Вадим Чекунов - Тираны. Императрица Страница 9

Хозяин дома, выглянув из дверей, мгновенно оценил обстановку. Преследователи прижали вора к камням. Один чумазый мастеровой намотал косу несчастного на руку, занеся над его головой молоток.

Как удалось старому и тщедушному Чженю угомонить толпу, парень не понял — от страха он зажмурил глаза, в ушах стоял бешеный стук сердца. Пересохшим ртом Дун Ли ловил воздух. Рассудок сковало предсмертным ужасом, тело сотрясала крупная дрожь.

Досталось парню изрядно — многие не упустили возможности как следует попинать свою жертву. Возмущенные крики еще метались над головами толпы, но хозяин уже рассчитался с тяжело дышавшим продавцом пирожков и махал руками, выпроваживая всех со двора. Дун Ли лежал, прижимаясь щекой к холодным плитам, и ему казалось, что он висит приклеенный к огромной стене, основание которой скрывалось в мглистой бездне, а верх терялся в тучах…

«Не думай, что я пожалел тебя», — сказал ему дядюшка Чжень чуть позже, отпаивая чаем и смазывая пахучей мазью многочисленные ссадины. Слово «тебя» спаситель бывшего рикши, а ныне вора-неудачника, произнес с нажимом. Даже выставил в сторону Дун Ли смуглый указательный палец и покачал им. «Благодари Небо, что ты похож на моего сына, будто брат-близнец, а то бы я не вмешался. Разве что попросил бы тебя на улицу выволочь — чтобы двор не запачкали».

О том, где сейчас сын Чженя, парень расспросить не решился. Но старик, несмотря на напускную суровость, обладал мягким сердцем. Выслушав историю скитаний Дун Ли, он покачал головой и предложил бедолаге переночевать у него в доме, где жил совершенно один. Наутро накормил его кашей и напоил чаем. Посидел, вглядываясь в лицо юноши, думая о чем-то своем. Затем хлопнул себя по коленям и предложил Дун Ли остаться у него — за кров и еду помогать торговать в лавке. Парень с благодарностью упал в ноги своего спасителя. Так и началась его работа в чайном магазинчике. Хозяин не пожалел о своем решении — работник схватывал всё на лету. Быстро стал разбираться в сортах, знал, как следить за хранением товара, правильно взвешивать и заваривать. Спустя некоторое время дядюшка Чжень принялся учить его грамоте. А как-то вечером, довольный успехами помощника, разоткровенничался и рассказал ему, что жена его умерла пятнадцать лет назад, а сын не захотел провести всю жизнь за прилавком. Наслушавшись рассказов приезжих, подался на заработки в Шанхай — сначала портовым грузчиком, затем устроился юнгой на рыболовное судно. И вот уже десять лет от него ни слуху, ни духу. Погиб ли он в шторм, попал ли в руки пиратов или мятежников, подхватил ли какую смертельную болезнь, а может, живет себе припеваючи — старику неизвестно.

ГЛАВА 2

ОРХИДЕЯ

За ночь кан успевал остыть почти полностью — высохшие кукурузные початки, которыми мать топила печь, не давали долгого тепла. Уголь семья берегла, ведь еще не настал даже день зимнего солнцестояния. Давно не было таких холодов. Непогода становится заметнее, когда лишаешься достатка, — тогда она проникает в жилище и не дает забыть о себе ни на миг. Во время сна приходится по многу раз просыпаться, поджимать ноги, натягивать одеяло на голову, обхватывать руками грудь или живот и лежать, пытаясь заснуть под свирепое завывание снаружи. Ставни едва держатся на разболтанных петлях, ветер дергает их, старается сделать щели пошире, выдуть из комнаты остатки тепла. Все в доме покрыто нанесенным песком — бледно-желтый слой лежит на изразцовом полу, на мебели, постелях, посуде… Сколько ни убирай, не пройдет и нескольких часов, как снова все заметено, будто снегом.

Орхидея нехотя высунула руку и смахнула со своего одеяла добрую пригоршню песка. Поежившись, села на кровати, подогнув ноги, и натянула на себя покрывало, оставив незакрытым лишь заспанное лицо.

— Лотос! — позвала она, зевая и дрожа. — Сестра!

Орхидее, как старшему ребенку и уже взрослой девушке, мать выделила отдельную комнату, совсем крошечную, с узкой лежанкой, до которой едва доходило тепло. Братья и сестра спали в соседней, все вместе, на широком кане, с которого поутру снималось постельное белье и он превращался в место для игр младших, а на время еды становился обеденным столом.

Девушка прислушалась. В доме стояла тишина, если не считать низкого свиста в окне, выходящем на двор, и песчаного шуршания по стенам и кровле.

— Ло-о-тоо-ос! — снова позвала Орхидея и улыбнулась.

На это раз она отчетливо услышала шлепки ног по полу, а через миг занавеска на двери откинулась, и в ее комнату вбежала сестра — тонкая, как рогозовый стебель, с роскошными волосами, расплетенными на время сна. Узкие кисти рук выглядывали из рукавов ночной рубашки.

Сестра запрыгнула на постель Орхидеи, завозилась, пытаясь пробраться под одеяло.

— Пусти же скорей, у тебя тут так холодно!

Наконец она юркнула под ватную тяжесть, обняла Орхидею и прижалась к ней, согреваясь.

— Похоже, что и у вас там в комнате не особенно жарко! — рассмеялась старшая сестра и пощекотала младшую. — А ну-ка брысь, нечего тут сидеть! Мать давно не спит, слышишь — в кухне возится уже. Я тебя звала, чтобы напомнить: помогать ей надо!

— Ничего не слышу отсюда, — раздался из-под одеяла глухой голос. — Я в норе сижу!

— Ага! — вскричала Орхидея, в один миг спрыгнув с кровати. — Где тут у нас метелка?! В дом прокралась лиса-оборотень! Вот мы ей сейчас!

Хохоча, Лотос с кошачьей ловкостью выскользнула из постели и бросилась вон из комнаты. Орхидея надела меховые туфли и безрукавку, расправила одеяло, притянула поплотнее ставни, сокрушаясь количеству нанесенного песка. Не спеша, как и подобает старшей дочери в семье, отправилась вслед за сестрой на утренний туалет.

За ночь вода в тазу для умываний покрывалась коркой льда. Мать поднималась раньше детей и специально нагревала целый кувшин, выливала его в таз, и получившейся теплой воды хватало на всех.

Рано постаревшая, ставшая после смерти мужа совсем седой, она не изменилась характером и по-прежнему была кроткой и заботливой женщиной. Если и ворчала на своих девочек или расшалившихся сыновей, то делала это без раздражения, столь обычного для людей, придавленных невзгодами жизни.

Когда порозовевшие от умывания дочери пришли к ней на кухню, Тун Цзя улыбнулась и кивнула им. Морщины возле ее глаз, похожие на отпечатки рыбьих хвостов, обозначились резкими темными линиями.

— Вы что же не разбудили братьев? — спросила она, протягивая чашки с рисовой кашей, каждая из которых была накрыта лепешкой с кунжутом. — Неужели захотели съесть их порции?

Не успели девушки ответить какой-нибудь шуткой, как в кухню с топотом влетели шумные и озорные погодки. Им бы самое время заняться образованием, но денег семье не хватало, поэтому целыми днями, если погода позволяла, мальчики проводили во дворе, играя в цзяньцзы, а в ненастье возились на кане, придумывая новые забавы.

Получив еду, все проследовали в детскую спальню и расселись по свои местам за едва теплым каном. Тун Цзя всегда расставляла стулья так, чтобы не оставалось свободного места — словно вся семья в сборе. Орхидея помнила их трапезы в Аньхое — там, где раньше сидел отец, зияла пустота, словно прореха во рту, когда выпадает зуб.

Завтрак прошел в тишине — все сосредоточенно ели. Даже братья умолкли, и раздавалось лишь звяканье ложек, будто в маленькой кузне стучали крохотные молоточки.

После еды Тун Цзя собрала посуду и отправилась снова в кухню — на дворе так свистел пыльный ветер, что выходить лишний раз не хотелось. Мальчишки, утерев рты, полезли на кан и принялись толкаться, норовя свалить друг друга на пол.

Тоскливые завывания за окном не смолкали. Буря не унималась уже несколько дней, и когда она окончится, никому не известно.

— Пойдем в мою комнату, — сказала Орхидея сестре. — Назло непогоде будем готовиться к празднику.

Оставив братьев, девушки зашли в спальню. Ладонью смахнув с туалетного столика песок, Орхидея достала из ящика несколько листов бумаги и картона, а также деревянную шкатулку, выкрашенную в красный цвет. Щелкнула замком, открыла крышку. Сестра тут же запустила руку внутрь, выудила массивные ножницы и помахала ими в воздухе.

— Осторожнее! — засмеялась Орхидея, закрываясь от нее шкатулкой. — Это же почти меч! Садись за стол, пора и поработать.

Лотос устроилась удобнее, склонила голову к плечу, высунула от усердия кончик языка и принялась вырезать из желтой бумаги длинные и короткие полосы. Темные и широкие лезвия ножниц с хрустом вгрызались в плотный лист. Наконец собралась целая горка разновеликих кусков. Ловкими движениями пальцев выбирая нужный по очередности, Лотос проводила по нему маленькой кисточкой, смоченной в клейком растворе, специально сваренном из муки нынешним утром заботливой Тун Цзя. Затем девочка аккуратно прикладывала бумагу на заранее отмеченное место большой, выкрашенной в красный цвет картонки и разглаживала.