Купец. Поморский авантюрист (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 7

Митька выпрямился, потягиваясь, хорошенько разминая затекшие мышцы. Следом изложил рыбакам свои мысли о Николке. Те выслушали, уселись на перекур.

— И сколько ты ему на лапу давать собрался? — недоверчиво приподнял бровь Стенька.

— Половину бочку отмерим, — невозмутимо пожал плечами Митька.

— А икры?

— Без икры.

В разумении Митьки, половина бочки — самое то. Больше — лишнее, а меньше — и обидеть человека можно, не поймет. Если уж что-то давать собрался, благодарить, то не жадничай, золотую середину держи.

— Да с хрена ли? — буркнул Стенька. Пусть речь и не шла об икре, но с рыбой он тоже не собирался расставаться.

— С хрена ли ему вообще что-нибудь давать, он что, ловил форель? — Павлик хлопнул ладонью по одной из тушек форели, поддерживая недовольство брата. — Он же сам сказал, что ему от нас не надо ничего!

Митька вздохнул: не поняли, зря, выходит, объяснял, начинай с начала. Но на выручку пришел Олешка, который был постарше братьев, а главное, посмекалистее.

— С того хрена и делиться, дурья твоя башка, — забухтел он. — Он, может, и сказал, а в следующий раз от нас отмахнется либо Андрейкиной артели нашепчет, коли дело подвернется выгодное. И что делать будем? С местными скупниками торг продолжим вести? Подумай хоть, какие возможности открываются!

— А если и продолжим?

Стенька не хотел признавать правоту Олешки, но возразил без прежнего напора. Спорить он особо не собирался, больше для порядку, не сразу же соглашаться.

— Ну если так… — протянул задумчиво Павлик. — Я за.

— А я и не говорил, что против, — буркнул Стенька.

— Вы, ребятки, лучше подумайте, куда деньжищи такие тратить будете, когда мы торг проведем? — добавил Митька, закидывая удочку. — Денег-то с торга будет немало.

— Так, куда тратить-то, дело ясное — на баб! — хмыкнул Олешка. — В город съездим, развеемся как следует.

Стенька и Павлик захихикали, всем видом соглашаясь со словами старого рыбака. У рыбаков бабы — святое, даже если жена есть.

— Вы бы лучше на дело пустили.

Митька вздохнул, поднялся, заканчивая отдых.

Оно понятно, что это право рыбаков своими деньгами распоряжаться, но дай они причитающуюся им часть в монастырь, и на следующий промысел пойдут без всяких обязательств. Однако рыбаков Митька знал достаточно — никто из них не отдаст в монастырь и ломаного гроша. В отличие от Митьки, в головах рыбаков не укладывалось, что можно вести собственные дела, торг и без всякого ряда. Да просто потому, что это никому из них не было нужно. Зачем? Сходили раз в море на промысел, и есть на что жить до следующего промысла. Так ради чего усложнять? Не дай боже разориться, в холопы попасть. Надо это Митьке — пусть себе занимается, вон башковитый какой. Так что ответом Митьке стали слова Стеньки, вполне в духе наживщика:

— Работа она что, в лес не убежит, чай, не волк. А вот баба — то другое дело!

— Баба — другое!

— У-у-х!

— Чего ухаешь, старый, тебе-то куда баб?

Все трое снова дружно рассмеялись, принявшись задорно подпихивать друг друга в бок — согревались, засиделись без дела. Митька пожал плечами, демонстративно вернувшись к разделыванию рыбы. Мол, отдохнули, пора бы и к работе возвращаться. То, что Олешка, Стенька и Павлик никакие не дельцы, это он понял давно. Зато ребята рыбаки хорошие. Нет, можно было, конечно, возразить и поспорить, чего-нибудь заумное такое ляпнуть, но проходили, что называется. Во-первых, заумных речей не поймут, а во-вторых, никогда такие споры ни к чему не приводили, все оставались при своих. Это его, Митьки, проблемы, что сам не хочет долю с выручки на баб тратить и на трактиры — все до гроша монастырским отдает. Другие на такое не подписывались, ряд не заключали. Шняка у них какая-никакая, но есть, а вот бабы… Бабы — это другое дело!

Митька все прекрасно понимал, потому не спорил. Да и сам на баб был падок и не прочь потратить копейку-другую. Не мужчина он, что ли? Мужчина. И бабу страх как хочется, ибо старческой немощью не страдает. Вот только отца с матерью было спасти гораздо важнее, чем бабе на берегу юбку задирать.

Ладно, бабы бабами, а рыбки на борту осталось, считай, всего ничего, все выпотрошено и расфасовано. И солнце забралось достаточно высоко, чтобы местечко у берега найти для высадки, откуда купцов на торг дожидаться. Поручив остатки рыбы Стеньке и Павлику, сам Митька с помощью Олешки направил шняку к губе Варзины. Там и была назначена встреча с купцами. Взяв курс, Митька задумчиво уставился на водную гладь.

— А ты, Митька, бабу не хочешь? Иль по Машке своей опять сохнешь? Сознавайся!

Митька вздрогнул. Не то чтобы слова Олешки застали его врасплох, просто от имени Машки по спине пробегал ставший привычным холодок. Он уже тысячу и один раз успел пожалеть, что рассказал о ней Олешке, но как тут не расскажи, когда подчас месяцами торчишь безвылазно в морях. Невольно язык развяжется. Вот и выложил он старому рыбаку все, что на душе было. Собственные чаяния об отце и матери, о желании создать свою компанию купеческую, дабы славу былую вернуть. Ну и о Машке тоже рассказал. Она осталась в хозяйстве у Вениамина, за сотни верст от Кольского полуострова, куда Митьку занесла судьба. Олешка не болтал о Митькиных откровениях, и о самом разговоре старый рыбак с тех пор тоже не вспоминал. Сейчас вот вспомнил, чем, признаться, поставил Митьку в тупик.

— А может, и сохну, тебе-то какое дело, — поежился он. Вскинул руку, закрывая, как козырьком, ладонью глаза и всматриваясь в очертания земли перед собой. С таким видом, что ему нет дела до слов рыбака.

— Да вижу же, что плывешь, — прокряхтел Олешка. — Влюбился?

Митька с минуту смотрел перед собой, потом медленно опустил руку, повернулся к Олешке, залившись краской и потупившись.

— Да кто ж его разберет, может, и так. — Митька тряхнул головой. — Не пойму.

Олешка пожал плечами и внушительно, с прищуром взглянул на Митьку, подбоченился.

— Да и по папке с мамкой скучаешь, вижу же, — заявил он. Не дав Митьке опомниться, не дав начать отнекиваться, рыбак продолжил: — Знаешь, я больше своего не возьму, что мы перед промыслом договаривались. Посчитай меня, как если б мы обычной рыбкой торговали со скупниками, а остальное в монастырь отдавай.

Митька не стал скрывать своего удивления.

— Чего так?

— А мне хватит, не надо больше, зачем мне деньжищи такие? Еще прибьют, глядишь, старика, когда в трактире начну щеголять. А тебе в самый раз, с долгом рассчитаешься. Нам же лучше будет. Дело?

— Дело, — растерянно вымолвил Митька, не веря своим ушам.

— Ну вот и сговорились.

Олешка, закончив разговор, уставился на приближающуюся губу Варзины. Выражение лица у него было такое, будто бы ничего не приключилось, подумаешь, какой пустяк. Разумеется, старый рыбак недоговаривал. Дело было отнюдь не в боязни быть ограбленным и ходить с проломленной головой. У рыбаков с этим делом строго — друг на друга никто не нападает, а пришлых разбойничков гоняют, чтобы руки не грели. Нет, дело было в другом. Митька, чутка поразмыслив, решил, что не будет спрашивать и ковырять старику рану. Вдруг передумает, еще не хватало… А так и Митьке лучше, и Олешке в перспективе денег побольше пойдет. Однако Олешка таки выложил свои мотивы, когда Митька протянул ему руку, чтобы поблагодарить.

— Спасибо, Олешка.

— Тебе нужнее, мне в моем возрасте столько баб не одолеть. Детишек я уже вырастил — по Руси-матушке все разбежались. А ты молодой, тебе нужнее с Машкой твоей. Знаю, тоже был молодой.

Вот за такими признаниями и откровенными разговорами, очень даже приятными для Митьки (с долей Олешки он вновь мог рассчитывать, что отдаст долг монастырю сполна), шняка успешно миновала залив и зашла в губу. Олешка начал рассказывать историю, которую Митька слышал уже много раз по прежним ходкам. О том, как старый рыбак познакомился со своей ныне покойной женушкой и как они попали на Кольский полуостров в поисках лучшей жизни.