Алексей Витковский - Выбор воина Страница 5

– Брать живым!!! – проорал кто-то, а затем все смешалось…

Глава 5

О месте для мести

(продолжение)

…Клену тинга кольчуг[9]

Даю я напиток,

Исполненный силы

И славы великой…

«Медведь», недовольно звеня такелажем, взобрался на очередную волну. Савинов стоял возле мачты, прислонившись к ней плечом, и всем телом ощущал вибрации корпуса лодьи и мощную, мерную тягу ветра, увлекавшего вперед корабль. Как это оказывается здорово – стоять вот так на палубе, дышать морским соленым воздухом, слушать гул, с которым ветер наполняет парус, и смотреть вперед, на странно близкий горизонт, оттененный сизо-серыми тучами! Пожалуй, не хуже, чем сидеть в кабине самолета. И чудятся впереди, за гранью окоема, таинственные берега и чудеса неведомых земель, только и ждущие, чтобы кто-нибудь открыл их и явил миру. Романтика! Сашка усмехнулся своим мыслям. Романтика – смешное слово, особенно когда ты уже далеко не ребенок. Когда знаешь, что впереди кроме чудес – кровь и смерть. Когда тебя ждут дома и ты не имеешь права не возвратиться! Насколько же было легче тогда, на ТОЙ войне. Легче потому, что некуда было возвращаться… И все-таки здорово! Здорово стоять у мачты и глядеть в глаза неведомому будущему, зная, что рядом друзья, что оружие не подведет и что есть Любовь в твоей жизни. Любовь, ради которой ты просто обязан вернуться! Интересно, здесь кто-нибудь читал «Одиссею» или хотя бы слышал о ней?

А ветер все так же звенел в снастях, с шелестом теребя кожаные чехлы, наброшенные на пороки. Савинов законно гордился своим нововведением. Установить на лодью метательные машины! И ведь спорили с ним до хрипоты. Лодейные мастера, здешние кораблестроители, утверждали, что такой корабль на сильной волне перевернется, а если загрузить для равновесия груз вдоль киля – станет тихоходным и слишком глубоко сядет. Сашка отмахивался, но выяснилось, что, хоть мастера и лишены были математического аппарата для расчетов, чертежи знали лишь самые примитивные и больше надеялись на заветы отцов и интуицию, – суть проблемы чуяли верно. На спокойной озерной воде испытания вроде прошли удовлетворительно, но стоило подняться ветру… На озерах тоже случаются шторма… В общем, Савинов едва не утопил свою команду и не утонул сам. Героическими усилиями удалось привести «Медведя» к пристани, но к этому моменту вода уже плескалась поверх палубного настила. Лодья оказалась такой валкой, что спасло ее только чудо, а поворотные станки Сашкиной конструкции – слишком громоздкими и тяжелыми. Ни о какой стрельбе при хоть сколько-нибудь сильном волнении не было и речи. Пришлось заново корпеть над чертежами. Сколько свечей сожжено – страсть! А решение было простым. Палуба на лодье не является силовым элементом конструкции, как не является и водонепроницаемой. Следовательно – можно сделать в ней окна для станков, которые надо установить прямо на килевую балку, а станки изготовить легкие, чтобы вращались по принципу тележного колеса. И никаких шаровых опор, которые только утяжеляют конструкцию. А сами пороки, они же – как выяснилось – ромейские (греческие то есть) «скорпионы»,[10] взятые кем-то из предков Ольбарда как трофеи в одной причерноморской баталии, весят не так уж много. Соответственно остойчивость лодьи, вооруженной таким образом, немедленно повысилась. Что и сказалось при последующих испытаниях. Савинов был доволен своей маленькой победой, хотя с тех пор за ним закрепилась репутация выдумщика, что при консервативных нравах населения Белоозера вряд ли можно было считать большим плюсом. Однако Сашка был уверен, что, как только его нововведение продемонстрирует свои сильные стороны в реальном деле, все сомнения отпадут сами собой.

Волна с гулом ударила в скулу «Медведя». Савинов ухватился рукой за мачту и ладонью ощутил дрожь напряженного дерева. Хороший ветер! Рядом бесшумной тенью возник Рысенок и протянул Сашке обжигающе горячий горшок с кашей.

– Обед, вождь! – сказал светловолосый стрелок и отправился обратно на корму. Сашка уселся прямо на палубу и, вытащив из-за пазухи ложку, поглядел Рысенку вслед. Тот ловко ступал по качающейся палубе, будто бы не впервые вышел в море. Парню, похоже, все равно – бегать ли по ветвям деревьев в лесу или лезть на мачту.

Савинов помнил, как этот молодой весин,[11] едва сошли снега, пришел наниматься к нему в дружину. Лично к нему! Это было после зимней войны с весью, когда они сражались по разные стороны фронта. Конечно, фронта как такового не было. Были стычки, сражения, нападения из засад. Они пару раз встречались в бою. И при второй встрече Рысенок угодил ему, Сашке, тупой стрелой в лоб. Хорошо хоть Савинов был в шлеме… Он помнил, как силой удара его швырнуло так, что ноги взлетели выше головы. Неясно, как выдержала шея. Савинов впоследствии долго ходил с парой синяков под глазами, и Яра, целуя, в шутку называла его енотом… После того выстрела Сашка попал в плен. Ему удалось вырваться почти чудом. Весь проигрывала войну, и их вождь, Лекша, хотел принести в жертву кого-нибудь из русов. Савинов к тому времени уже командовал у Ольбарда полусотней и был, по мнению весского вождя, подходящим кандидатом на должность проводника в мир мертвых. Однако самого Сашку спросить забыли…

Савинов мрачно усмехнулся своим воспоминаниям. Никто, кроме него самого, не знает, как же ему было тогда страшно. Но он еще с детдомовских времен помнил: проиграл тот, кто заранее сдался. И Сашка не сдался. Вместо этого он убил весского вождя в поединке на тризне.[12] Как потом говорили – неким мистическим способом. Убил и ушел в лес. И никто… ну, почти никто не пытался его остановить… Видимо, он действительно совершил нечто особенное, потому что по весне в Белоозеро заявился Рысенок. А за ним двое мерян, к Сашкиному удивлению оказавшихся самыми что ни на есть славянами.[13] Такие вот кульбиты истории…

Усадьба была небольшая. В ней даже не было настоящего «длинного дома», в котором зимой обычно помещается все хозяйство большого скандинавского семейства, вплоть до стойл с домашней скотиной. Здешняя постройка, хоть и напоминала такой дом, была раза в три меньше. Всего-то шагов двадцать в длину… Если бы не ограда и не дым, поднимающийся из продухов в крыше, ее можно было бы принять за большой сугроб или маленький холм, занесенный снегом.

Гюльви вышел к ней вечером следующего дня. Предыдущую ночь провел в лесу, не разжигая огня и молясь богам, чтобы не начался снегопад и не замел следы. Боги услышали. Распогодилось. Воин весь день упорно шел по следу и наконец добрался до места. Оставалось только надеяться, что врагов в усадьбе немного, потому что Гюльви должен убить их всех. Видбьёрн слишком долго у них в руках. Никто не способен устоять против умелого прознатчика, если у того под рукой костерок и пара железных прутьев…

Сорвиголова тщательно осмотрел жилище снаружи и сразу отказался от мысли проникнуть в дом сверху. Продухи слишком малы – быстро не проскочишь, а разбирать покрытую дерном крышу долго и шумно. Поджечь дом тоже не удастся – слишком много снега намело. Правда, можно запалить дверь… Но вдруг побратим еще жив?

Судя по голосам, внутри были все те же пять человек и еще кто-то, кто не говорил ничего, а только хрипел. Гюльви показалось, что его зубы заскрежетали на весь лес. Косматый еще жив! Голоса халогаландцев звучали возбужденно, но Сорвиголова никак не мог разобрать, о чем они говорят. Если они все уже вызнали, то непременно отправят гонца туда, где обитает их вождь…

Гюльви снял из-за спины лук, чудом уцелевший под напором лавины, вытащил из кошеля тетиву. Осторожно приготовил лук к бою, проверил пальцем натяжение. Хорошо! Наложил стрелу и замер…

Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появился здоровенный детина в теплой куртке из волчьего меха, с копьем и лыжами в руках и… лохматая охотничья собака! Гюльви внутренне похолодел. Хоть ветер и дует в его сторону, но псина может его просто услышать! Собака бодро выкатилась к самой ограде и замерла, принюхиваясь. Детина захлопнул за собой двери и стал на лыжи. Снег заскрипел под ним. Собака прянула ушами, но не обернулась. Сорвиголова увидел, как отразили лунный свет ее глаза. Она явно чует что-то неладное! Он старался не смотреть на проклятое животное, а следить за человеком. Вот тот подошел к калитке, отворил ее… Собака встрепенулась, выскочила наружу… и залилась пронзительным лаем, бросившись к убежищу Гюльви!

Отродье Локи!!! Сорвиголова спустил тетиву. Детина, замерший перед калиткой с копьем наперевес, ничего не успел понять. Стрела угодила ему точно в лоб. В следующий миг отчаянно завизжала собака – вторая стрела сбила ее в прыжке. В доме возбужденно загомонили. Гюльви, не теряя времени, бросился вперед, держа следующую стрелу на тетиве. Снег был глубок, а снегоступы он оставил под деревом. Поэтому он еще не успел добежать до калитки, как дверь в дом распахнулась и на пороге появился еще один халогаландец, со щитом и в шлеме, с тяжелым топором в руке. Сорвиголова выстрелил. Зазвенело железо, и противник рухнул навзничь, перегородив собой вход. Больше из дома выйти никто не пытался. Дверь осталась распахнутой, и снаружи был виден очаг и полуголый человек, привязанный к столбу, подпирающему крышу. Косматый! Гюльви зло ощерился. «Ну, держитесь, собачьи выкормыши! Я пришел за вашими головами!»