Андрей Шандаров - Время Сварога. Грамота Страница 7

– Это что, фокус такой, да?

Руслан обалдело смотрел на женщину, глаза у него горели, нос с горбинкой раздувался, как у доброго скакуна. Было видно, что он уже раздел ее взглядом.

– Какой там фокус, привычка!

Женщина игриво разогнулась, выставила вперед грудь и отвела в сторону ногу, демонстрируя крутое бедро. Руслан аж задохнулся. Кавказская кровь забурлила и готова была прорваться фонтаном.

– А имя у такой красавицы есть?

– Конечно есть, а вам зачем? – продолжала кокетничать женщина.

– Жениться хочу.

– А я замужем.

– И кто у нас муж?

– Зек у нее муж! Ты, Лизка, давай не смущай молодежь, не мешай работать, – послышался голос директора лесопилки.

Он появился так же неожиданно, словно материализовался из воздуха. Он был единственный мужчина на этом производстве и, видимо, обладал особым авторитетом, потому как Лиза прекратила улыбаться и сразу отошла в сторону.

Странной особенностью этой местности было то, что все тяжелые работы или, вернее, практически все работы выполняли женщины. Мужики либо занимали руководящие должности, либо охотились и рыбачили, либо пили горькую, либо сидели. Время словно замерло здесь и вернуло послевоенный период, когда дефицит мужских рук чувствовался во всем: покосившиеся заборы, старые крыши и сараи на личных подворьях, раздолбанные дороги и тротуары на улицах. Как и всегда на Руси в период лихолетья основная тяжесть проблем ложилась на женские плечи, так и здесь, в отдельно взятой деревне, правила жизни оставались неизменными.

Вечером, уставшая от работы, после плотного – на убой ужина, моя бригада завалилась на отдых. Ноги и руки просто отрывались, спины ныли так, как будто по ним проехались трактором. Не было только Руслана. Он появился утром перед сменой. Лицо выражало высшую степень удовлетворения от проведенной ночи.

– Женщина – огонь! – выставляя большой палец, констатировал он. – Весь вечер уламывал. Зато потом… и тебе баня и парилка с веничком. А уж в постели – вообще молчу!

– У вас на Кавказе тоже бани есть?

– Таких нет!

– А женщины такие есть?

– Нет!

– Ну так женись.

– Не могу, дома невеста ждет. Родня не поймет!

Весь последующий день прошел, как и предыдущий, под лозунгом: «Бери больше – бросай дальше». Лиза крутилась рядом, переглядывалась с Русланом. Тот улыбался, подмигивал, но не подходил, храня конспирацию. За ужином в столовой моего слуха коснулась фраза, брошенная поварихой:

– Вон тот черненький! Это он! Совсем стыд потеряли! Теперь наши мужики им устроят!

О чем шла речь, догадаться было нетрудно. Интуитивно я уже ожидал нечто подобное, но не был готов к такому стремительному развитию событий. Тревога начала закрадываться в душу, а по мере того, как наша бригада подходила к дому, она только усилилась.

На площади толпились деревенские мужики. Их сначала было немного, но с каждой минутой появлялись все новые и новые, казалось, вся деревня от мала до велика высыпала на центральную площадь. Молодые парни и сорокалетние мужики, вооруженные кто цепями от капканов, кто монтировками, пришли нас убивать. Едва мы зашли в дом, как площадь загудела.

– Где этот чурка, а ну выходи!

– Выходи, гаденыш, поговорим! Не хрен наших баб портить!

Бледный от страха Руслан залез под кровать.

– Братцы, не выдавайте! Они ведь забьют меня до смерти, – орал он оттуда.

– Что, пехота, страшно? Раньше надо было думать!

Прошло несколько напряженных минут, которые растянулись в томительную бесконечность. Мужики не собирались расходиться, а наоборот, подогревая друг друга угрозами в наш адрес, или, точнее сказать, в адрес Руслана, требовали крови.

– Что будем делать? – спросил я, не отрывая взгляда от улицы.

– Может, надо милицию позвать? – предложил кто-то.

– Где ты видел здесь милицию? Тут, наверное, один участковый на весь район!

– Ну, тогда главу администрации! Он-то уж сможет успокоить своих…!

– Чем успокоить, задницу свою подставить?

– Эй, Руслик, вылезай, поговори с народом! Расскажи им, какой ты несчастный, авось тронешь их ранимые сердца!

Но Руслан не подавал признаков жизни. Гробовая тишина под кроватью была ответом.

– Слушайте, парни, а почему они не вломились к нам? Что им мешает положить нас здесь?

В самом деле, ничего не мешало мужикам войти в дом, хлипкие запоры не смогли бы их удержать, но почему-то они этого не делали, а ограничивались криками с улицы. Необъяснимая деревенская вежливость или немецкое понятие о неприкосновенности чужого жилища заставляли их оставаться снаружи.

– Воспитанная немчура, блин.

– Мы немцев били и бить будем! Пусть знают – русские не сдаются! – заорал кто-то в патриотическом порыве.

– Ты еще скажи, что будем стоять до последней капли крови.

– А может, ничего нам не сделают? Так, попугать пришли?

– Давай, Игорек, ты у нас сержант. Тебе и разруливать.

– Да, Игорь, тебе они ничего не сделают. Ты не Руслан. Ты не виноват!

Вот и случился этот самый момент истины. Помощи ждать было неоткуда. С другой стороны, учитывая, что терпение местных жителей было не безграничным и отсидеться в ожидании благополучного исхода не представлялось возможным – нужно было принимать решение.

– Ладно, попробую. В случае чего пишите письма на родину.

С замиранием сердца я вышел на площадь. Суровые нетрезвые лица встретили меня мрачно. Они с интересом разглядывали смельчака, пока, наконец, кто-то не выкрикнул:

– Это не он, это другой!

– Где чурка? Чурку давай.

– Тихо, мужики! Чего бузим? – стараясь придать голосу как можно больше твердости, начал я.

– Ты кто, командир? – понеслось из толпы.

– Три сопли на погонах и уже командир!

– Борман, врежь ему!

– За чурку ответ держать будешь?

– Где чурка? Чурку давай. Мы против русских ничего не имеем. Чурок бить будем.

Национальный вопрос всплыл во всей красе.

– Стойте, мужики, – я поднял обе руки в знак примирения. – Что вы хотите?

– Башку оторвать вашему козлу.

– Так вы же его убьете!

– Как получится, – продолжали куражиться местные.

– А за что?

– А ты не знаешь?

– Это он дурака включает.

– Бей его!

– Нет, в самом деле, за что его убивать? Мы не хотим с вами ссориться! – продолжал я.

– Поздно, уроды! Женщин наших трогали, теперь отвечайте.

– Да мы только приехали. Какие женщины? Когда бы мы успели?

Из общей массы выдвинулся мужик, лет сорока, обутый в болотные сапоги, закатанные под коленями. Он неспешно потряхивал цепью, намотанной на правой руке.

– Не юли, малец. Лизка нам все доложила. Когда ее муж из зоны откинется, мы ему что скажем? Не сберегли для тебя кралю? Какой-то залетный, да еще и хачик попользовался твоей марухой? Нет, братишка, я «чертом» буду, а такие «рамсы не путаю».

– Вот так она все и рассказала? – я изобразил удивление. – Ей-то зачем это нужно? Она ведь не дура, чтобы так подставляться? Может быть, она придумала все?

– Соседи видели! Изнасиловал он ее!

– Если он ее насиловал, а соседи все видели, почему они не вступились? Она наверняка кричала, звала на помощь, ведь так? Любой нормальный человек, тем более сосед, помог бы женщине? Правильно?

Мужик молчал. Замолчали и остальные.

– Значит, изнасилования не было или, скорее всего, ничего не было, а Лиза все придумала или соседи врут! – продолжил я и почувствовал, как чаша весов качнулась в мою сторону.

Едва уловимая надежда, что конфликт может разрешиться без крови, придала мне уверенности. Но молчавший мужик, словно и не слышал моих веских аргументов.

– Я смотрю, ты паренек крученый! – процедил он сквозь зубы. – Излагаешь красиво. Но мы свою Лизавету знаем, бабенка она на передок слабая и за это мы ее накажем, а Генке на зону отпишем, что с хачиком тоже разобрались.

Площадь опять загудела, только теперь уже одобрительно соглашаясь с условиями своего лидера. Я опять попытался забрать инициативу в свои руки и привел последний довод, пришедший мне на ум, из жизни братьев наших меньших, суть которого сводилась к желаниям одной стороны и готовности другой к совокуплению.

Зря я это сказал. Право обвинять и уничижать блудницу, было позволительно только своим, но когда чужой отзывается оскорбительно о своей, хотя и падшей женщине, это уже было недопустимо.

Удар пришелся в висок. Цепь с металлическим грузилом звякнула, разматываясь, и с лязгом опустилась мне на голову. Все померкло. Затем свет вспыхнул вновь, как будто включили запасной рубильник. Словно сквозь немытое стекло проявилась деревенская площадь с толпой народа, сгрудившегося вокруг лежащего на земле тела. Тусклый свет, как от слабой лампочки, сделал мир серым и невыразительным, будто в черно-белом кинофильме.

«Странно, а где же краски?» – пронеслось в мозгу.