Кайл Соллей (СИ) - Тимофей Кулабухов Страница 7

Крики и шум где-то далеко привлекли внимание. Ночь из капеллы почти ушла, её тени прятались по углам, через окошки лез нахальный новый день. И в этом дне царствовал хаос.

Вчера вечером старый капеллан Херв, кряхтя и подволакивая ногу, ушел. Но оставил бедного мальчишку, церковного служку — стеречь, не спать, смотреть за мной. Что со мной могло произойти? Бедолага был совсем молод, лет пяти-шести. Какой-то дальний родственник старика-капеллана, присланный или вернее сосланный на попечение церковнику чтобы избавиться от лишнего рта. Маленький, испуганный, молчаливый и с огромными глазами он вызывал сострадание, что никак не сочеталось с его суровым наставником, который даже настоящим священником не был, а бывшим воином отряда барона, а его сан куплен за несколько баранов и новый дубовый стол для местного монастыря.

Мальчишка поставил возле алтаря большой стул. Сел на него, потом подогнул грязные ноги подальше от холодного каменного пола. Ухитрился свернуться костлявым калачиком и уснуть, держась за спинку стула.

За эти три дня поглазеть на меня приходили, наверное, все обитатели замка. Даже не по разу. Рано или поздно им надоедало, потому что ничего не происходило, я просто стоял на коленях чуть в стороне от алтаря, на мужской «правой», от алтаря, половине. Капеллан озадаченно следил за мной. Не удивительно, ведь именно к нему приставали с расспросами. Надо отдать ему должное, на некоторых прихожан он просто нечленораздельно рычал, другим хорошо поставленным голосом цитировал священное писание в каких-то многозначительных фразах. Вопрошавшие разочарованно кивали, соглашались и убирались прочь. Но даже ночью, когда меня гарантированно никто не видел, так и не менял позы, хотя тело уже одеревенело.

Я медленно встал, опираясь правой рукой о пол. Колени хрустнули. Потянулся, разминаясь, зашуршал разбойничьим плащом, отчего разбудил церковного служку. Тот проснулся, выпучил глаза и пискнул. Стул под ним покачнулся, мальчишка легко спрыгнул с него, чуть не упал и стал бочком-бочком пятиться к двери возле алтаря, пока не выскользнул в неё.

Больше в капелле никого не было.

Медленно побрел к выходу, толкнул скрипучую створку, вышел на свет и с удовольствием вдохнул утренний воздух. С крепостной стены на меня недовольно взирала черная ворона.

Двор замка, неправильной формы и вытянутый, был разделен на верхний, чистый двор и нижний — грязный. Церковь была в чистом. Шум происходил в грязном дворе.

Пошевелив сухим языком и откашлявшись, я спросил сидевшую на стене ворону:

— Пора ли новорожденному Кайлу выйти на свет?

Птица не удостоила меня ответом.

Глава 3. Снорре безнужный

— Что происходит?

Замок это вроде как дом. Жилище. В этом доме, вернее на его грязном нижнем дворе я взирал на толпу людей, окруживших виселицу. Висельный помост. Это кривоватое грубое Π-образное сооружение из рассохшегося дерева для казни людей, для повешения — не было новым. То есть оно стоит тут постоянно? И эта конструкция сейчас не пустовала. Окруженный возбужденными жильцами замка на ней корчился, извиваясь на веревке, какой-то паренёк. Руками он держался за петлю, что не спасало от удушения.

— Что тут происходит? — так же тихо и хрипло повторил я, стоя за спиной толпы. Как и в первый раз, народ гомонил, никто не обратил на меня внимание.

Двор когда-то был устлан камнем. Булыжниками. Сейчас они в основном перемешаны с грязью и органическими отходами, что создает своеобразный аромат для всего замка.

Так. Народу немного. Правая опора конструкции для казни открыта моему взгляду. Я ковырнул здоровенный булыжник и взвесил в руке. Большой. Размахнулся и нечеловеческим броском метнул в открытую опору. Камень смешно расшвырял грязь в полете и ухнул, разломил опору виселицы. Сооружение скрежетнуло, завалилось, и под общий «оооох» рухнуло в грязь вместе со своей жертвой. Только тогда головы зрителей повернулись ко мне.

— Что, мать вашу, тут происходит? — на этот раз меня услышали.

Не дождавшись ответа, пошатываясь от усталости, недовольный, я прошел к недоказнённому, бесцеремонно распихивая тех, кто оказывался на пути. Тот вяло барахтался, хватал ртом воздух, взгляд бесцельно бегал. Я с силой просунул пальцы под петлю, раздвинул и стянул её.

Парень, грязные волосы которого, вероятно, природой задуманы нежно-желтыми, вращал глазами и дышал часто-часто, не выпуская из рук висельной петли.

— Кто ты и почему эти люди казнят тебя?

Не знаю, слышал ли он меня и понимал, но ответить явно был не в состоянии. Его выгнуло дугой и вырвало прямо на сломанную виселицу.

— Ты!

Я ткнул пальцем наугад в ближайшего слугу. Он сделался бледным как мел, а остальные шарахнулись от него как от чумного.

— Принеси воды. Много. Чистой.

За миг до того, как убежал, на его лице мелькнуло облегчение.

— Как его звать? — я повысил голос и стал водить нахмуренным взглядом, пока не наткнулся на мажордома Оливера Рэда.

Тот вытянулся и бодро рявкнул:

— Не знаю, милорд! Но ублюдка — чужака привели они! — и указал пальцем в толпу, которая спешно расступилась, показав трех крестьян: широкоплечего мужичка с черной бородой, тётку с выпученными, немного раскосыми глазами и скособоченного дедка, опирающегося на посох. Все трое несинхронно бухнулись на колени прямо в дворовую грязь. Впрочем, их одежда была насколько нечистой, что это не имело особого значения.

Заговорил дед, протяжно вытягивая слова.

— Мой барон! Этот ублюдок украл у вдовы Гвенаел козу. И съел. Точнее, пытался разделать, чтобы приготовить и съесть, когда мы поймали его. Чужак, бродяга, вор, ублюдок. Простите, сир, мы не должны были избивать его, стоило заставить пожениться на вдове, она знаете, совсем одинока, с тех пор как Везунчик Мати утонул пьяным в реке на праздник святого Ионы…

— Так, довольно, голова кругом.

Слуга прибежал с целым ведром воды, при этом улыбался словно я только что спас его от смерти. Не знаю, запрещено ли по этикету сыну барона пить воду прямо из ведра, стоя по щиколотку в нечистотах, но я мощно отхлебнул, потом окатил парнишку и всучил ему в руки ведро с остатками воды, чтобы он тоже попил. Не уверен, что, когда тебя казнят, хочется воды, но меня после трех дней стояния в местной церкви определенно иссушило.

— Украл козу. Хотел съесть. А почему вы решили, что он обязательно ублюдок? Родословную изучили? Даже ведь не спросили, как зовут…

— Снорре, — голос козокрада был сиплый, глухой и в обычных обстоятельствах, низкий. Сказав имя, он умолк.

— Снорре? Судя по внешности и имени — норд, норманн. Простите, что отвлек всех от увлекательного