Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности Страница 71

На поляне, которую они только что покинули, было совершенно темно, нормальная южная ночь при затянутом тучами небе. Но для СПВ это не имело значения, регулировка позволяла настроить видимость до уровня пасмурного дня, только цветовая гамма оставалась в границах зелено-фиолетовой части спектра.

Оба дископлана так и стояли на тех же самых местах, где их покинул хозяин, или – пассажир, отправленный с билетом в один конец.

Лошадей, судьбой которых Шульгин якобы озаботился, поблизости не наблюдалось. Ушли, наверное, в более обильные травой места, где заодно не было нечеловеческих механических устройств.

– Пожалуйста, что ты надеялся здесь увидеть? – обернулся к Воронцову Олег.

– Я и сам…

Договорить Дмитрий не успел. Между дископланами вспыхнула невероятной яркости шаровая молния. Если бы не сработали автоматические фильтры экрана, реагирующие на любое изменение поступающего извне излучения, наблюдатели наверняка ослепли бы. «Ярче тысячи солнц» – это преувеличение, но прямого взгляда на одно-единственное через бинокль тоже надолго хватит.

– Мать твою! – вскрикнул Олег, находившийся к «окну» ближе всех.

Разбухающий бело-голубой плазменный шар поглотил «летающие тарелки», походя обратил в бенгальские свечи рощу, захватил круг вельда радиусом метров в триста и исчез, как его и не было. Все происходило в полной тишине, только через пару секунд обрушился грохот хлынувшего со всех сторон в зону возникшего абсолютного вакуума воздуха. Кто бы посчитал, какая ударная волна возникла, когда вся толщина земной атмосферы провалилась в дыру такого объема?

– Круто, – почесал затылок Воронцов. – Я ожидал чего-нибудь попроще. Если б они по «Валгалле» такой штукой вмазали, тут бы нам и абзац…

Невольно все взгляды обратились к Антону. Какой-никакой, но все же специалист по экстраординарным и эзотерическим явлениям. До этого момента его если не игнорировали в открытую, то к участию в общей беседе не привлекали. Что, впрочем, вполне сочеталось с его собственной манерой общения.

– Ничего не скажу, – отрицательно мотнул он головой. – Плазменная бомба, это понятно. А вот зачем, почему с таким запозданием и с такой избыточной мощью – представляю не больше вашего. Единственная гипотеза – наводка осуществлялась не по «парламентеру», а по летательным средствам. Они наверняка имели какие-то опознаватели. Вообразить, что вы его успели утащить, они не смогли. С тем, что нам стало известно, это вполне сочетается. Мощность удара… Да кто его знает? При том разгроме, что вы учинили, легко можно предположить, что система связи и управления нарушена, какой-нибудь выживший «лейтенант», не имея других инструкций, пальнул из чего было. Не прояви Дмитрий своего военно-морского чутья, он бы своей цели достиг. И мы бы долго думали, братцы вы наши, куда вы все «без вести пропали»…

– А этот Шатт-Урх что, камикадзе? «Вызываю огонь на себя»? – с сомнением спросил Ростокин.

– Вряд ли. В подобном варианте удар был бы нанесен, во-первых – раньше, во-вторых – он бы всеми силами старался задержать вас там, он же ушел довольно спокойно…

– Сейчас доставим его сюда и расспросим, – поднялся с дивана Шульгин.

– Расспросим, но не сейчас. Час-другой вполне потерпеть можно. Запись атаки сохранилась?

– Она идет постоянно и автоматически, при каждом включении, – ответил Левашов. – Это я давно наладил.

– Тогда сначала сами разберемся, в чем можем, чтобы перед дуггуром совсем уж дураками не выглядеть.

Начали разбираться. Методом компьютеризированного мозгового штурма. Левашов наладил программу ситуационного анализатора. Прямо через микрофоны или с помощью клавиатуры каждый участник мог вводить в машину все, что считал имеющим отношение к делу. Достоверные факты, ссылки на слухи и собственные смутные воспоминания о чем угодно, гипотезы любой степени бредовости, на ходу возникающие «мнения по поводу». Программе оставалось группировать поступающую информацию по релевантности,[79] сопоставлять с уже имеющейся в долговременной памяти, выстраивать аналогии между явлениями и аналогии между аналогиями. После чего графопостроитель начал рисовать на экране труднодоступную непосвященным мозаику из разноцветных линий, символов, пиктограмм и таблиц.

Каббалистика своего рода, в которой до конца разбирался только Левашов, но окончательный результат мог узнать каждый, не имея, правда, возможности проверить его корректность.

Удивительным образом эмпирические озарения Воронцова довольно близко совпадали с исчисленными формулами.

– Видите, я что-то такое и подразумевал. Нас снова замыкает на «химеру», – с чувством глубокого удовлетворения сказал Дмитрий, отворачиваясь от экрана и закуривая. – Хорошо, что наука со мной согласна. Это как у Перельмана в «Живой математике». Там студент-репетитор задачку из учебника Киселева про цены на куски разносортного сукна и холста с помощью дифференциальных уравнений пытался решить, а папаша обучаемого, купец малограмотный, меньше чем за минуту на простых счетах справился…

– Да-а, – с непонятной интонацией протянул Ростокин.

– И все же, как ты сумел угадать неизбежность, а главное – момент атаки? – не успокаивался Левашов. Его задевало, что даже пользуясь полученной схемой, предположить данное событие было не так уж просто. Точнее, веера и горизонты возможностей даже на ближайшие сутки были столь многочисленны и многовекторны, что вероятность обратить внимание на один-единственный вариант, теряющийся среди массы почти равнозначных, стремилась к нулю.

Воронцов еще потянул паузу, а Шульгин уже заулыбался, догадавшись, какой ответ сейчас последует. Он ведь тоже был признанным интуитивистом. Секундой позже Новиков тоже сообразил, в чем хитрость.

– Весь фокус, Олег, не в том, чтобы на каждый случай жизни составлять инструкции и прогнозы, предусматривающие все на свете. Утонешь в массе никчемных подробностей. Служба на море приучает к совсем другим методикам. Исходишь прежде всего из того – какая вероятность максимально нежелательна и опасна. Например, для полярного конвоя – торпедная атака. Соответственно ориентируешь экипаж, готовишь пластыри и аварийные партии, разрабатываешь противолодочные зигзаги похитрее. Возможность попасть под удар метеорита временно игнорируешь. И так далее.

В нашем случае я обратил внимание на чрезвычайное сгущение не вполне обычных явлений, разнесенных во времени и пространстве, но ориентированных в одну сторону. В нашу. Непонятная суета в мире Игоря, завершившаяся появлением господина Скуратова. Нервный срыв у Замка, заставивший перебраться к нам Антона. Странные деформации времени и битва с дуггурами у вас. Ну и еще кое-какие тревожащие признаки. Как только я это сопоставил, сразу стало очевидным, что самым катастрофичным будет ваша гибель или исчезновение, что равнозначно. Вот я и решил прежде всего выдернуть вас из «неконтролируемой зоны». Теперь мы все в сборе и прочие загадки природы будем рассматривать по мере поступления.

Ну а то, что я именно сейчас решил посмотреть, как там с этими дископланами обстоят дела, отнесем на счет удивительного совпадения. Могли раньше стукнуть, могли чуть позже, но нам повезло…

– Вот так и рождаются нездоровые сенсации, – хохотнул Новиков. – В остальном Дима абсолютно прав. Исходи из худшего, надейся на лучшее.

Глава 16

Бдение в кают-компании затянулось надолго. Чтобы уж разом разобраться со всеми непонятностями с учетом вновь открывшихся обстоятельств и прийти к единому мнению по поводу дальнейших действий.

Машинный анализ сам по себе никаких рекомендаций не давал, он лишь позволил сгруппировать имеющиеся факты и намеченные тенденции, но опять же с учетом исключительно прошлого опыта. Выход в Гиперсеть отныне был закрыт, прибегнуть к помощи Замка в обозримом будущем не представлялось возможным, компьютер «Валгаллы», при всей его мощности, был всего лишь железом, прозрений и «советов постороннего» от него ждать не приходилось.

Сюжет, как любил выражаться Новиков, опять закольцовывался, возвращался к своему прологу. Так же они некогда сидели этим почти составом в мастерской Берестина, гадали, что им сулит грядущее, пытались найти приемлемые пути спасения. Многое с тех пор повидали, узнали, совершили. Было – едва не сравнялись в мощи и статусе с Игроками, и снова – почти что у разбитого корыта. Не стало Игроков – их собственное существование, по большому счету потеряло смысл. Как у чемпиона, которому вдруг не с кем стало соревноваться. Вообще. А значит – не будет больше азарта борьбы, поражений, мобилизующих на новые победы, пьедесталов, медалей, поклонников и ненавистников. То есть не будет самой жизни в привычной для них форме.

«Вступивший на Дорогу Славы уже не может с нее сойти – или же перестает быть Героем». Чемпион мира по штанге переквалифицируется в грузчика на захолустной станции. Вратарь Республики снова ловит вместо мячей арбузы на волжской барже. Или как там у Брюсова: «Одиссей многомысленный благородно дряхлеет в ничтожной Итаке».