Александр Щербаков-Ижевский - Демянский «котёл». Серия «Бессмертный полк» Страница 7

И сразу же, при первом налёте Ермаков сбил пару «Юнкерсов». Затем ещё. Но потом уже «Юнкерсы» зашли на бомбометание в паре и фугас со второго самолёта разнёс в щепки всю «зенитную» установку. Кое-что нам удалось собрать от первого и второго номера противотанкового ружья. Захоронили их кишки, куски мяса и фрагменты тел тут же, под кусточками по соседству.

Бывало, что и немцы прилетали по ночам на своих маленьких самолётиках. Заглушив мотор, они планировали над нашими позициями. Заметив огонёк сигареты, искры от костра запросто могли сбросить на наши головы небольшие бомбочки. А чаще всего немцы кидали на шум, на разговор, на огонёк кассеты, начинённые мелкими гранатами. Она раскрывалась в воздухе и десятки гранат, как горох засыпали окрестности. Солдаты эту фашистскую пакость называли «фур-фур».

А ещё над «передком» в ночном небе летали немецкие «керосинки». Это небольшие потрескивающие шумливые самолёты. «Керосинка» выбрасывала осветительные ракеты и летала между ними, высматривая, куда бы зашвырнуть парочку небольших бомб. Вреда от неё было немного, но беспокойства и шума было предостаточно. Не давала спать. Словно блоха, вставленная в уши стучала: «Тук-тук-тук…»

Поначалу, завладев военным преимуществом, немцы, как правило, обустраивали глубоко эшелонированную линию обороны. Эффективно использовали межозёрное дефиле. Посуху вдоль лесов, на границах с болотами устанавливались дзоты, пулемётные бронеколпаки. Передовой рубеж сразу же превращался в неприступный укрепрайон.

А наша оборона, как правило, проходила прямо по болоту, куда уже не совались фашисты. Одни островки сухой земли были на нашей территории, другие на стороне немцев, третьи же делились пополам. Между островками укладывались гати, настилы. Самым лучшим считался настил из бревен. Так и перемещались: где по настилу, где вплавь, где на плотике. Лодка считалась роскошью и излишеством.

Болото всегда оставалось болотом. Даже зимой. Направления нашего движения, как оказывалось, были постоянными, и немцы научились определять возможные скопления людей, били прицельно. Настилы, островки, гати становились одновременно опасными для всех скучившихся людей. В случае прямого попадания потери были большими. А разбросанные по болоту куски тел уже никто не собирал. В таких случаях восстанавливали только саму гать.

Конечно, все кругом было заминировано. Островки сухой земли, само болото таили опасность с обеих сторон. Обидно, но, бывало, сами же на своих минах и подрывались. Так сказать непредвиденные потери. Разорванные тела из болота уже не собирали по кускам.

Если начальство возлагало большие надежды на захват опорного пункта немцев, то со всей округи съезжались большое руководство. Не дай бог, если не получалось достигнуть результата. Утром в пехотном полку устраивали экзекуцию: перед строем обязательно расстреливали несколько человек. Это были, без вариантов, «крайние». На них командиры списывали всю ответственность за поражение.

Фашисты тщательно, с арийским подходом готовились к обороне. Они же были на берегу, на краю болота. Доты и дзоты соединялись извилистыми траншеями. Болота и заливные луга перед первой линией обороны были заминированы на глубину до километра. Затем шли проволочные заграждения в три ряда. Огневые точки имели пушки, пулеметы. Было очень много минометов.

По всей дороге от Старой Руссы до Демянска у них маневрировали резервные части. Летом 1942-го года они протянули железнодорожную ветку, и движение их приобрело фантастическую продуктивность. По ночам и в плохую погоду было далеко слышно, как сновали паровозы привозящие эшелонами подкрепление, провизию и военное имущество, а обратно из «котла» вывозили раненных и сломанную, исковерканную технику.

Немцы тоже были те ещё барахольщики. Когда мы разбивали их колонну, среди повсюду валявшихся трупов можно было определить по документам бельгийцев, голландцев, французов и прочих фашистов-добровольцев. Приходилось потрошить их имущество. Чего тут только не было. Какие-то тряпки, женское бельё, посуда, ковры, даже фаянсовые унитазы. А в их карманах фотографии, письма, презервативы, порно открытки-целые коллекции. Многие солдаты Вермахта были с орденами, даже за захват Крыма. После разгрома, вид немецкого финиша доставлял мне огромное удовольствие.

С авиацией с нашей стороны было вообще туго, а танки существенного влияния на ход боев не оказывали в связи с их малым количеством. У них же в достатке и на ходу были и танки, и авиация. Оборона противника была слишком уж сильна. Конца и краю не было видать противостоянию.

Но отважно сражались русские солдаты и офицеры. С нами воевали: сын советского полководца Михаила Васильевича Фрунзе Михаил, 161-й истребительный авиаполк. Он был сбит и погиб в районе Старой Руссы. Здесь же летчик 580-го истребительного авиаполка лейтенант Алексей Маресьев тоже был сбит и выжил. Борис Полевой написал о нем легендарный учебник мужества «Повесть о настоящем человеке».

Вопреки советской пропаганде факт. 21 августа генерал Качанов уступил Манштейну в противостоянии у Старой Руссы. Немецкий корпус уничтожил до «60% личного состава русских и свыше 80% боевой техники», а вся 34-я армия бежала с поля боя и попала в окружение. В плен сдались 12 тысяч человек. Немцами был захвачен 141 советский танк, 246 орудий и особо ценный трофей, застрявшая в болоте легендарная, секретная реактивная установка БМ-13, «Катюша».

Война стала для нас обыденностью.

Если у командира была душа, он от безысходности шёл в атаку вместе с солдатами. И погибал с чистой совестью.

В то же время жестокие, циничные, случайные люди в армии, да просто проходимцы, как тараканы прибивались к тёплым и сладким, а главное безопасным щелям.

Как и в любом обществе на фронте сложился костяк снабженцев, медиков, контрразведчиков СМЕРШа, штабистов и других подобных людей. Они образовали и довели до совершенства механизм приёма пополнения и отправки его в бой, на смерть. Своеобразную мельницу смерти.

Эти люди были те ещё мерзавцы, настоящие подонки привыкшие к человеческим страданиям.

Ихнее начальство подбиралось тоже соответствующее не рассуждающее. Либо тупицы, либо подлюги и выродки. Способные лишь на жестокость паскуды. Клейма негде было ставить негодяям.

Командир полка 311 дивизии выдвинулся на свою должность из командира банно-прачечного отряда, или по-другому бабского или бл… ского командира. Он без рассуждений гнал свой полк вперёд. Без рассуждений гробил его множество раз, вновь и вновь пополняя его из резерва. А в промежутках между боями он пускался в загул и пил водку «по-чёрному». При этом красиво, со смаком плясал цыганочку с выходом. Опять же с бабами из банно-прачечного отряда.

Солдат, как правило, офицеры не били. Но, если поднимешь руку на офицера, штрафбат был гарантирован. Однажды командир горнострелковой бригады Угрюмов, будучи пьяным в стельку палкой лупил и гонял офицеров своего штаба. Битые начальством офицеры повинились, но не заложили начальника.

В другом случае он загнал свою часть по шею в воду, сквозь битый лед реки Мги. Было страшно морозно. Костров не было и водки тоже. Вся бригада погибла. Замёрзла. А её командир, полковник Угрюмов, как всегда пьяный до невменяемости, ходил по берегу неприкаянным. Скорее бы опохмелиться ему. По любому, вскорости пополнение подошлют.

Раздолбайство и пьянство не помешали ему стать генералом. Ведь русские мужики понятливые и сообразительные трудяги, особенно, когда трезвые.

А для генералов солдат всегда был навозом. Так уж повелось относиться к людям при социализме. Для достижения великой цели любые жертвы были приемлемы.

Поразительная разница существовала всегда между передовой и тылом.

На переднем крае лилась кровь, в избытке было страдание, а смерть являлась рядовым, никчёмным случаем. Там было не поднять головы под пулями и осколками.

Преобладали голод и страх, непосильная работа. Укрыться было негде в жару летом и в проливной дождь осенью. Мороз зимой пробивал до костей и трясучки. И жить-то было невозможно, разве что выживать. Обычным делом были адский обстрел и бомбёжки.

Дополнительным издевательством всегда присутствовал командирский пьяный угар.

Бойцы там были не жильцами. Они и сами понимали, что обречены. Для них было спасением ранение. И то не факт, что подфартит выжить.

Другое дело тыл. Здесь другой мир. Здесь находилось начальство, штабы. Стояли тяжёлые орудия, были расположены склады, медсанбаты. Снаряды долетали сюда далеко не всегда. Бомбы из самолётов падали на головы лишь изредка.

Если не переведут на передний край, все здешние останутся живы.

Поэтому у нас, на передовой штабистов и тыловиков ненавидели.

От сложившегося положения дел появлялось чувство какой-то безысходности. Каждый день одно и то же: пот, кровь, смерть. Смерть, кровь, пот. И так по замкнутому кругу, вырваться из которого не было никакой возможности.