Александр Борянский - Три стороны моря Страница 66

— А ты дашь ему подарки для басилевсов.

Запах дыма ворвался в шатер. Вслед за ним вошел Одиссей.

— Властители! — обратился он.

— Ты получил море, Лаэртид. Мы верны своим решениям.

— Нет, Агамемнон, я не за тем пришел. Я пришел сказать Менелаю, что его жены не было в Трое. И супружеский очаг не осквернен.

Менелай вскочил, чуть не повалив шатер.

— Почему?!

— Потому что боги не могут осквернить его. Елену, твою жену, похитили боги. Парису вместо нее они дали призрак. Здесь, в Трое, находился лишь призрак Елены.

— Но где, где она сама?!

— Как ты докажешь это, Одиссей? — сурово и недоверчиво спросил Диомед.

— Очень просто.

Одиссей сел на место, освобожденное Менелаем, и негромко сказал:

— Я найду ее.

Песнь двадцать третья

Дождь барабанил по деревянной палубе, обстукивал поверхность моря, пресной водой по соленой, и от каждой капли в море как будто оставалась вмятина. Люди не знали, что перед ними Италия, что здесь очень редко случается такой дождь, что берега ее куда чаще обласканы солнцем и синим-синим, даже синее, чем в Трое, небом. Им чудилось, они попали в холодный, неприветливый край — наказание за упорство, совет прекратить поиски; они пока еще не знали, что пелена дождя скрывает земной рай. Никто не ведал, что тут начинается особый отрывок человеческой цивилизации, вот сейчас, прямо тут, без перерыва, когда утихнет дождь, когда нога станет на берег.

— Ищешь Елену, а находишь Дидону, — проговорил Эней.

— Я все равно найду, — отозвался Парис, — я найду ее.

— Точно такую?

— В точности, один в один.

— А вдруг она снова будет нимфой? Как ты узнаешь?

— Нет.

Они накрылись с головой плотными шерстяными хитонами, такими грубыми, что дома их не носили. Но и эти хитоны уже промокли.

— Если бы я нашел хотя бы того купца…

Эней не стал отвечать. Прошло два года со дня разрушения Трои, и подобные разговоры повторялись, повторялись, повторялись…

Никто не прятал Энея, никто не вывозил его из рухнувшего города на своем корабле. Его имени не было в перечне тех, кого обязательно надо найти и убить, Агамемнон забыл о нем, да и немудрено: Эней мало чем выделялся перед ахейцами, он не был царским сыном, не был знатным хеттом, он не свалил на Троянской равнине басилевса. Зато он сумел раствориться в ночи, выйдя через пролом в стене.

С Парисом они встретились… Впрочем, какая разница? Они встретились, и это главное. Кто из них решил покинуть пепел Илиона, кто выбрал плыть на запад? Париса казнили бы хетты: все-таки он был виновником такого позора, гибели процветающего торгового царства; всей своей жизнью и смертью Парис не смог бы заменить ежегодные дары свободного Приама соседней Хеттусе. Эней не хотел бросить друга. Или же Эней тоже жаждал дальнего горизонта, понимая, что на этом проклятом месте вечно будет то слугой железных хозяев, то жертвой народов моря. Все пустое, все соображения. «Я найду ее, истинную Елену!» — сказал Парис. В самом деле, какой еще тебе нужен смысл жизни, если их две?! А Энея толкал в спину копьем дальномыслящий Арес, и Эней не чувствовал острия высшей воли между лопатками.

Они искали красавиц по всевозможным морям. Эней перепробовал девушек из таких народов, о существовании которых не подозревал раньше. Парис находил очередную прославленную диву, убеждался, что она не та, и спешил дальше, все время дальше, быстрее, чтобы успеть до конца отпущенного человеку срока.

Он ощущал кожей, кровью, что, пока он ищет, Елена старится с каждым вечером, и каждое следующее утро уносит маленькую частичку ее красоты.

Из финикийской колонии по прозвищу Карфаген пришлось спасаться бегством. У них правила женщина, и она была недурна. Видимо, в этих краях Афродита не имела власти, а может быть, подшутила Гера; зачем это произошло, Парис так и не понял. Царица Дидона без памяти влюбилась в Париса с первого же гостеприимного взгляда, а он прислал к ней на ложе Энея. Парис разузнал, что финикийцы сливаются телами исключительно в темноте. Эней был принят. Но в итоге обман обнаружился…

— Послушай! — сказал Эней, и Парис вернулся в дождь, к неизвестному берегу, еще одному в путаной череде неизвестных берегов.

— Да?

Эней ждал этого ответа, потому что Парис имел свойство уходить в грезы и не слышать приятеля. Это свойство было с ним и в пастушеской юности, а с потерей Елены усилилось, подчинив все.

— Почему ты решил, что она на западе? Почему мы плывем беспрестанно на запад?

— Я чувствую.

— Что? Что ты чувствуешь? Так мы приплывем к Стиксу, его черные воды затянут нас… Вдруг этот дождь никогда не кончится?

— Я чувствую зов, — отвечал Парис.

Эней любил его. Действительно, по-настоящему ценил и уважал. Он не понимал Париса, и это укрепляло уважение. Но под тяжестью намокшего, пригодного лишь рабам хитона Эней прошептал: «Я больше не могу… Я больше не хочу…»

Парис его не услышал.

…Они высадились на берег Италии, в районе реки, позднее названной Тибр, как высаживались везде, во многих-многих местах. Но тут случилось кое-что особое, странное, чего не бывало с ними в иных землях.

Днем они оглядели окрестности.

А ночью кто-то сжег их корабли. Все. До последнего весла.

Оружие чудом оказалось на берегу в целости и сохранности.

Я мог бы вспомнить и рассказать многое…

…как Эней остался на тех берегах и основал новую Трою, еще не Вечный Город, но его предвестье, Альба-Лонгу, белую и длинную… Однако это интерес Марса, и я промолчу.[65]

…как Парис ушел, потому что на тех берегах не было Елены, той, второй, о которой говорила первая, и как он устал идти, и как подсказала ему богиня, и вместо Елены он нашел Лютецию, красавицу-варварку, в дебрях кельтских лесов, и на безымянной реке они стали жить вместе, взлелеянные дыханием Афродиты; и мужчины той дикой страны называли место их любви Лютеция — по имени возлюбленной, а женщины — по имени Париса; и как забыл Парис о Елене, потому что понял — Троя вся была лишь наваждением, искушением невинного пастуха, а город его — вот, прекрасный новый град… Да, это красиво, но и это немое дело.[66]

…как Кассандра, ставшая пленницей, предупреждала Агамемнона, и как мудреные слова ее были услышаны, услышаны и поняты, но не вождем, а его женой, и вновь не предостережением обернулось пророчество Кассандры, а руководством к действию, и как зарезала Клитемнестра мужа… Пусть о том думает Гера.

Я мог бы рассказать, как умер патриарх нового народа Мес-Су. Кто из нас кому должен быть благодарен? Если бессмертные вообще способны благодарить смертных… Он был моим избранным, когда я не знал, что такое избранный. Служа Рамзесу, он мечтал о собственном Кадеше; я дал ему его, только его Кадеш. Но второй раз я его не выбрал.

И потому я лишь скажу последнюю правду о Елене. О моей Елене… Хотя, в сущности, обе они принадлежат мне. И без одной не было бы легенды о другой. И даже разобраться — кто тут одна, кто другая — даже мне сложно.

Прошло два года со дня разрушения Трои. Море подчинилось. С позволения Атридесов, используя их корабли, Одиссей создал полупиратскую, полуторговую державу. Он стал воплощением понятия «народы моря».

Их столицей, таинственной, никому не известной, был маленький островок. Одиссей не хотел повторить печальную судьбу предыдущих морских хозяев — Миноса и Приама. Едва накопив богатство, морские хозяева тут же превращались в жертву: Минос для Тезея, Приам для Агамемнона. Одиссею не нужен был привлекающий взоры город на холме. Он, островитянин, выбрал неизвестный клочок земли, окруженный водой.

Местоположение острова подсказал, как ни удивительно, Менелай. Он пару раз останавливался там, чтобы проверить корабли, и однажды застал купца с железом прямо на берегу. Он отнял товар и попользовался женой купца.

Да, да, это был тот самый остров…

Уже здесь, вдали от Агамемнона и Диомеда, Одиссей показал своим людям девушку. Он признался, что вывез ее из Трои, но выдумал, будто купил у мирмидонцев. Он понимал, что теперь нельзя звать ее Еленой. Призрак… Где найти имя для призрака?

«Как называется этот остров?» — спросила Елена Прекрасная.

Одиссей не знал. Его любовь начинала странно грустить в одной из пещер, самой сухой и удобной. Взгляд ее туманился воспоминаниями, и смотрела она всегда на юг.

«Я была здесь…» — пояснила она как-то, хотя Одиссей не требовал никаких объяснений.

«Когда? С кем?»

«Когда была нимфой…»

Менелай не заставил себя долго ждать.

«Как же твое обещание, Одиссей!» — прокричал он с борта корабля, не успел тот вонзиться острым носом в песок.