Дмитрий Беразинский - Задолго до Истмата Страница 48

— «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в меня камень»! — сказал Иисус Христос и удостоился громадного булыжника из рук собственной матери.

Произнеся эту тираду, владыка пояснил:

— Даже боги могут ошибаться! Что уж говорить про нас, смертных. Не хочу, чтобы необдуманное слово, сказанное одним из нас в запальчивости, стало тем самым камнем... камнем преткновения. Мы все в одной упряжке.

И под аплодисменты Великий Сакелларий занял свое место. Напряженность в зале была снята, гром так и не грянул. Афанасий увлек приятеля в уютный трактирчик, что располагался в подвале здания Сената, и там принялся распекать:

— Глуп ты, Горацио! Я, вишь, и народ успокоить сумел, и стаканчик пропустил по случаю. А ты как был балбесом, так и остался. Думаешь, кто-нибудь из нашего воронья стал бы жалеть, что тебя с патриархов турнули назад в архимандриты? Поверь, никто. Молчи, лучше мальвазии выпей! Патриарху треба сначала три раза крепко подумать, а затем в два раза меньше сказать, чем было думано!

— Почему? — едва не поперхнулся винищем патриарх.

— Слишком фигура монументальная! — пояснил приятель. — А ты у нас заместо монументальности глупость излучаешь. А ты — морда, извини за выражение, всей русской православной церкви.

— Дык что мне, свое мнение нельзя высказать? — возмутился Михаил.

— Пей, придурок! — ласково сказал Афанасий. — Нет у тебя права на собственное мнение. Ты глаголешь от имени всей церкви, еще раз тебе повторяю. Ты думаешь, зачем граф тебя патриархом сделал, чтобы ты собственное мнение высказывал? Много Адриан Петру высказал? То-то! Ну, брат Миша, будем!

Всю следующую неделю патриарх под бдительным присмотром Великого Сакеллария рассылал гонцов по окрестным епархиям и монастырям. В «Послании патриарха братьям» говорилось о единстве всех православных перед лицом общей опасности. Также «Послание» содержало призыв к игуменам ближайших монастырей помочь с продуктами питания для защитников отечества. Несколько монастырей и вправду прислали обозы с продовольствием, а настоятели остальных отписались. Дескать, самим жрать нечего. «Град позапрошлого года побил грядки, на которых продукты произрастали». Возможно, выражения и отличались, но общий смысл отписок был одинаков.

— Вот вам и единство! — сказал граф Волков. — Вот вам и братья по вере.

— Вот вам и заповеди Христовы! — сказала царица.

— Вот вам и любовь к ближнему! — вздохнул премьер-министр.

Патриарх заплакал. Владыка Афанасий подошел к Волкову и что-то шепнул ему на ухо.

— Хорошо! — ответил тот. — Сейчас едем.

— Куда вы? — встрепенулась царица. Из-за чрева она редко показывалась на глаза и быстро уставала. Не желая огорчать ее, граф ответил уклончиво:

— По следам бременских музыкантов!

Вездеход с Волковым, Афанасием и десятком ревенантов тащился по разбитому тракту в Печоры. Игумен Серафим также оказался в числе «отказников».

— Вот сукины дети! — негодовал Афанасий. — Сидят на харчах, жиреют год от года в безделье и невесть что о себе измышляют! Я из них дурь выбью!

В лучших традициях наркомпродовцев и под испуганные взгляды игумена и келаря монастырские «излишки» были быстро подсчитаны. В закромах, амбарах, ледниках и подклетях обнаружилось: восемь тысяч пудов хлеба, пятьдесят бочек солонины по двадцать пудов каждая, сорок пятнадцатипудовых бочек рыбы, такое же количество бочонков с капустой и огурцами. Масло и жиры считать не стали.

Прочитав опись, Великий Сакелларий хмыкнул:

— Вестимо, преподобный отец Серафим опасается великого голоду. Выбирай, игумен: либо перетворяем твой монастырь в постоялый двор, либо ты скоренько вспоминаешь заветы отца нашего Иисуса Христа.

— Времени на обдумывание у вас нет! — поторопил Волков. — Разрази вас гром, тунеядцы хреновы! Думаете, шведы что-нибудь оставят от лавры, если пройдут мимо вас? С собой на небо унести все вознамерились? Я представляю себе, сколько денег у вас в подвалах хранится. Где казначей?

— Пощади, батюшка! — рухнул на колени игумен. — Коль хочешь забрать казну, то руби уж и нам головы!

— На хрен нам ваша казна! — сплюнул Волков. — Войску жрать нечего! В самое ближайшее время жду от вас гостинцев. Ходу, владыка, нам еще в три монастыря поспеть засветло необходимо.

Снова вездеход пополз по ухабам.

— Это ты правильно сделал, граф, что не стал монастырской казны трогать, — сказал Афанасий в кабине, — столько дерьма бы на нас вылили, что вовек бы не отмылись.

— Сам знаю, что монастыри — навроде европейских банков! — буркнул Андрей Константинович. — Слушай, какого хрена они занимаются этим? Господь их вроде не уполномочил! У нас в монастырях богу молятся и работают.

— А в остальное время? — поинтересовался владыка.

— Работают и богу молятся! — отрезал генерал.

— Парадиз! — восхищенно прошептал старик. — Бросить бы все и махнуть к вам! А эти жирнозадые так и думают, как бы стомахи набить! Юдово племя!

— Они допляшутся до того, что Церковь отлучат от Государства! — осторожно сказал Андрей Константинович и взглянул на Афанасия — как отреагирует. Тот долго молчал, лишь через несколько верст спросил:

— Это как? Царь себе, а патриарх себе?

— А как же! Царь не лезет в дела патриарха, а тот уж сам решает, как сделать, чтобы народ в храмы шел. И чтобы исключительно по доброй воле.

— Так эти лапотники и побегут! — фыркнул Афанасий. — Я чай, у вас святые отцы мрут с голодухи!

— Не поверишь, владыка, на золоченых колесницах катаются! — честно ответил генерал.

— Ну что же, это лишь доказывает, что дурней во все времена хватало, — спокойно вздохнул владыка, откинулся на сиденье и погрузился в дрему.

Волков перебрался на переднее место рядом с водителем и развернул карту. И впрямь монастырей на Руси — словно огурцов в бочке. Пора пускать кровь «золотому теленочку», не то отросло у него пузо и на два пальца сало говяжье свисает. Неровен час — жир задавит!

Глава 15. Гея. 1702

Странная война (окончание)

Необъяснимое чувство внутренней неуверенности, впервые овладевшее великим полководцем Карлом Двенадцатым летом одна тысяча семьсот второго года в Венденском лесу, заставило шведскую армию замереть в нерешительности. В первый раз за весь свой двухлетний победоносный поход король задумался о тех, кто заказывает музыку, и о том — кто играет на рояле. Сидя в шатре с кубком горячего шоколада в руке, он размышлял. Неподалеку в кресле, вдавив его своей медвежьей тяжестью в дерн, сидел верный Пипер. Ему юный король все же решился поведать свои сомнения.

— Вы знаете, Карл, — начал он с доверчивостью старого еврея, — что-то мне не по нутру наш долгий поход.

Пипер, ожидавший чего угодно, но не исповеди монарха, заинтересованно скрипнул плетеным сиденьем.

— Я много размышлял, — продолжал тем временем король, — в конце концов мне вчера пришлось сжечь книгу Цезаря. Но я понял: я устал танцевать под чужую музыку. Вы меня понимаете, Карл?

Пипер, удивленный и растроганный, поднялся со своего места.

— Ваше величество меня сразили наповал. Я полагал, что это, возможно, случится... но думал, пройдет лет десять.

— Вы можете хоть раз изъясниться нормально, а не намеками? — нетерпеливо топнул ногой король. — Забудьте про «ваше величество» и говорите со мной как с равным.

— Вы становитесь взрослым, — неожиданно мягко сказал премьер-министр, — причем взрослеете стремительней, чем ваши сверстники... чем я. В свои годы, разумеется.

Король был поражен. Пипер действительно был выбит из седла его заявлением, а на памяти монарха это было впервые. Впервые государственный муж утратил свою обычную невозмутимость, и взгляд его стал несколько сентиментальным. Такой взгляд бывает у сурового отца, который гордится первыми успехами своего отпрыска. У короля не было отца, а у графа не было сына, но в этот момент их звезды стали ближе — откровение снизошло на них. И уже совершенно по-детски Карл спросил:

— Но ведь это было бы неправильно — уводить армию домой из-под почти осажденной русской столицы, не правда ли?

— Да, ваше величество, это было бы неправильно! — твердо ответил Пипер. — Многие сочли бы это трусостью. И в Европе, и у нас дома.

— Ну, трусом-то я никогда не был! — весело сказал король. — Но и пора прекращать роль марионетки в руках англичан и французов. Эти две державы чересчур уверены в своей роли «законодателя мод» и «владыки мира». Пусть сами достают для себя из дерьма каштаны.

— Вообще-то из огня, — поправил Пипер, — но так, как вы сказали, политически вернее.

Устав готовиться к войне, Россия «смутилась». Роптала несознательная часть населения: настоятели монастырей, «добровольно» взвалившие на себя обязательства по снабжению армии продовольствием; роптали помещики, лишенные в канун битвы за урожай части работников (по большому счету, это были самые крепкие крестьяне); роптали купцы, лишенные законного заработка из-за указа государыни о закрытии судоходства на Псковском озере. А когда возроптали призванные в «стройбат» крестьяне, генерал Волков понял — хватит. На закрытом совещании, где присутствовали всего несколько человек из Ставки, он сказал: