Сергей Арсеньев - Студентка, комсомолка, спортсменка (сборник) Страница 41

Глава 48

— Ух! Привет, Наташ. Холодно сегодня. Ты чего такая грустная?

— Болею.

— Болеешь? Что с тобой?

— Да не бери в голову. Простудилась просто. Привезла?

— Простудилась? Температура какая?

— Блин, Сашка, не лезь! Нормальная у меня температура. Ты привезла?

— Да привезла, привезла. Точно нормальная? Дай потрогаю.

— Ох, Сашка, не лезь! Хрюша, ты куда? Тоже температуру мне мерить?

— Хрюша, отстань. Вроде нормальная. А чем ты лечишься?

— Вареньем. Как Карлсон. Доставай.

— Варенье — это хорошо. Это правильно. Ты скажи, если мало. Я привезу. Мама на зиму варенья навертела — хоть купайся в нём.

— Саш, ну не томи.

— А, да. Вот он. Этот козёл три цены взял за него. Представляешь? Я бы для себя ни за что не купила. Только тебе. Вот Деточкина на них нет, уродов.

— Я думаю, Саша, Деточкин не спасёт. Деточкин тут уже не поможет.

— Почему?

— Потому. Деточкин может одного козла на место поставить. А когда их тысячи… Деточкин — это Дон Кихот. Он не может выиграть. Он проиграл заранее. Нам нужен не Дон Кихот, а Ришелье. Или Берия, он ближе по времени. Вот у них шансы будут.

— Ришелье знаю. А кто такой Берия?

— Нарком НКВД при Сталине. Да ладно, не нужно сейчас. Показывай.

— Во.

— Ой! Я думала, он меньше. Чего здоровый такой?

— Не знаю. Наверное, нужно так. Это же для профессиональной студийной записи микрофон. Потому и дорогой такой. Да ещё за три цены. Как тебе денег не жалко?

— На деньги плевать. Деньги — пыль.

— Это потому, что ты сама не зарабатываешь. Папа даёт. Он вообще знает, на что ты деньги тратишь? Зачем тебе эта хреновина?

— Знает. Саш, с папой я сама разберусь. Ты вот мне скажи лучше, может… этот твой хмырь…

— Он не мой!

— Хорошо. Может этот вот не твой хмырь достать кассетный магнитофон? Лучше японский.

— Вот так и знала, что спросишь! Иначе зачем тебе микрофон? Нет. Нету у него кассетников. Зато есть катушечные. Говорит, очень хорошие, производства ГДР. И плёнка тоже есть для них гэдээровская.

— Сколько?

— Шестьсот пятьдесят.

— Сколько?!

— Шестьсот пятьдесят. А чему ты удивляешься?

— А… э-э-э…

— Не, не отдаст. И так, говорит, с руками оторвут. Дешевле не отдаст.

— Блин. У нас нет столько. Придётся с книжки снимать.

— Наташ, ты чего, серьёзно? Снимать с книжки? Да зачем тебе этот магнитофон упёрся?

— Нужен.

— Для чего? Ты ведь никого, кроме меня, никогда не приглашаешь, сама не ходишь ни на какие праздники. Только ко мне, да и то лишь если там парней не будет. Чего ты их боишься так, кстати? Они тебя не укусят. Поцелуют разве что. Так это только приятно.

— Кому как. У вас с Мишкой какие планы? Не изменилось ничего?

— Не, всё по-старому. В июне свадьба. А потом мы с ним в Крым на две недели съездим. Нам на заводе путёвку обещали как молодожёнам. Вернёмся — и Мишке через месяц в армию. А ты не передумала?

— Ты что, Саш? Как я брошу тебя? И не надейся. Я — твоя свидетельница. Без вопросов.

— Ага. Я букет постараюсь прямо в тебя бросить. А ты не зевай, лови. Давай следующим летом и твою свадьбу сыграем, а?

— Э-э-э… О! Сашка, а ведь Мишка твой на гитаре играть умеет, верно?

— Ну. Он здорово играет. И даже петь может.

— А может он сыграть новую, неизвестную мелодию, если ему голосом напеть?

— Не знаю. Не спрашивала. А зачем тебе?

— Да я песню сочинила. Спеть хочу, а играть сама не умею.

— Ладно, спрошу завтра. А про что песня? А мне спой сейчас.

— Нет. Вот приходи вместе с Мишкой, спою. Только пусть он гитару прихватит.

— Хорошо, я попрошу его. Когда приходить?

— Да вот хоть на 8 Марта. Мы же всё равно у меня праздновать будем. Вот и захвати с собой Мишку.

— Чего с тобой, Наташ? Ты ведь парней не приглашала никогда раньше на праздники.

— Мишка — исключение. Если он с тобой, конечно. Когда он с тобой, я его не боюсь.

— Странная ты, Наташка.

— Какая есть. А этому не твоему хмырю скажи, что я согласна. Пусть шестьсот пятьдесят. Беру. И плёнку беру. Две катушки…

Сашка гостила у меня до вечера. Мы с ней пообедали, поболтали. Сашка мне всё про каких-то парней рассказывала. То одного вспомнит, то другого. Мне кажется, она всерьёз задалась вопросом выдать меня замуж. Наивная. Не знает, что эта идея изначально обречена на провал. Но Сашка не сдаётся. Я понимаю, она хочет как лучше. Думает, я самостоятельно ни с кем не могу познакомиться, и пытается помочь мне.

Потом мы с Хрюшей провожали её до метро. На обратной дороге нас обогнали близнецы с клюшками — ходили в хоккей играть. Ребятам по десять лет уже. Ну как же быстро летит время! Вовка здорово в воротах стоит, я однажды ходил смотреть на их игру. Вообще-то это я его тренировал. Я ещё кое-что помню. После пары месяцев занятий со мной Вовка прочно занял место основного вратаря школьной сборной. И неважно, что он всего лишь в четвёртом классе учится. Он пугает нападающих противника одной лишь своей фамилией. Когда же игроки соперника спрашивают его, не родственник ли он Наташи Мальцевой, то Вовка честно отвечает правду. Родной брат. И сестра сама его тренировала.

Сегодня после ужина нужно с папой поговорить. Неудобно просить, конечно. Но нужно. Мне нужно ещё 700 рублей. Самое обидное, что этот несчастный магнитофон и нужен-то мне всего на один вечер. Потом я его заброшу. Хорошо бы в прокат взять, но в прокате магнитофонов не бывает. Придётся продавать. И вряд ли удастся отбить даже половину цены. Может, обратно тому спекулянту отдать, у кого Сашка его взять собирается? Пожалуй, мысль. Или сделать ещё хитрее. Купить с условием «деньги назад», если не понравится. А на следующий день сказать, что не понравился. Вот тебе, дядя, двадцать рублей за амортизацию, и всё. Любопытно. Осталось только придумать, где я её хранить буду столько лет. Кстати, а лента не испортится? Обязательно нужно поинтересоваться, сколько времени катушка с записью может храниться. И как её лучше хранить…

Глава 49

Огонь потушен. Большой флаг спущен. На стадион, уцепившись лапами за связку воздушных шаров, выплыл огромный Миша. Вот он взмахнул лапкой и начал плавно подыматься в воздух. Всё выше, выше. А над Лужниками разносится голос Льва Лещенко:

На трибунах становится тише,Тает быстрое время чудес.До свиданья, наш ласковый Миша,

Возвращайся в свой сказочный лес.

Я стою с флагом СССР в руке и смотрю вслед улетающему Мишке. Многие люди вокруг меня начинают плакать. Тоже, что ли, поплакать? Нет, мне плакать лучше не надо. Я пока ещё знаменосец советской олимпийской делегации, от этой должности меня никто не освобождал. И конкретно меня вполне могут показать по телевидению крупным планом. Получится неудобно. Знаменосец СССР — и ревёт.

Знаменосцем я, похоже, с подачи Брежнева стал. Ильич не забыл меня, продолжает опекать свою любимицу. Хотя сначала вроде бы иная кандидатура рассматривалась, но буквально за неделю до открытия Олимпиады всё переиграли. Краем уха я слышал, что с самого верха поступило пожелание увидеть знаменосцем Мальцеву.

Не грусти, улыбнись на прощанье,Вспоминай эти дни, вспоминай.Пожелай исполненья желаний,

Новой встречи нам всем пожелай.

Так что в дополнение к моим комсомольским обязанностям на меня и знамя повесили. Я ведь ещё и секретарь ВЛКСМ делегации. Вот тут не знаю, помог мне Ильич или без него обошлось. В принципе меня и за собственные заслуги могли сюда сунуть. Я же сейчас в своём институте тоже секретарь ВЛКСМ. И хотя официально освобождённым секретарём не считаюсь, но по факту являюсь им. Во всяком случае, посещения занятий от меня никто не требует. Да и экзамены для меня — простая формальность. И это хорошо, так как ходить на лекции мне просто некогда. У секретаря ВЛКСМ института забот много больше, чем у председателя Совета пионерской дружины «Артека». Правда, и опыта у меня теперь заметно больше.

Что-то Ильич не приехал. А на церемонии открытия был. Может, заболел? Старенький он совсем стал. Говорит невнятно. Неделю назад звонил мне, с медалью поздравлял. Минут десять мы с Ильичом беседовали. Он интересовался, как настроение в сборной, нет ли нужды в чём. Конкретно мне обещал за победу заслуженного мастера спорта.

Расстаются друзья,Остаётся в сердце нежность.Будем песню беречь,

До свиданья, до новых встреч.

Пожелаем друг другу успеха,И добра, и любви без конца.Олимпийское звонкое эхо

Остаётся в стихах и сердцах.