Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности Страница 87

– Бывает. Люди все разные и в разное время по-разному выглядят. Так что у вас случилось? Опять война какая-нибудь?

Лариса еще теснее прижалась к Андрею животом и бедрами.

Он легонько отстранился.

– Никакой войны. Хватит уже. Выйди на палубу минут через тридцать, воздуха глотни…

– Значит, опять не договорились, – грустно вздохнула Лариса. Новиков понимал, что она, успокоившись, вернулась к прежним забавам. Почему и нет? Девушка была очень изящна, с классными ногами, демоническим лицом и изумительной грудью четвертого, наверное, размера, очень гармонически сочетающейся с ее стройным телом. Для другой такое богатство могло показаться великоватым, а ей – в самый раз.

– На палубе мы что увидим? – неожиданно равнодушно спросила Лариса, отстраняясь и впереди Андрея следуя к дивану, с которого им призывно махала рукой безмятежная Анна.

– Ничуть не более того, что позволит география, – постарался ответить как можно неопределеннее Андрей и снова взглянул на часы. Двадцать минут осталось. Обидно будет, если не успеем сорваться. Как жахнет в последний момент…

– Опять не соблазнила? – со смутной улыбкой спросила Ирина, очень небрежно и со стороны незаметно перехватившая Новикова на полпути.

– А есть чем соблазнить? – тем же тоном ответил Андрей. – Я ни разу не заметил между вами существенных анатомических отличий… Психологические – не из этой оперы.

– Циник, – бросила Ирина.

– Будешь настаивать – займусь вопросом поплотнее. Вдруг да…

– Ты не замечал, каким иногда можешь быть занудным?

– Замечал. Постараюсь исправиться. А на тебя нобелевский лауреат смотрел куда похотливее, чем Лариса на меня. Позабавишься?

– Иди отсюда, Новиков. С тобой что-то не то творится.

– Тогда через пятнадцать минут поднимайся на Солнечную палубу. Солнца уже нет, а там мало ли что…

Чтобы не вдаваться в уточнения, он развернулся и ушел, оставив подругу в недоумении. Совершив сложную траекторию по залу, успел то же самое предложение сделать и остальным. Большинство вообразило, что наверху их ждет Южное сияние или метеоритный дождь.

«Изумруд» уже отвалил от борта парохода и удалялся к зюйду десятиузловым ходом. На мостике видна была фигура командира, к гафелю поднят флажный сигнал «Счастливого плавания».

– Куда это Володя направился? – спросила остановившаяся у лееров Лариса, окруженная стайкой подруг в разноцветных одеждах. Белли, заметив их появление, решил, что они вышли его проводить, и приветственно замахал фуражкой. Над передней трубой возникло облако белого пара, через несколько секунд донесся низкий гудок. «Валгалла» ответила своим, гораздо более мощным.

– Мы что, надолго прощаемся?

– Кто знает, – ответил Левашов. – Кто там писал: «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг?»[92]

– Мрачно у тебя получилось, – сказала Наталья.

– Жизнь научила.

– Если надолго уходит, чего же не зашел хоть на полчасика? Не такие уж у вас срочные дела. Часом раньше, неделей позже, – продолжила Лариса. Ей и вправду было жаль, что молодой капитан проигнорировал элементарное правило этикета.

С новым чином его не поздравили, не расцеловали. Большинство женщин, не слишком отличаясь от Владимира возрастом, испытывали к нему теплые сестринские чувства. Хорошо помнили, каким молодым, но слишком много пережившим он появился в их компании первый раз. Потом возмужал, конечно, но первое впечатление – самое яркое. Так сложилось, что даже Лариса ни разу не попыталась испробовать на нем свои чары. Хотя парень он был видный, вдобавок – настоящий аристократ, подлинный, в отличие от того же Новикова с его якобы княжеским происхождением, давно растворившимся в реалиях советской действительности.

После протяжного прощального гудка «Валгалла» дала еще трижды по три коротких, гораздо выше тоном. Белли знал этот сигнал торпедной тревоги и прибавил крейсеру ход до полного.

Антон, уединившийся на прожекторной площадке фок-мачты, производил какие-то манипуляции, суть которых была неизвестна даже Левашову. Он понятия не имел, каким образом форзейль организует межпространственные совмещения, несколько попыток прояснить его методику неизменно наталкивались на вежливо-уклончивые ответы. Он, мол, и сам физического смысла явления не понимает, примерно как средний американец, знающий, что машина едет, если повернуть ключ зажигания и включить скорость, но никогда в жизни не заглядывавший под капот.

Никто ничего не заметил до тех пор, пока Воронцов с крыла мостика не указал на проступившие в предвечерней серовато-розовой дымке контуры высоких скал. До них было миль десять или немного больше.

– Это что, Мадагаскар? – спросил Ростокин, прикинув курсовой угол.

– Слава богу – нет, – ответил Новиков. – Это, по всем признакам, Новая Зеландия. Ночевать будем на берегу.

– Какая Новая Зеландия, откуда?

– Та самая, куда мы с тобой однажды на «Призраке» пришли. Получилось у Антона, значит. Глядишь – еще поживем…

Глава 20

…Суздалев поговорил с полковником Арнаутовым и инженером на разные темы, прямого отношения к работе не имеющие, минут пятнадцать-двадцать, потом, ощутив смутное беспокойство, глазами показал помощнику на дверь.

– Пойди, посмотри тихонечко, чем там наш профессор занимается. Не тревожь, а так…

Оперативника учить не нужно было, приоткрыть дверь на несколько миллиметров, чтобы не скрипнула, – элементарная задача для подготовительной группы спецкурсов. Он только пожалел, что не оставил вовремя на подоконнике за шторой маленькую видеокамеру. Так ведь поначалу и мысли не было, что может потребоваться, и не захватил он с собой нужного снаряжения.

Заглянул сначала в щелку, потом оттянул створку посильнее, распахнул совсем.

– Георгий Михайлович!

По громкости голоса и тональности Суздалев понял, что дело неладно. Всего-то прихожую пересек, а мыслей в голове промелькнуло множество. Одна другой хуже.

Остановился на пороге. Комната была совершенно пуста. Только электронная машина негромко гудела, помаргивая светящимся, но слепым экраном.

– Та-ак… – Интонации начальника не сулили ничего хорошего, только вот кому – Анатолий не мог сообразить. Последним сюда заходил сам генерал, разговаривал с ученым, потом вышел. Все время они находились рядом. Из гостиной мимо открытой двери кухни незаметно проскользнуть к запертому выходу никак не возможно. Уж такому представительному, не имеющему особой подготовки мужчине – во всяком случае. Окно закрыто охранной автоматикой. То есть деваться Скуратову было абсолютно некуда.

– Та-ак, – повторил Суздалев несколько с другим оттенком. – И что же мы видим на этой интересной картинке? – Присутствие за спиной подчиненных он как бы игнорировал. – И где же это наш господин нобелевский лауреат спрятался? В шкафу? Под диваном? Как-то несолидно. Потайных дверей в стенах не наблюдается. Люка на крышу – тоже. Ты как, Анатолий, думаешь, могут тут быть потайные двери?

– Да кто же его знает, Георгий Михайлович? Не средневековый замок, конечно, однако – позапрошлый век все-таки. Если только в соседнюю квартиру, вот здесь, а больше некуда – или в кухню, или на улицу. Внешняя стена – полтора метра каменной кладки. Снаружи – ни балконов, ни пожарных лестниц.

– Здесь наши мнения совпадают. Поэтому пока стойте на месте, порог не переступайте. Черт его знает, заколдованная комната, а?

Суздалев увидел на столе, за которым пил со Скуратовым кофе, раскрытый блокнот рядом с пепельницей. Только что, когда он выходил отсюда, его точно не было.

Осторожно, будто пол мог быть заминирован, приблизился, посмотрел, ни к чему не прикасаясь.

Размашистыми крупными буквами, занявшими всю страницу, было написано: «Георгий, я отправился за Ростокиным. Не обижайтесь. Скоро вернусь. Ваша теория подтверждается. На всякий случай передайте в мой институт, что я срочно вылетел в спецкомандировку. Заместители знают, что делать. Справятся. Вам обещаю отчитаться по прибытии. Ни в коем случае не позволяйте никому прикасаться к компьютеру. Если не вернусь через час, опечатайте квартиру. Но никаких других активных действий. Скуратов».

Суздалев совсем не удивился. Разве что самую малость. С момента начала событий, связанных с операцией «Репортер», происходили и гораздо более масштабные парадоксы. Не совсем понятно было, отчего академик не поставил его в известность о своем намерении. Они ведь довольно хорошо, конструктивно поговорили. К чему были эти дешевые фокусы с исчезновением из закрытого помещения, совершенно в духе детективщиков, начиная с Агаты Кристи? Достаточно загадочная записка. «Ушел за Ростокиным». Куда, как? Собирался управиться быстрее чем за час, тогда к чему в тексте нотки завещания или предсмертного письма? Значит, не был уверен, что все пройдет так просто и гладко. Предупредил бы нормальным образом о своих намерениях, мы и помогли бы чем-нибудь и знали, как действовать в непредвиденных обстоятельствах.