всё одна да одна. Может, тебе помочь чем? Ты скажи, не стесняйся.

— Не надо мне помогать. Хотя за предложение спасибо. С этим вопросом я как-нибудь сама разберусь.

— Просто мне жалко тебя. Ладно, не хочешь, чтобы я помог — навязываться не стану. Пошли лучше к ребятам, чего мы тут сидим?

— Не хочу. Там танцы.

— Так ведь бал же! Конечно, танцы.

— Меня опять танцевать захотят. А я этого не люблю.

— Ты что, собираешься весь вечер в классе сидеть?

— Да, Миша, в классе. Сегодня ведь последний день в жизни, когда мы с тобой ещё почти школьники. Кончилась наша с тобой школьная жизнь. Грустно, правда?..

…В институт физкультуры меня без экзаменов приняли. Я ведь золотая медалистка. К тому же у меня золотой значок ГТО, 1-й разряд по пулевой стрельбе и, до кучи, значок «Турист СССР». А в сентябре 77-го, когда у нас начались занятия, меня на первом же комсомольском собрании сразу единогласно выбрали комсоргом курса. Многие ещё помнили моё имя, всё-таки разрекламировали меня в СССР мощно. Похоже, чисто спортивную карьеру сделать не удастся. Какая-то она всё равно получается у меня комсомольско-спортивная.

Впрочем, так, наверное, даже лучше. Мой План близок к завершению. Осталось совсем немного. Минимум — попасть в олимпийскую команду. Но лучше, конечно, получить медальку. Хоть какую-нибудь. Желательно золотую. А вот потом…

Страшно вообще-то. Боюсь я. Чем ближе я к намеченному моменту, тем страшнее мне становится. Ведь можно остановиться, плюнуть на этот План. Прожить нормальную жизнь советского человека. Либо уйти в бизнес. Или даже во власть. Я же могу попытаться войти в окружение Ельцина (пусть даже и через постель) и на буксире въехать в Кремль. Стану каким-нибудь мэром (например, мэром того же Питера). Буду тихонечко пилить бюджет и собирать откаты. И смотреть, как погибает моя Родина. Как всякие козлы, дорвавшиеся до власти, раздирают её на части.

Нет! Я не остановлюсь. Ниночка! Я тебя помню и спасу. Я не позволю!

А ещё хуже не станет? С чего я взял, что если я уничтожу вариант Истории, в котором жил, то станет лучше? Может быть, новый вариант получится ещё хуже? А такое вообще возможно? Как-то мне тяжело представить себе вариант Истории, который был бы ещё хуже моего. По-моему, ещё хуже быть не может. По сравнению с тем, что произошло у нас, даже вариант с Третьей мировой войной не кажется мне таким уж неприемлемым. В конце концов, войну ведь можно и выиграть, верно?..