Кайл Соллей (СИ) - Тимофей Кулабухов Страница 6

Айон нахмурился и отмахнулся.

— У тебя могут быть дети?

Его взгляд перестал быть добрым. На меня смотрел грозный и сильный властитель, барон Соллей Железная Рука. Иголки взгляда ловили мельчайшее движение. А я — растерялся от неожиданного вопроса.

— А прежний Кайл мог?

Айон утвердительно кивнул и ещё больше нахмурился.

— Тогда я тоже могу.

— А твои дети, они будут мне внуками?

— Ну конечно, никакой разницы. Может только чуть здоровее, чем у прежнего Кайла.

Он вздохнул и уставился в стороны замка.

— За внуков я тебе могу многое простить. Ты не обижайся, чужак, но ты подменыш. Подменыш. У нас такое есть в сказках. Но в сказках всё плохо заканчивается.

— А в жизни?

— Ещё хуже.

— Человек! Айон! — мой голос снова дрогнул, — я не просил обо всём этом. Мне оно не надо. Не нужна чужая жизнь. Я не враг Кайла или кого-то здесь. Я здесь случайно.

Я развернулся и начал поворачиваться и вставать, но он мягко удержал меня.

— Кайл мертв. Ты нет. Хочешь уйти?

— Не знаю.

— А я знаю. Оставайся.

Он замолчал. Всадник был уже отчетливо виден.

— Согласен?

Подражая его манере, молча кивнул.

— Тогда скажи, вот среди прочих твоих могучих умений, сможешь ли ты простоять на коленях без движения в церкви три дня? Не став в итоге калекой?

— Могу, только какой в этом смысл?

* * *

Какой, твою мать, смысл?!

Да, я учусь ругаться по-местному. Пока что с самим собой.

Мы бросили повозку с трупом на того конного воина, звали его Гюнтер.

Когда доковыляли по земляному валу до замка, мост был опущен, а ворота застенчиво приоткрыты. Внутри нас ждала толпа грязных вонючих оборванцев, вооруженных камнями, палками и убогими кусками железа. То есть — вооруженный гарнизон воинов — эспье, отряд замка и барона. Их положено называть в честь длинной заостренной палки — рыцарское копьё, такая примитивная тактическая единица, действующая под рукой хозяина земли. И все с большущими испуганными глазами. Молчат, смотрят на нас.

На внутренней стене, разделявшей двор замка, сравнительно далеко, несколько столь же нелепо одетых женщин, причем тоже вооруженных.

Отец не заставил их ждать, войдя и грозно сверкнув глазами, громогласно (вот это голос, слышно даже на стене, а те, кто рядом, вообще частично оглохли) рассказал длинную, попахивающую идиотизмом историю.

То есть вначале, всё было сравнительно честно. Он с сыном (со мной) и толстяком Саржем охотился на болотных свиней. Слуга кашеварил, отец воспитательно вещал, я вел себя как дегенерат. Обычный день. Внезапно налетели бандиты, вооруженные до зубов здоровяки — наемники, которых было неожиданно — тринадцать рыл.

Зачем врать про количество я не знал, но моя задача была стоять молча и делать страдальческое лицо.

Так вот. Разбойники убили Саржа, смертельно ранили меня в грудь копьем. Про лошадку отец забыл упомянуть, хотя я даже вспомнил, что её звали Черёмушка. Тем временем барон Айон Корентин Соллей стоит один, с обнаженным мечом над умирающим мной, окруженный врагами, непременно хохочущими, и взывает всем сердцем своим к Господу, хотя исход уже предрешен.

Трагическая пауза, я не подозревал, что отец такой здоровский рассказчик.

В этот драматический момент в сопровождении легких нот трубной музыки с небес неторопливо, но в то же время быстро, спускается архангел Рафаэль. Само собой, со здоровенным фиолетового свечения мечом (это отец взял не иначе чем из цвета плазмы, очень она произвела на него впечатление). И давай это местное божество носиться на своих крыльях, поднимая вихри, и рубить злодеев на части. Всех победил. Ну, троих убил Айон. А потом барон встал на одно колено над умирающим мной. Да, я всё это время истекал кровью и неистово молился. Рафаэль сорвал с умирающего меня одежды, возложил на рану свою пятерню и исцелил. На этих словах был продемонстрирован мой шрам, по местным меркам — почти заживший.

Отец всем сердцем благодарил божество, обещая вести праведную жизнь и всю дорогу хвалить Господа.

Архангел, чей голос оказался чист как горный ручей, звонок как пение молодой девицы, но властен как у полководца при дележе добычи — благословил весь баронский род, земли, людей и оружие на всю прошлое и будущее. Обещал, что все благочестивые Соллей непременно попадут в рай.

После просил уходить прочь, ибо праведный гнев его сожжет все вокруг. Уходя, Айон видел краем взгляда божественное испепеляющее пламя, конечно же, фиолетовое, но не оглядывался, потому что не знал, дозволено ли это.

После затянувшейся паузы, скорее всего отец не знал, как окончить рассказ, старший слуга — мажордом Оливер, зычно проорал, — Славься великий барон и дом его! Славься Всеотец! Враг разбит, а мы осенены божьей благодатью! Урааааа!

Молчавшая до этого толпа разом загомонила, у кого-то блеснули слезы. Напряжение спало, многие потянулись к Айону чтобы поцеловать его руку. Чувствовалось, что он это дело не любил, руки не давал, велел звать баронессу Коринн. Оливер раздавал команды, организуя вместо битвы с неизвестной угрозой — застолье. Идея явно воодушевляла.

А я получил от отца тайный знак — он ткнул меня локтем в бок, и поплелся в сторону местного религиозного здания — капеллы. В общей суматохе никто не обратил на это внимание.

Там я и провел уже три ночи. В одном позе. Делая грустное лицо, изображая молитвы. Слева от алтаря, если смотреть от входа, на коленях, руки вдоль тела, лицо повернуто вверх. Три ночи. Чтобы с пользой провести время, копался в воспоминаниях Кайла, плавая там, как рыба в потемках водорослей.

Некоторые воспоминания были яркими, я проживал их по несколько раз. Образ родных был изменчивым, молодость и старость перемешивались. В клубах памяти я бродил по замку и землям вокруг.

Вообще кругозор прежнего Кайла был мал, он ничем не интересовался и ничего не знал. Воспоминания выдавали много эпизодов мелких издевательств над слугами, ябедничества и пакостей. Каменная крошка в похлебке конюха, украденное у капеллана вино, повариха, облитая помоями со стены, запертый в нужнике воин-эспье. Можно уверенно сказать, что Кайл был говнюк. Такой шестнадцатилетний высокородный говнюк.

Ещё одно ругательство.

Отверг идею пытаться повторять его поведение. Ничего не выйдет. Потом — я есть я. Сержант велел быть свободным. Само