Дмитрий Беразинский - Красный опричник Страница 7

За пять лет Отто Зееман дослужился до высокого звания труппфюрера и питал надежды уйти на пенсию гауптштурмфюрером. Но не собственной карьерой он жил — все свои надежды и помыслы он связывал с Альбрехтом. Именно его сыну предстояло стать полноправным членом Новой Германии, страны без евреев и славян, и мира, где гегемония чистокровных арийцев не будет вызывать ни малейшего сомнения.

Сорок пять лет Отто прожил, не ведая столь сильной надежды на светлое будущее немецкого народа, существовал между булочной и своей квартиркой на окраине Дрездена — центра некогда баснословно богатого курфюршества. Его супруга Берта металась между тремя литерами, а он, работяга, метался между домом и булочной. Да и той же Кирхой. Не намного бюргер имел больше свободы, нежели его фрау. С приходом к власти Гитлера все поменялось. Он сумел вселить в свой народ надежду, а это немало. Оставалась малость: сделать сказку былью, и первые успехи у Адольфа на этом поприще уже были. Весенний аншлюс Австрии и осенняя аннексия Судетской области Чехии при полном попустительстве Англии и Франции, откровенно боявшихся фюрера — это ли не успех!

— Что там, в газетах? — осведомился Альбрехт, усаживаясь на жесткий стул напротив отца.

— Речь Черчилля в Палате общин по случаю появления там «миротворца» Чемберлена.

— И что?

— «Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это первый глоток. Первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом», — процитировал Отто Зееман конец речи. Альбрехт в это время поедал бутерброд с салями и запивал кофе. Он заметил с набитым ртом:

— Этот Черчилль — он не дурак.

— Конечно, нет. Дурак — Чемберлен. Будь на месте английского премьера Уинстон Черчилль-нашему фюреру пришлось бы гораздо труднее.

— Он бы что-нибудь придумал.

— Конечно! Нашему фюреру палец в рот не клади. Поел, сынок?

— Да, отец! Матушка, спасибо!

— Тише, Альбрехт, девочек разбудишь, — ласково укорила его вошедшая в столовую Берта, — дай поспать в воскресный день нашим «юнгефрау». Ведь до мессы еще далеко.

— Прошу прощения. Издержки военной службы.

— Тебя проводить, Альбрехт? — спросил Отто.

— Не нужно, папа. Ты лучше ложись отдыхать — всю ночь не спал ведь.

— Какой сон в мои годы, сынок? Высплюсь уж когда ты станешь офицером.

Улыбнувшись озорной улыбкой и показав тридцать два великолепных зуба, Альбрехт принялся натягивать сапоги. Отец стоял с фуражкой в руках, мать держала плащ. Он поцеловал в щеку Берту, пожал мозолистую руку бывшего пекаря и щелкнул каблуками.

— Хайль Гитлер!

— Хайль! — вытянулся в струнку Отто.

На улице было еще совсем темно. Середина ноября — не самое приятное время в Германии: температура всего в пару градусов под влажный северо-западный ветер с Северного моря пробирает до костей. Альбрехт знал, что морозы кратковременны, что плащ спасает от подобной промозглости гораздо лучше шинели, что холода в ноябре скорее нонсенс, чем закономерность. Он отдал честь проходящему мимо гауптману и свернул в переулок, ведущий к Аугустусбрюкке — каменному мосту через Эльбу. Так было ближе к казармам и менее зябко, ведь ветер дул перпендикулярно переулку.

Когда он достиг величественного здания Оперного театра, небо на востоке стало сереть. Альбрехт глянул на часы — половина восьмого. Еще пятнадцать минут размеренной ходьбы, и вот уже показались серые стены императорских казарм — исходной точки его утреннего променада. Караульные на входе отдали честь будущему офицеру Вермахта, оберфенрих поднял руку в ответном приветствии. Из казарм в направлении столовой мимо них прошагала седьмая рота, дежурный фельдфебель рявкнул «Habacht! Rechts schaut!», Альбрехт оглянулся. Рядом стоял дежурный офицер — обер-лейтенант Бергер.

— Полковник уже прибыл, — сообщил он под уверенную поступь уходящей роты, — построение сразу же после завтрака.

— А что за спешка? — поинтересовался Зееман.

— Полковник все объяснит, — обер-лейтенант после рукопожатия поспешил натянуть перчатку ибо было зябко, — от себя добавлю, что хлопоты скорее приятные.

Поскольку время позволяло, Альбрехт прошел в помещение казарм, проверил закрепленное за его взводом помещение и доложил командиру роты о прибытии. Гауптман Шиллер одобрительно посмотрел на часы и предложил кандидату в офицеры подумать над целью полкового сбора. Оберфенрих старательно собирался с мыслями, но в конце-концов признался:

— Не имею ни малейшего понятия, херр Гауптман. Единственное, что приходит в голову — это посещение нашего абшнита одним из руководителей Рейха.

— Браво, херр оберфенрих! — довольно улыбнулся Шиллер, — такая проницательность делает вам честь.

— Неужели… мое предположение верно?

— Отчасти. А теперь — молчок! Все остальное узнаете в течение дня. Остальных офицеров роты прошу в это не посвящать.

— Ich werde, Herr Hauptmann! — пролаял Альбрехт.

В ту же минуту помещение ротной канцелярии начало наполняться офицерами и фельдфебелями. Не ожидая, пока каждый из них доложит о своем прибытии, Гауптман Шиллер громко объявил:

— Господа! Сегодня давайте обойдемся без церемоний! Все-таки, выходной день. После завтрака переодеть солдат в парадную форму и ровно в восемь тридцать построение в общеполковое каре на плацу. Побатальонно. Личному составу объявить, что после обеда им разрешат сходить в город. Все ясно?

Дружный «Jawohl» было ему ответом. Даже пришедший чуть позже всех гауптфельдфебель Риккен кивнул наполовину седой головой и лишь спросил:

— В город отпускать как обычно — треть?

— Уставы, гауптфельдфебель, еще никто не отменял, — подчеркнуто вежливо проговорил Шиллер.

Риккен развел руками и еще раз кивнул. Подойдя к Зееману, он спросил:

— Поможете мне, херр оберфенрих?

— Конечно, помогу, — сказал Альбрехт, — а в чем именно?

— Нужно будет проверить всех солдат роты, отпускаемых в город.

— Можете на меня рассчитывать! — пообещал он гауптфельдфебелю.

Отвлечемся немного от нашего повествования и поясним читателю, что же за зверь такой — гауптфельдфебель. Проводя параллель с Красной и Советской Армией можно с уверенностью констатировать: гауптфельдфебель Вермахта есть старшина Вооруженных сил. Почти. Если учитывать, что по штату в пехотной роте Вермахта не было ни замполита (комиссара), ни чистого заместителя, то львиную долю их работы выполнял гауптфельдфебель, которого величали «матерью роты», а солдаты за глаза называли «Шпайсс», то есть — «Длинный нос». Итак, наш «Буратино» был полным заместителем командира роты по хозяйственной части, контролировал работу всех тыловых служб и обеспечивал порядок в тылу. «Гауптфельдфебель делал все, чтобы даже в условиях войны снабжение роты было поставлено на должном уровне. «Шпайсс» просматривал бумаги, в том числе отчеты, поступающие приказы, списки на повышение, списки прибывших и убывших, инвентарные перечни, доклады и тому подобные мелочи. Через руки гауптфельдфебеля проходила вся информация, касающаяся личного состава роты, он составлял похоронные извещения, отвечал на запросы властей и прочее. «Шпайсс» проверял и раздавал солдатам почту, в его обязанности входило следить за четким распределением отпусков. Он следил за тем, чтобы в роту вовремя поступало все необходимое. Гауптфельдфебель организовывал баню для солдат, отправлявшихся домой, а если тем приходилось ждать поезда, то обеспечивал им проживание. В крайнем случае, гауптфельдфебель мог заменить вышедшего из строя командира взвода».

Короче говоря, один гауптфельдфебель заменял красноармейского старшину, политрука и заместителя командира роты. И дело здесь не в том, что Вермахт был более высокоорганизованной боевой единицей по сравнению с РККА. Это и коню понятно. Дело в том, что немцы за пять лет на осколках Рейхсвера создали современную армию, а инертная Русь (как выяснилось впоследствии) за двадцать лет ни к чему подобному не смогла и приблизиться. Лишь когда упершаяся в задницу рогатина не позволила пятиться дальше, наш олимпийский Мишка начал отрабатывать давно забытые приемы ближнего боя. Еще немного отвлечемся и вкратце расскажем о немецкой системе подготовки кадровых офицеров. Это необходимо для предупреждения возникновения различных вопросов.

«Желающий стать офицером после проверки его благонадежности по линии гестапо, сдачи экзаменов по физической подготовке по линии «Юнгфольк» и «Гитлерюгенд» сдавал вступительные экзамены в училище.

Затем кандидат посылался в боевой полк (во время войны обязательно в полк, ведущий боевые действия) на год солдатом (во время войны срок сокращался).

После окончания срока при условии положительного отзыва командования полка кандидат получал звание «фаненюнкер» равное званию «ефрейтор» и после непродолжительных теоретических занятий (от 2 до 6 месяцев) вновь посылался в другой боевой полк на ефрейторскую должность на срок от 4 до 6 месяцев. В это период ему должны были предоставить возможность часть времени выполнять обязанности командира отделения. Не отвечающие требованиям командования фаненюнкеры в училище не возвращались, а оставались служить в части ефрейторами.