Серж Брусов - Эклиптика Страница 5

– Впервые сталкиваюсь с настолько молодым завихрением.

– С чем?

– Прости, это мой собственный термин. Ты здесь совсем недавно, так? Я сразу понял, что недавно, но чтобы настолько… Вопросы, которые ты задаешь, актуальны очень короткий период времени, потом довольно быстро всё встает на свои места.

– О чем ты вообще говоришь? Я не понимаю практически ничего.

– Я не говорю. Давай с этого и начнем. То, что мы общаемся не вербально, ты хотя бы успел заметить?

– Да.

– Если совсем просто, мы обмениваемся мыслями. Это, конечно, не совсем верно, но для тебя пока что так будет удобнее.

– Хм… Кстати, а на каком языке мы обмениваемся мыслями?

– На твоем. Я не знаю, какой язык кажется тебе родным. Как я уже сказал – давай, если хочешь, общаться в таких терминах – мы не используем вербальные языки. Я передаю тебе мысли, а они интерпретируются в словесную форму в твоем сознании. Это очень… как бы точнее выразиться… непосредственное, прямое общение, то есть, без перевода мыслей в слова и обратно. Поэтому вопрос о том, на каком языке мы разговариваем, для тебя более не актуален.

Всё время с начала нашего «разговора» я остаюсь на месте. Поле моего зрения охватывает сквер перед Киевским вокзалом, но взгляд не останавливается на конкретных предметах, не «бродит» по площади и не акцентируется на каких-либо деталях. То, что я вижу, напоминает фон, картинку, замершую в практически полной неподвижности. Всё мое внимание сконцентрировано на «диалоге», происходящем внутри меня.

– А где ты находишься? – спрашиваю я и сразу понимаю, что вопрос вышел недостаточно конкретным, так что и ответ, скорее всего, стоит ожидать соответствующий.

– Ты начинаешь понемногу ориентироваться в том, как тебе нужно мыслить. Я понял, что ты имеешь в виду, хотя вопрос, и правда, получился несколько странным. Где нахожусь? Везде. Физическим телом, как ты, я полагаю, заметил сразу же после самоидентификации, мы с тобой не обладаем.

– Заметил, но не сразу. Перед этим преодолел километра полтора и еще здесь немного покрутился.

– Забавно. Обычно это первое, на что обращаешь внимание.

– У меня таковыми стали время и место. Ну, в смысле то, что в прошлое попал.

– Кстати, – Призрак резко перебивает меня, – что ты видишь вокруг себя? Я об этих самых времени и месте.

Я испытываю некоторое смятение в связи с подобным вопросом и осторожно отвечаю:

– Как это «что вижу»? 1950-е годы, Москва, окрестности Киевского вокзала. А ты разве видишь не то же самое?

– Москва, Россия?! Еще и в середине 20-го века! Да это же советская эпоха! – я впервые чувствую эмоции, испытываемые Призраком при передаче этих мыслей. Он удивлен и восхищен одновременно. – Как интересно! Что касается меня, то да, мой новый друг, я вижу вокруг совсем другую картину.

Лето. Глава 6

– Прошу прощения, – пожилой водитель автобуса чуть выглянул из своей кабинки, повернувшись в пассажирский салон. Только сейчас я обратил внимание, что остался здесь один, в углу, на самом последнем ряду кресел. – Автобус в парк следует. Я вас не заметил, извините, думал, все сошли уже…

– Ничего, – ответил я искренне добродушно, так как и вправду не видел в случившемся трагедии.

– Метров двести назад пройдите, там остановка. Но она по требованию, рукой надо махнуть, когда 38-й увидите. Как раз минут через десять должен быть. Только не пропустите, он раз в час тут бывает.

– Хорошо, спасибо, – я встал с места и прошел к выходу, еще раз обратившись к водителю. – А кроме 38-го какие еще здесь ходят? Мне не обязательно туда же, откуда приехал, можно просто к метро куда-нибудь.

– А, не, тут только он один ходит. Старый маршрут, не актуален уже. Который год закрыть хотят – в деревне уж лет десять как никто не живет. Вот и чего тут ездить, да? Счастливо.

Автобус тронулся и вскоре оставил меня одного на обочине четырехполосной дороги с не слишком оживленным движением. Я достал телефон и открыл «Карты», чтобы убедиться, что все еще нахожусь в столице – слишком уж это место отличалось от привычных трасс, даже от тихих хордовых шоссе на окраинах. С обеих сторон к дороге подступала зелень – небольшие деревья и кустарники. Навигатор довольно быстро определил местоположение: «Улица Нижние Мневники, город Москва».

Убедившись, а скорее в большей степени удивившись факту своего нахождения совсем близко к центру города, я, как и подсказал водитель, прошел около двухсот метров вдоль трассы и обнаружил практически полностью скрытый высокими густыми кустами металлический скелет остановки. От конструкции, в лучшие годы представлявшей собой фанерные листы, заключенные в железную раму, остался только ржавый каркас. Рядом была воткнута в землю так же изрядно потрепанная временем табличка. Надпись на ней прочитать было трудно из-за проевшей насквозь ржавчины. Спустя пару минут, напряженно вглядываясь в оттенки порыжевшего металла, мне удалось разобрать несколько букв: «дер. Тере…» Очевидно, речь здесь шла о деревне, которую упомянул водитель автобуса.

Деревня? Практически в центре одного из крупнейших мегаполисов мира? Во мне мгновенно проснулся нешуточный интерес ко всей этой истории. Оглядевшись, я заметил в паре десятков метров от себя поворот, уводивший совсем узкую асфальтовую ленту в глубь зарослей. Вдалеке показался автобус с крупным светящимся числом «38» и неразборчиво-мелким (как мне отсюда виделось) пунктом назначения на табло под самой крышей. Колебался я недолго.

– Ну, раз в час, так раз в час.

Посмотрев на часы (было семь сорок пять вечера), потом на всё еще висящее над горизонтом солнце, я уверенно двинулся в сторону интригующего поворота.

Дорога здесь была однополосной, охваченной с обеих сторон кустами крапивы в половину человеческого роста. Примерно через пол-сотни метров слева от меня вдруг вырос старый деревянный забор. В нем не хватало досок, а многие из тех, что присутствовали, были сломаны и не подходили друг к другу по высоте. Можно было легко рассмотреть, что находится за оградой. Строений на участке не было, он представлял из себя давно заброшенную территорию: кроме нескольких плодовых деревьев (яблони и сливы) ничего не выделялось на фоне сплошного дикого бурьяна. Наверняка когда-то давно здесь располагался дом, но никаких видимых следов не осталось. Пройдя чуть дальше, я, к своему удивлению, обнаружил относительно новый двухэтажный особняк, обнесенный двухметровой металлической изгородью. Крыша коттеджа была покрыта ярко-красной черепицей, а на одном из ее скосов внимательно «вслушивалась» в космос тарелка спутникового телевидения.

Постепенно проходящая сквозь деревню «улица» чуть расширилась: асфальтовой полосы по прежнему хватало только для одного автомобиля, но по бокам от дороги теперь тянулись довольно широкие ухабистые обочины с выдавленными в земле колеями и следами от шин. Большая часть пространства вокруг меня была покрыта зарослями густой высокой травы, порой прерываемыми кусками старых заборов и ведущими в никуда утоптанными тропинками. Строений, по мере продвижения вглубь, стало больше: там была и пара совсем новых домов, подобных тому, который я встретил практически на входе в деревню, и три-четыре отремонтированные, перекрашенные, ухоженные избушки, но подавляющее большинство построек являлись ветхими, покосившимися и потемневшими от времени лачугами. Всего я насчитал около семи-восьми «живых» домов и около полутора десятка «мертвых».

Возле некоторых новеньких заборов стояли автомобили, на участках были слышны отдаленные голоса, доносился запах костра и шашлыка. «Интересно», – подумалось мне, – «с одной стороны, люди тут есть, жилища явно обитаемы, а с другой – не покидает ощущение, что попал в давно забытый, затерянный мир…» Остановившись на минутку, я закрыл глаза и прислушался. Здесь не было слышно шума от скоростных магистралей и уличного движения в целом: стояла практически полная тишина. Очень-очень тихий и далекий городской гул совсем не обращал на себя внимания, уступая место звукам природного происхождения: жужжанию и стрекоту насекомых, а также шелесту листвы на раскидистых деревьях – в основном, дубах и кленах. Вокруг летало много достаточно крупных (длинной сантиметров в 8—10) стрекоз. Они садились на соцветия огромного растения, похожего на укроп (мне много раз говорили, как оно называется, но я так и не запомнил), перебирали лапками, поворачиваясь вокруг своей оси, и летели дальше, иногда «зависая» в воздухе. Я внимательно наблюдал за этим процессом, поскольку сам последний раз видел стрекозу лет в десять, с тех пор их довольно редко можно было встретить в ближнем Подмосковье, не говоря уже о Москве.

Главная улица пересекалась с двумя поперечными: сначала с первой – пошире и с виду оживленнее, а в самом конце – со второй – поуже, но подлиннее и, на первый взгляд, совсем заброшенной. Схематично это выглядело очень похоже на букву Т с еще одной «перекладиной» (примерно вдвое короче верхней), расположенной аккурат посередине длинной «ножки». Около каждого из перекрестков стояло по старой водопроводной колонке. Я подошел к одной из них и чисто из интереса нажал на рычаг. Из крана практически сразу ударила мощная струя кристально чистой воды и, разбившись о камень, «вмонтированный» в землю, слегка забрызгала мне кеды.