Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности Страница 63

Словно короткое замыкание между прошлым, будущим и настоящим, где он сейчас пребывал. Удивительное ощущение. Словно он опять сидит на скамейке в тени константинопольского платана, щурится от солнца, бьющего в просветы между большими, как слоновьи уши, листьями, собирается закурить скверную самокрутку. За минуту до того, как подойдут к нему и подсядут с двух сторон Новиков с Шульгиным…

Что зря говорить, несвободы в буквальном смысле он не чувствовал ни разу с тех пор, как его приняли в действительные рыцари «Братства». Да он и в полку несвободы не ощущал, поскольку осознанно исполнял вполне понятный объем конкретных обязанностей и общего долга. В Добровольческой армии его тоже никто силой не держал.

Одновременно в ушах Басманова вновь звучали давнишние побасенки Новикова об их скитаниях по Южной Африке, боях с англичанами, стычках с зулусами, работе на алмазных приисках, охоте на львов…

Даже тогда он не поверил словам «авантюристов с веселыми глазами», сочтя их беллетристикой с легкими вкраплениями неизвестно какой правды, но решил не отвлекаться на никчемные мелочи. Сто золотых николаевских десяток выглядели гораздо убедительнее скептических мыслей.

И мысли по этому поводу тут же всплыли в памяти, как вчерашние: «В Африку? Да хоть и в Африку! На слонах ездить будем. С неграми воевать? А хоть бы и с неграми! Небось не хуже, чем с большевиками».[69]

Вот так все и случилось, сложным, извилистым, никаким рациональным объяснениям не поддающимся путем. Впрочем, о рационализме в духе Декарта он забыл с первых дней Великой войны. Какой, к черту, рационализм в Мазурских болотах или на полях Галиции во время Брусиловского прорыва?

– Прицел пятнадцать, трубка двадцать! Батарея, восемь снарядов беглым! Пушки – на передки!

– Да пошли вы ко всем матерям, ваше высокоблагородие! Снарядов нет! Измена! Братва, руби постромки…

Вот вам и «мыслящий тростник», полупьяный, с «козьей ножкой» в зубах и с винтовкой с примкнутым четырехгранным штыком, который он хочет воткнуть тебе в брюхо по случаю объявления всеобщей свободы.

Ну да, ну да, март семнадцатого. Только штабс-капитан с «наганом» умел управляться лучше, чем запасник второго разряда с «драгункой», которую держал, как вилы…

– Михаил Федорович, что это с вами? – затряс его за плечо незаметно подошедший сзади полковник Сугорин.

Басманов вскинулся, тряхнув головой, сбросил наваждение. Осознал себя сидящим в комнате на втором этаже дома богатого голландского поселенца на границе Капской колонии. На большом столе лежала расстеленная карта, освещенная большой керосиновой лампой, на круглом столике рядом обычный местный ужин – зачерствевший хлеб, который здесь принято печь раз в неделю, крупно нарезанное холодное мясо, неизвестно чье, какие-то овощи.

– Задремали, что ли?

– Да ничего, Валерий Евгеньевич, – усмехнулся он, – воспоминания вдруг нахлынули. Да такие яркие… Почти как наяву. Вас штыком к амбарным воротам никогда не пытались прикрепить? Как бабочку в музее?

– Нет. Таким образом – нет. Я на передовой редко бывал.

– Так и меня не на передовой, на вокзале в Могилеве…

– А-а… Понимаю. Что ж, это бывает. Особенно на закате солнца или перед грозой. Я воспоминания имею в виду. Только у меня такое случается обычно под утро, если вдруг бессонница. А днем как-то не до того… Посмотрите вот. – Он протянул Басманову лист бумаги.

– Что это такое?

Крупным каллиграфическим почерком генштабиста там было написано: «Радиограмма. Получена в 7 1/4 пополудни 22.XI с.г. Данкбарсфонтейн. Полковнику Басманову, полковнику Сугорину.

Настоящим довожу до вашего сведения, что в связи с особыми обстоятельствами, требующими моего длительного отсутствия в местах постоянного базирования, вам передается вся полнота власти и свобода действий на сухопутном ТВД. По согласованию с президентом Крюгером и объединенным командованием Оранжевой республики и республики Трансвааль полковник Сугорин сохраняет за собой пост Главного военного советника, полковник Басманов назначается командующим всеми добровольческими формированиями, а также территориальными частями и подразделениями, которые могут быть переданы под его оперативное управление. Все технические средства, материальные запасы и денежные суммы, в настоящее время размещенные на подконтрольных территориях, являющиеся собственностью «Братства», поступают в ваше полное распоряжение. Согласно вышеуказанной договоренности с местными властями, полковники Басманов и Сугорин признаются непременной стороной в случае начала переговоров с властями Капской колонии и правительством Ее Величества о заключении мира или перемирия.

Примечание. Полковник Кирсанов с его группой переходит в ваше прямое подчинение.

Дано 22.11.99, Резиденция «Валгалла».

Подпись – чрезвычайный уполномоченный при президенте Крюгере адмирал Воронцов.

С подлинным верно – Ньюмен».

И еще внизу, карандашом, чтобы легко можно было стереть, несколько групп по пять и более цифр.

Басманов дочитал до конца, положил могучую бумагу поверх карты, сначала прищелкнул языком, потом громко и весело рассмеялся.

– Господин Главный военный советник, – обратился он к Сугорину, смотревшему на него с чересчур серьезным, даже озабоченным лицом. – Не сочтите за труд, достаньте из тумбочки рядом с вами то, что там спрятано за радиостанцией.

Полковник послушно нагнулся и извлек бутылку шустовского коньяка.

– Это – последняя, из корабельных запасов, – сообщил Михаил. – Дальше переходим на подножный корм. Но повод того заслуживает…

Сугорин сел напротив, разлил в стаканы до половины, подтянул поближе тарелку с тушеным слоновьим хоботом (а Басманов и не знал) и нарезанной ломтиками местной редькой.

– Ну, за неимением лимончика… А теперь рассказывайте, что вы по поводу всего этого думаете. Вы же тоже из этих… магистров.

– Вы будете смеяться, как я только что, – сказал Басманов. – Я, как вам известно, не телепат, не маг, обычный офицер, просто повидавший намного больше, чем рассчитывал увидеть, особенно – до начала вселенской катастрофы, каковой я считаю несчастную и проклятую Мировую войну…

Сугорин кивнул, соглашаясь и ожидая продолжения.

– И, тем не менее, за пять буквально минут до вашего появления с депешей, она же в просторечии – карт-бланш, меня вдруг охватило странное чувство. Чувство абсолютной свободы. Это трудно передать словами, я не литератор, нечто похожее на то, что мог бы ощутить человек, долго сидевший в Трубецком, допустим, бастионе и вдруг выдернутый из камеры, получивший на руки выписку из Высочайшего рескрипта об освобождении, восстановлении во всех правах и дозволении впредь распоряжаться собой по собственному усмотрению.

А на улице солнышко светит, Нева несет свою державную волну, Дворцовая набережная на том берегу во всем великолепии… Ваше первое побуждение в таком вот варианте?

Сугорин качнул головой.

– Знаете… Если бы мне было столько лет, сколько вам сейчас, непременно привел бы себя в порядок и закатился к «Медведю», при наличии денег, естественно. У нас в академии на Дополнительном курсе[70] заведено было отмечать значительные события только там.

– А потом? – настойчиво продолжил Басманов.

– Мы, кажется, не об этом говорили, – перебил его Сугорин, – а о вашем «предвидении».

– Да так и есть. Я подумал, точнее – ощутил «ветерок свободы», задумался, вспомнив, какая бывает «свобода», а тут и вы с радиограммой.

– Очень интересно, Михаил Федорович, очень интересно. Вы, естественно, по должности в «Братстве» знаете намного больше моего. Или догадывались о чем-то подобном бессознательно. Но неважно. Мы имеем то, что имеем. Как вы это можете объяснить?

– Да никаких загадок. Такое уже бывало, и не раз. Либо у наших товарищей появились новые планы, о которых они пока не сочли возможным нас поставить в известность, либо – внезапно возникшая опасность, угрожающая им, но не затрагивающая нас по причине невовлеченности. Такое бывало… – повторил Басманов.

Он догадывался, какая именно опасность могла проявиться, но объяснять это Сугорину не имело смысла. И – необходимости. Слишком много дополнительных вопросов у него возникло бы.

Да тот и не горел желанием добиваться разъяснений. Его интересовало другое.

– То есть, если я правильно понял, нас здесь оставили на произвол судьбы? Выплывай как можешь, плыви куда хочешь?

– Чтобы совсем оставили – нет! Такое невозможно. Но сколько-то времени, месяц, год, я не знаю, нам позволено, позволено, а не приказано, поступать по собственному разумению. Хотите – воюйте, как сумеете и пожелаете, хотите – бросьте все. «Вся полнота власти и свобода действий», – красиво звучит.

– Еще красивее – «и все денежные суммы». Это примерно сколько?