Дмитрий Янковский - Голос булата Страница 43

– Читал! – гордо ответил паренек. – В дедовых грамотах про Геракла писано.

– Так вот эти псы. – колдун указал рукой на прижавшихся к полу тварей. – Его щенки.

– Неужто из Подземного мира?

Старик чуть не затрясся от злости и в душе молодлго витязя вновь проснулась надежда на спасение. Голубое чудовище навострило уши и ловило каждое слово из приглушенного шепота, которым говорили между собой старик и Микулка.

– Закрой ты свой рот и послушай, что я тебе скажу. – продолжал колдун. – Камень тот не простой, его из замка похитили бежавшие пленники, а бежали они на той самой лодии, которую ты в лесу отыскал. Мы отыскать не смогли, а ты нашел. Наши латники перебили беглецов словно зайцев, лодия упала, а Камень остался в ней. Скажи где он и мы дадим тебе маленькую лодию и отпустим восвояси, а коль нет, так полетишь ты без всякой лодии прямо с причала.

– А что толку с того камня?

– Тебе этого толку все равно не извлечь. Не буди лихо, пока оно тихо, скажи по добру, по здорову. Скажи хотя бы где сама лодия.

– Разбилась о Полоцкие ворота, когда я их вышеб. Наверно ваш Камень валяется где-нибудь там у стены…

Закончить паренек не успел. Старик перетянул его посохом по спине, а когда он невольно согнулся, шарахнул со всей силы в живот, да так, что в глазах помутнело. Хозяин рявкнул что-то непонятное и из дверей стройной колонной выскочил десяток латников, окружили паренька и ощерились пиками.

– В темницу его… – глухо пробурчал старый колдун и принебрежительно отвернулся.

Двое латников подняли к потолку острия пик, ухватили скорчившегося от боли Микулку и поволокли через двери, через мрачный сырой коридор, через галлерею, продутую ветром, по крутой тесанной леснице вниз, в самое сердце скалы.

7.

Когда тяжеленная кованная дверь с лязгом закрылась, в темнице не осталось ни единого лучика света. Только дущная сырая тьма, застарелая вонь испражнений и где-то наверху заунывное завывание ветра в отдушине.

– Кто… Ты… – раздался в темноте голос, сравнимый по силе с ревом морского шторма.

Микулка вздрогнул и втянул голову в плечи.

– Я… Микулкой меня кличут. Сейчас я из Полоцка, там Владимир-князь одержал победу над Регволдом.

– Какой такой Владимир? Что за имя неведомое… Ты княжий гридень? – пророкотал голосище.

– Теперь да. Меня Извек в свой десяток взял.

– Что за речь у тебя? – раскатилась голосом тьма. – Половины не понимаю… Сколько я тут уже мучаюсь…

– А ты кто? – осторожно поинтересовался паренек.

– Я Обеяр, соратник Кия…

– Кия?! – вскочил на ноги Микулка. – Того Кия, который град стольный на холмах заложил?

– Стольный? Град, как град… Но место то необычное. Волхвы указали место заветное, там Мать-земля отдала из чрева Меч для витязя, Камень для власти и Земную Руду. Из той руды можно меч сковать, можно орало. Если меч сковать, не будет носящему его поражения в бою, и всему роду его, и всем потомкам во веке веков. Ни один ворог не сможет покорить эту землю. Если выковать орало, то никогда голодать не будет ни владелец его, ни семья его, ни род его во веки веков. Камень же дает власть безмерную. Носящий его подчинит своему слову и делу всех, кого пожелает. А Меч земной Кладенцом кличут. Он носит в себе мудрость всех витязей, владевших им. Поначалу он Кию достался, а дальше я не ведаю…

Паренек сел и ощупал в темноте вокруг себя шершавый камень холодного пола.

– Значит не врал старый Зарян в своих грамотах… – задумчиво произнес он, потирая зашибленные посохом места. – И про Кия не врал, и про Руду. А вот про Камень и Кладенец ничего не баял, не писал. Старнно… Значит Кладенец сам Кий в руках держал?

– Держал? – насмешливо рокотнула темнота у стены. – Он им воил. Да так, что ворог от одного его имени трясся.

– А что стало с Рудой и Камнем?

Микулка решил выведать побольше из этой древней истории, которая, как ни странно, коснулась своим боком и его.

– Кий решил, что власти и силы ему и без волшбы достанет. Руду оставил Матери-земле, а Камень носить не стал, запрятал в казну под семь замков. Этот камень меня и погубил…

Голос в темноте стал тише, появилась в нем глухая застарелая грусть.

– Как так? – осторожно спросил паренек, чтобы не обидеть старого воя.

– Кий не хотел того Камня, – пояснил Обеяр, – и стерегся его колдовской силы. А потому отдал мне семь ключей от семи замков, за коими лежал этот древний скарб, наказал беречь пуще своего живота. Но земля слухами полнится, отыскался в Рипейских горах завистник до этого Камня. Был тот завистник не человек и не бог, а Саримах – байстрюк от древнего бога, коему имя Индра и гиперборейской красуньи. Сил у него было не превеликое множество, а замашки как у семи богов, восхотелось ему обресть власть над всем миром, доказать что именно он всем тут князь, а не древние Боги.

Вот одного разу после шумного пира вышел я продышаться из светлицы, ну и удумал на пьяную голову проверить казну. Отпер двери, тут на меня эти псы и напали… Чуть на куски не порвали, Чернобоговы дети.

В себя пришел в хижине посреди гор… А там пошло дело. Хозяин Саримах повесил Камень на золотую гривну и носил на шее не снимая, подчинил себе его силой некоторые племена севернее Рипейских гор. И меня подчинил тоже. Нужен был ему витязь для битв и каменотес для строительства замка. Так что я сам свою темницу и строил. Сколько зим минуло, сколько проносилось в этих скалах буйных ветров? Но пришел день, когда Боги восстановили справедливость… Горцы с северных склонов объявили войну чудовищу и… проиграли конечно. Старый колдун Светобор, верный прислужник чудовища, привел горских воевод в замок на поклон. Но воеводы оказались смышленее меня. В том дело, что Саримах не выносит громкого шума, это они и испотльзовали. Заорали дружно в десяток глоток, Хозяин повалился без чувств и кровь у него пошла ухом. Сорвали гривну с камнем, тут и ко мне память вернулась, вспомог я им сколько смог. Пробились они к причалу, захватили летучую лодию вместе со Светобором, который ей управлять умел и полетели на юг, в Киеве защиты искать у княжеских воев. Пока я добивал латников у причала, очухался Саримах и волшбой обездвижил мне руки и ноги… С тех пор я света не видел. Микулка встал и нерешительно двинулся сквозь плотную как мокрый песок тьму, осторожно ощупывая ступней каждую пядь неровного каменистого пола.

Он уперся рукой во влажную склизкую стену и двинулся на звук тяжелого дыхания, от которого волосы шевелились словно от ветра. Старые, ржавые цепи, свисавшие со стены, царапали руки, пол предательски подставлял под ноги неудобные кочки и выбоины, но когда пальцы коснулись живого тела, Микулка вздрогнул от внезапного чувства тревоги сильнее, чем если бы наткнулся на остро отточенную сталь.

– Дрожишь? – рыкнул невидимый воин. – Неужто страшнее прикованного воя никакого лиха не видывал?

Паренек обиделся.

– Больше мне дела нет, как всяких тут на цепи пугаться. – как можно насмешливее постарался ответить он.

– Да уж вижу…. – неопределенно ухнула тьма. – В самое колдовское логово влезть не убоялся. Но уж если тебе меч оставили, не забрали, то не дорого вороги тебя ценят.

Микулка припомнил слова старого Заряна.

– Да глупы они, аки дерева стаеросовы. Удумали меч лютой застудой в ножнах удержать. Да только я поумнее буду, у меня уже каждый шаг наперед просчитан, все уготовано и только часу своего ждет.

– Гляди, не обсчитайся… Я вот, тоже много чего учел, да не все, сам видишь. А я ведь не слаб был…. Когда-то. А сейчас что проку от моей силы? Хуже нет беды для воя, чем ворога недооценить, а уж ежели он колдун…

Паренек вздохнул, припомнив леденящий душу рык Белояна.

– Колдуны тоже разные могут быть… – тихо сказал он. – Знавал я такого, который одним своим голосом этого голубого бы изничтожил, да только далеко он теперь, ведать не ведает где я и что со мой. Не ведает он и того, что в его руках теперь величайшая сила пребывает.

– Сила, сила… – буркнул прикованый вой. – Все только о ней и рекут. Я вот со своей и помру. Без всякого прока.

Микулка презрительно скривился, но тьма скрыла это от глаз древнего витязя. Разве гоже теперь нытье разводить? Только Боги не ошибаются. Но людь от Бога тем и разнится, что свои ошибки поправить может. Паренек снова присел и устало облокотился о прохладную стену, слушать богатыря-слюнтяя настроения совсем не было, самому в пору волком выть. Что будет, если Белоян отдаст Владимиру Камень? Никто ведь не знает его колдовской силы! То уже не княжение будет над Русью, а порабощение. Микулка твердо решил, что откажется от служения Владимиру, если тот не силой слова, не мудростью, не щедростью, а волшбой покорит сердца русичей.

Время шло, но ни солнечный лучик, ни звук водяных капель, ни свежий ветер не могли показать сколько же именно его утекло. Может день, может быть три, а может быть половина вечности… Не понять – вокруг лишь густая сырая тьма, в которой и мысли, и чувства и любое движение залипают словно упавшее яблоко в жирной грязи. Даже дыхание стало медленным и вялым, даже сны стали неотличимы от яви. Иногда, очнувшись от сонного оцепенения, можно было найти у железной двери остывший кусок вареного мяса, иногда плесневелую лепешку. Но насколько часто это случалось определить было трудно.