Екатерина Александрова - Короли без короны Страница 8

Если бы она не была замужем… если бы у нее был другой муж… Ну почему кузен Релинген не подыскал ей какого-нибудь престарелого герцога, который через пару месяцев после женитьбы покинул бы этот свет? Или глупого юнца, которого было бы нетрудно подтолкнуть к безнадежной дуэли? Она обрела бы свободу, и Генрих смог бы жениться на ней. Или, в крайнем случае, Франсуа. Так нет же, кузену понадобилось выдавать ее за человека здравомыслящего, хуже того — за дипломата!

Луиза давно поняла, что спровоцировать супруга на дуэль не было никакой возможности. Даже если бы кто-нибудь из дворян швырнул ему перчатку прямо в лицо, граф де Коэтиви вернул бы ее хозяину с таким достоинством, что несчастный полчаса бы извинялся за то, что сей предмет одежды так неудачно слетел с его руки, а потом помчался бы в монастырь замаливать грехи. Граф же невозмутимо продолжил бы свой путь, сопровождаемый шепотом восхищения и преклонения.

Временами подобная непрошибаемость сводила графиню с ума, и она который год спрашивала себя, почему принц Релинген так поступил? Что это было: непроходимая глупость или злой умысел? Найти ответ она не могла.

И все же, ничто не длится вечно. Слезы графини иссякли, она успокоилась, а наутро была готова к началу комедии. Со вздохом выбрала самое скромное из своих платьев, дабы ненароком не затмить «невесту» дофина, отказалась почти от всех украшений и даже спрятала волосы под кокетливым чепчиком. Необходимость последнего шага заставила Луизу окончательно возненавидеть юную мадмуазель и графиня утешала себя лишь тем обстоятельством, что торжество провинциалки будет недолгим.

При появлении принца и графини де Коэтиви Соланж поспешно встала, а когда Луиза дважды присела перед ней в низких реверансах и назвала «мадам», побледнела. Обращение «мадам» полагалась лишь девицам из высшей знати, а два реверанса — только супруге дофина.

— Но, ваше высочество, это невозможно! — воскликнула Соланж, когда принц представил графиню как ее фрейлину. — Наследник французского престола не может жениться просто так. Нужно разрешение… его величество короля… и королевы-матери.

— Как ваш опекун и сеньор я имею право распоряжаться вашей рукой. Как совершеннолетний принц не нуждаюсь ни в чьих разрешениях. Но, впрочем, если вы хотите проверить мои чувства — хорошо. Я не сомневаюсь — их величества с радостью дадут согласие на этот брак, — невозмутимо солгал Франсуа, решив, что там, где есть фальшивый брак, может быть и фальшивое разрешение. — Я как раз собирался сообщить вам, что мы должны ехать в Париж. Не бойтесь, в дороге вам будет служить графиня.

Луиза очаровательно улыбнулась, хотя больше всего на свете хотела придушить маленькую дрянь. Ну, до чего же девчонке хочется в Париж!

Соланж почувствовала, что тонет и, как и всякий утопающий, попыталась ухватиться за последнюю соломинку.

— Но, ваше высочество, я в трауре, не подобает говорить о свадьбе, пока он не закончится…

— Долг перед домом Валуа выше траура, — строго заметил принц. — Не забывайте об этом, мадам. От вас и от вашей способности подарить мне многих наследников зависит будущее французского королевства.

Упоминание о долге окончательно сразило девушку, и она замолчала. Надежды больше не было. Две камеристки, приставленные к ней Луизой де Коэтиви, собирали вещи. Графиня де Коэтиви ни на мгновение не оставляла ее в одиночестве, говорила о счастье служить дому Валуа, об огромной чести, оказанной ей принцем, мило льстила и просила не забывать своими милостями. Соланж смирилась и изо всех сил старалась не вздрагивать при обращении «мадам», не вскакивать при появлении принца и не смущаться, когда блистательная графиня начинала прислуживать ей, словно служанка.

И все-таки платье цвета крамуази, которое она должна была надеть на венчании, не радовало Соланж, как не радовали поджидавшие в Париже корона дофины и обручальное кольцо. Трясясь в карете вместе с графиней де Коэтиви, девушка думала, как печален бывает долг. Как приятно было выполнить волю отца и как грустно — волю его высочества. Только гордость наследницы древнего рода заставляла ее сдерживать слезы, но даже гордость не могла удержать от другого, совсем не приличествующего дворянке чувства — Соланж де Сен-Жиль из Азе-ле-Ридо от души завидовала деревенским девушкам. Этим счастливицам долг был неведом. От них не зависела судьба Франции. Они были свободны.

ГЛАВА 4

О том, как за одно утро шевалье де Бретея не узнали три раза, но ему это все равно не помогло

Молодой офицер лет девятнадцати-двадцати стремительно шагал по коридорам Лувра, не оглядываясь по сторонам, не смущаясь и не пытаясь кланяться каждому встречному дворянчику. Подобная целеустремленность казалась странной для любого завсегдатая королевской резиденции, ибо скромный наряд офицера — покрытые грязью куртка, штаны и сапоги, шпоры, с которых при каждом шаге на дворцовые плиты капала кровь, вышедший из моды воротник, простая шляпа с выцветшим пером — не давал молодому человеку права быть гордым. Еще более странным могло показаться то обстоятельство, что юный офицер даже не думал выспрашивать дорогу у встречных лакеев и пажей. Впрочем, проведенных вдали от Парижа лет было недостаточно, чтобы Александр де Бретей забыл Лувр.

За минувшие годы шевалье Александр изменился больше чем королевская резиденция. Между офицером девятнадцати лет и четырнадцатилетним мальчишкой-пажом — большая разница. Если бы у лейтенанта было время следить за собой, молодой человек заметил бы, что в долгих походах его руки и лицо обветрились, волосы выцвели, а взгляд приобрел твердость, которую редко встретишь в столь юном возрасте. Да и голос шевалье — низкий и слегка хрипловатый — ничем не напоминал голос красавчика-пажа, томно распевающего самые непристойные песни Латинского квартала. И при том нельзя было сказать, будто лейтенант утратил красоту. Напротив, в девятнадцать лет шевалье был много красивее чем в четырнадцать, только теперь, когда его красота не была обрамлена в кружева и бархат, она не бросалась в глаза.

Появление молодого человека в Лувре не было связано с желанием шевалье вернуться ко двору. За годы в армии Александр успел понять, что не скучает по придворной жизни. Даже вечное безденежье не особенно угнетало лейтенанта, так же как и командование ротой без патента капитана. С первым Александру помогало справляться умелое хозяйствование Пьера, со вторым — приобретенный за минувшие годы философский взгляд на жизнь. Впрочем, шевалье не переставал надеяться, что со временем добьется успеха. Хотя маршал де Бриссак, прекрасно помнивший подвиги Александра при дворе, относился к молодому человеку с неизменной холодностью, он никогда не мешал ему рисковать на поле брани или же в разведке.

Именно Бриссак и послужил причиной, заставившей лейтенанта прибыть в Париж. Пакет его светлости господину де Бельевру не стоило доверять простому гонцу, и, как это уже случалось не раз, и не два, командующий вспомнил о мужественном офицере, о существовании которого регулярно забывал, коль скоро дела шли хорошо, и вспоминал, если они развивались не так, как бы ему хотелось.

Стремясь как можно лучше выполнить возложенное на него поручение, Александр постарался в четыре дня доскакать до Парижа, ловко обойдя по дороге с десяток засад. И хотя лишь одна из них оказалась подготовленной людьми излишне любопытными, а остальные были устроены обычными лесными грабителями, до того оголодавшими, что они готовы были польститься на тощий кошелек лейтенанта, шевалье, чья осторожность не уступала мужеству, постарался пустить в ход все свои таланты, дабы сохранить пакет, кошелек и самое ценное из своих сокровищ — жизнь.

Благополучно миновав дорожные опасности и достигнув резиденции короля, Александр несколько успокоился. Молодой человек понимал, что временами Лувр бывает опаснее самого темного и разбойного леса, но эта опасность была ему знакома. Так что если бывший паж не собирался раскланиваться с каждым встречным дворянчиком, точно так же он не собирался и хвататься за шпагу при каждом насмешливом взгляде завсегдатаев двора, тем более что этих взглядов было так много, что вызвать на поединок всех насмешников не рискнул бы даже безрассудный Бюсси.

Правда, как бы сдержано и деловито не вел себя Александр, как бы мало не обращал внимания на насмешки, его потертый наряд слишком выделялся среди роскошных одеяний знати, пажей и слуг. Насмешливые и презрительные взгляды сыпались на молодого человека со всех сторон, а его вид так развеселил группку раззолоченной молодежи, что скучавшие в амбразуре окна юнцы оставили свое убежище и двинулись следом за шевалье, громко переговариваясь и то и дело разражаясь смехом.

— Келюс, ты только погляди, какой у этого голодранца маленький воротник! Верно, он вытащил его из сундука своего дедушки…