Сергей Романовский - От каждого – по таланту, каждому – по судьбе Страница 5

Важен еще один итог деятельности этой комиссии: в 1925 году создали Российскую Ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) – первый писательский колхоз или, точнее, зону, в пределах которой и дозволялось советским писателям упражняться в сочинительстве.

М. Горький настолько поддался «чарам» этого постановления, что 13 июля 1925 г. написал М.Ф. Андреевой: «… Поеду в Россию. Обязательно!». «Буревестник революции» был, как известно, впечатлителен и обманывался с легкостью, а потом с той же легкостью лил слезы крокодиловы по поводу того, как его объегорили. В 1928 г., таки решив вернуться в СССР, он начал маниакально внедрять в головы тех, с кем контактировал, идею, что партия просто обязана взять управление литературой в свои руки даже организационно. Иначе бедные писатели заблудятся, пропадут, не зная – о чем же им писать.

1929 год вошел в историю как «год великого перелома». И не зря. В том году приступили к ликвидации и ранее созданных писательских конгломератов. Начали с Левого фронта искусства (ЛЕФа), чем больно ударили по самолюбию В. Маяковского, а 24 апреля 1932 г. специальным постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» был ликвидирован РАПП. Как считает Н.Н. Примочкина, во всех этих «ликвидаторс-ких» начинаниях большевиков сыграла свою неблаговидную роль и двойная игра М. Горького: публично он поддерживал РАПП, а в частных письмах уверял Сталина, что партия должна взять под свою опеку не только пролетарских писателей, но вообще – всех пишущих. Никто и ничто не должно ускользать от ее всевидящего зрака.

В конце 20-х годов, когда в литературных группировках разного толка в предчувствии роковых для них перемен началась беспардонная и склочная грызня, Горький в своем излюбленном «доно-сительном стиле» 29 ноября 1929 г. пишет из Сорренто Сталину: ранее, мол, различного рода «трения» в рядах партии создавали «“отбор лучших”, создали большевиков, в настоящем они создают весьма заметное количество двуногого хлама…» Этот «хлам» успешно ведет «поход против старой партийной интеллигенции, против культурных сил, которыми партия небогата до того, что все чаще ставит на боевые позиции культуры людей явно бездарных. Видя бездарность чиновников, молодежь наиболее энергичная и “жадная к власти” стремится пролезть вперед, занять видные места. Революционная фраза и лисья ловкость – ее единственное оружие».

Что имел в виду «пролетарский писатель» конкретно? Вот что. К тому времени уже вовсю шла схватка между рапповцами (лидеры Л. Авербах и А. Фадеев), лефовцами (В. Маяковский и Н. Асеев) и многочисленной армией писателей-попутчиков (Б. Пильняк, Е. Замятин, Л. Леонов, К. Федин и др., все они были членами Всесоюзного Союза писателей). Хоть и карикатурного вида, но все же то были три разноголосые ветви советской литературы. Ликвидировав РАПП, коммунисты всех писателей сделали в равной мере ответственными перед «линией». Анна Берзер выразилась хоть и «деликатно», зато точно: она назвала разгром РАПП «первым сталинским хитрожопым постановлением о литературе».

Удивительна позиция одного из признанных лидеров РАПП А. Фадеева. Он, помимо писательского, обладал еще одним, может быть даже более нужным, дарованием: ноздрями чуял политический ветер и заранее разворачивался в правильном направлении. Вот и в истории с РАПП А. Фадеев пожертвовал мнением о себе М. Горького, зато сохранил «правильное» выражение лица перед партией: выступая 2 мая 1932 г. на бюро правления РАПП, А. Фадеев назвал идею постановления ЦК, ликвидировавшее дело всей его жизни, «исключительно простой, гениально простой».

Итак, поле для организации Союза советских писателей было расчищено и со всех сторон огорожено.

В августе 1934 г. все пишущие в духе социалистического реализма стали членами единого Союза. На первом писательском съезде выступавшие клялись в верности и преданности идеям родной большевистской партии. А о тов. Сталине, как о главном литературном герое, с пафосом говорили Вс. Вишневский и А. Фадеев. Ненадежных – А. Ахматову, М. Булгакова, А. Платонова и еще многих, не осознавших безусловные преимущества назначенного партией единого для всех пишущих метода правдивого отражения жизни советского народа, на съезд не пустили.

Загнав всех писателей в единый Союз, партия не медля приступила к их активному воспитанию и перевоспитанию, чтоб не забывали «советские Гоголи и Щедрины», чей хлеб они жуют. О. Берггольц уже вскоре после создания писательской организации поняла, что она бесправна и абсолютно неавторитетна. Скажет любой партийный холуй, что «Ахматова – реакционная поэтесса, ну, значит, и все будут об этом бубнить, хотя НИКТО с этим не согла- сен».

Итак, теперь все советские писатели должны были писать стереотипными перьями, способными оставлять след на бумаге только в том случае, если его владелец в совершенстве освоил нужный партии «метод». Автором его по праву является М. Горький. И родился этот «метод» задолго до 1934 г. и даже задолго до начала «эры строительства социализма». Впрочем, о социалистическом реализме мы подробно поговорим в очерках о М. Горьком и А. Фадееве.

Социалистическому реализму правда была не нужна, а советской власти – так просто противопоказана, поэтому утешение ложью, оправдание ложью, возведенное в принцип, стало не просто условием, но даже основой праведной жизни при социализме.

Так была подведена черта под глобальной задачей большевиков – полного изничтожения инакомыслия в стране. Теперь они могли спать спокойно: мутация русской интеллигенции в интеллигенцию советскую завершилась блестяще.

Советской же интеллигенции, слепо верящей в путеводную идею и дружно марширующей вдоль генеральной линии, мутация идей не грозила. Она с жадностью губки впитывала руководящие указания и, как затравленный родительскими окриками ребенок, очертя голову кидалась их исполнять.

Но и такую интеллигенцию надо было – повторим еще раз – неустанно воспитывать. Любимым воспитательным средством партии были товарищеские проработки и творческие дискуссии. После таких «дискуссий» психически подвижный интеллигент (даже советский) впадал в транс, начинал пить горькую, будучи уверенным, что сегодня ночью за ним непременно придут, чтобы отправить в «зону».

… 28 января 1936 г. «Правда» печатает крайне ругательную передовицу «Сумбур вместо музыки». Она была направлена против оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», а 16 февраля в той же газете еще одна статья против творчества Д. Шостаковича – «Балетная фальшь». Под перо критика на сей раз попал балет «Светлый ручей». 20 февраля статья «Какофония в архитектуре», а 1 марта материалом «О художниках-пачкунах» большевистские идеологи завершили очередную атаку на советскую культуру. На сей раз замеченные ими «уродства» были названы «формалистическими упражнениями», и все творческие союзы были обязаны дать бой этим антипролетарским явлениям советской культуры и непременно выявить «формалистов» в своей среде.

Советская интеллигенция, затравленная любовью партии, конечно же, начала делать то, что от нее ждали, т.е. по команде «фас» рвать в клочья своих собратьев. Б. Пастернак, надо сказать, повел себя иначе. Он после публикации в новогоднем номере «Известий» за 1936 г. верноподданического стихотворения, видимо, как и подобает «небожителям», решил, что теперь он может себе позволить выступить против линии партии. 13 марта 1936 г. на общемосковском собрании писателей поэт заявил, что не согласен с теми передовицами «Правды». Посчитали, что Пастернак просто не в себе и его выступление предпочли не заметить.

Удивительно, но оказалось, не все еще созрели для того, чтобы «погибнуть от всеобщей готовности» (Б. Пастернак). А требовалось, чтобы все. Для того и устраивали дискуссии в форме проработки и непременного выявления, «кого заказывали».

По-своему не готовым оказался и Ю. Олеша. Вот что он писал по поводу статьи «Сумбур вместо музыки»: «Должен признаться, что когда я прочел статью… я растерялся. Первым ощущением был протест. Я подумал: это неверно. Шостаковича ругать нельзя, Шостакович – исключительное явление в нашем искусстве. Эта статья сильно ударила по моему сознанию. Музыка Шостаковича мне всегда нравилась… И вдруг я читаю в газете “Правда”, что опера Шостаковича есть “Сумбур вместо музыки”. Это сказала “Пра-вда”. Как же мне быть с моим отношением к Шостаковичу?».

Бедный, бедный Ю. Олеша. Как же ему быть? Хорошо, что хоть Шостаковича развенчали. А если бы кого поближе да породнее?

28 марта – 5 апреля 1936 г. дискуссию «О борьбе с формализмом и натурализмом» провело Ленинградское отделение Союза советских писателей. Жертвой был назначен прозаик Л. Добычин. Он не принял «правил игры», не покаялся (в чем?), демонстративно покинул зал и… покончил с собой. Одним «формалистом» в советской литературе стало меньше.