Aruna Runa - Всё в дыму… [СИ]

Aruna Runa

Всё в дыму… [СИ]

КРЫМНИЧЕЙ

Вся правда о происхождении человечества, адронном коллайдере, структуре космоса, Достоевском, немецком индастриале и герменевтике метро на отдельно взятом полуострове. И стерхи – учатся летать.

Руна Аруна

ВСЁ В ДЫМУ…

Эта книга родилась из крови, воздуха, сосновых игл, шороха крысиных лапок и истомленных утиных перьев. Глубоко признательный автор приносит свою искреннюю благодарность тем, кто способствовал ее рождению: Викингу Грею, Оскару Уайльду, Карло Коллоди, Лаймену Фрэнку Бауму, Рихарду Круспе, Тиллю Линдеманну, Йенсу Клеменсу, Лотару Зевальду, Тони Антогалидису, Роальду Далю, Стасу Михайлову, Владимиру Владимировичу, Федору Михайловичу, Августину Блаженному Аврелию и белым журавлям-стерхам Grus leucogeranus.

Все персонажи, страны и события в этой прекрасной книге вымышлены, а их сходство с кем- или чем-либо в нашем мире – не более чем обычное совпадение.

Автор использует тексты песен немецкой группы "Rammstein": `Weisses Fleisch', `Du riechst so gut', `Reise, Reise', `Stein um Stein', `Der Meister', `Asche zu Asche', `Eifersucht', `Zwitter', `Los', `Heirate mich', `Spring', `Benzin', `Mann gegen Mann', `Alter Mann'.

Война в Крыму – всё в дыму, ничего не видно

(Русская поговорка)

Людям, умеющим читать длинные фразы

и поднимающим головы к звездам

'Der Krieg ist Schei?e und stinkt zum Himmel…'[1]

R.A.

**1**

Четверговая личность донны Лючии называла себя Эрих и носила короткие клетчатые юбки. Ди, в общем, не возражал: обтянутые серыми гетрами икры домработницы аппетитно круглились, и будь он раза в два старше, непременно пал бы их жертвой. А так – каждый четверг Ди падал жертвой единственного кулинарного изыска, на который у Эриха хватало способностей: бурого цвета варево – "ирландское рагу по скотскому рецепту" – оживленно булькало в чугунке, дымными ароматами оседая на кружевных кухонных занавесках.

Четверговая личность донны Лючии считала своей родиной мифическую землю иров – Ирландию – и желала, чтобы к ней обращались "Ира Эрих". Ди честно пробовал, но странные имена отказывались сочетаться, вязли на языке, требуя разъединения.

Пришлось наплевать на условности и вычеркнуть прямые обращения из вечерних рандеву с донной Лючией. Жаль, никак не удавалось заодно вычеркнуть из меню изрядно поднадоевшее рагу. Каждый четверг Ира Эрих по самые плечи нырял – или ныряла? – в печь, приговаривая: "Уж побалую вас сегодня вкусненьким. Хоть и скотский рецепт, но пальчики оближете!"

Ди так и не научился стряпать, терпеть не мог это пожирающее силы и время занятие. Если бы не донна Лючия, наверняка питался бы бичпакетами из ночной церкви – просто и сердито: залил водичкой, проглотил – и сыт. Да, и только ночной: после смерти родителей Ди возвращался в Резервацию как можно позже, стараясь в дневное время держаться подальше от дома.

И потому ни разу не видел церемонии приготовления рагу – только ел, шаря ложкой в теплом чугунке и устало жмурясь в темноту. И удивляясь: как это четверговая личность донны Лючии, отчего-то ратующая за вегетарианство, умудряется сварганить такое откровенно мясное блюдо? Мелкие кости похрупывали на зубах. Иногда попадались клочки шерсти – по-крысиному рыжеватой.

Четверги всегда были странными днями.

Ира Эрих появлялся из своего флигеля на два часа позже, и Ди, как правило, сталкивался с ним у порога – на выходе. Утреннее солнце расчерчивало разбитый во дворе газон светлыми полосами, а разбитые ступени крыльца – украшало яркими пятнами. Люрексовые полоски на красной клетчатой юбке Иры Эриха блестели, вспыхивая по изломам складок не хуже свечных огарков… Ди давно выкрутил все лампочки в доме, и донне Лючии приходилось покупать в Центральной Церкви свечи.

По четвергам и авианалеты случались на два часа позже. Переняв старинный евраравийский обычай раз в неделю держать церкви открытыми допоздна, ЗАД предоставляли летчикам возможность отдохнуть за шоппингом в кругу семьи… Или что там у них нынче было вместо этого круга? Последние десятилетия Ди не особо следил за гомо- и гетерометаниями Западно-Американских Демократий.

Все смешалось – и в доме, и в жизни. Вот и Ира Эрих, беззастенчиво обтягивающий гетрами выпуклые икры донны Лючии и открывающий всему миру ее подколенные венки и ямочки, уверенно считал свою юбку мужской одеждой. Он и название специальное ей придумал: "кильтык".

И Ди, прекрасно помнивший, как жгли на кострах женщин, которые посмели облечь свои ноги в брюки, и отправляли на виселицы мужчин, к тридцати годам не зачавших потомство, хмыкал, фыркал и даже посмеивался. Про себя, конечно, – чтобы ненароком не обидеть разговорчивого четвергового Иру.

Эрих разбудил в Ди интерес – пусть слабый, но все же достаточный для того, чтобы снова чувствовать себя живым, а не собственной тенью. Интерес к народу, который называет себя "ира" – то ли старинным девчачьим именем, то ли гневом, то ли ветром. А может, и тем, и другим, и третьим одновременно? Интерес к способности Эриха выпаливать около трех сотен слов в минуту – Ди не поленился подсчитать, – ни на одно не получая от собеседника отклика и чувствуя себя при этом совершенно комфортно.

Ди склонялся к мысли, что загадочные иры не были ни женственны, ни злы, ни ветрены, а просто излишне болтливы. И в их вряд ли когда-нибудь существовавшей Ирландии воздух непрерывно звенел и жужжал, не зная тишины.

Однако, хотя сам Ди и предпочитал тишину, четверговая личность донны Лючии ему, скорее, нравилась.

Если по справедливости, то и ужин был ничего, и икры – привлекательными, и голос донны Лючии гудел симпатичным мягким баритоном. Утром, за те несколько минут, что Ди проходил от дома в гараж, садился в машину и откидывал верх, Ира Эрих успевал сообщить, что приготовит к вечеру рагу; что проклятые скоты – жители такой же мифической, как и Ирландия, Скотландии – умудрились испортить рецептуру, но Эрих ее подправит, и хозяин останется довольным; но чтоб все съел, а то вон какой худенький!

Да, Ира Эрих служил источником некоторого позитива.

В отличие, скажем, от понедельничной личности донны Лючии, когда домработница превращалась в Настасью Филипповну и ходила по дому, не выпуская из рук топора. Инструмент – или следовало считать его оружием? – мешал ей управляться со своими обязанностями, но зато Настасья Филипповна прекрасно поддерживала в порядке газоны. Приладив топорище к безжалостно затянутой корсетом талии и каким-то образом подоткнув туда же пяток накрахмаленных нижних юбок, понедельничная личность донны Лючии часами вышагивала за газонокосилкой или ползала по траве, подравнивая ее хирургическими ножницами и подметая бахромой унылой узорчатой шали.

Рычание газонокосилки, хищное щелканье стальных лезвий поначалу будили спящего Ди, и он одно время подумывал вообще избавиться от донны Лючии или хотя бы дать ей выходной по понедельникам. Но потом успокоился, привык, перестал спросонья вскакивать к окнам… Да и кто бы тогда занимался газонами?

К тому же, Ди нравились "барашки" – так называла Настасья Филипповна пышное имбирное печенье, которое таяло во рту. Почему "барашки" – этого он уразуметь и не пытался: внешний вид печенья больше напоминал усыпанный кунжутом крестик, состоящий то ли из серпа и топора, то ли из косы и гаечного ключа. Но вкус и правда – изумительный. Это несколько примиряло Ди с понедельничной личностью донны Лючии.

Несправедливым было бы роптать по поводу домработницы всерьез: его ведь сразу предупредили.

Когда Ди нашел наконец то, что искал, главврач – лечащие давно отказались от столь безнадежного случая – честно пытался его отговорить. И даже предлагал устроить официальную ярмарку, прослушивание – ну, на худой конец, собеседование. "Больница крупная, – кипятился он, – эйчарщики наши – лучшие в своем деле. Мы вам обязательно кого-нибудь подберем!"

Ди, не успевший привыкнуть к терминологии последних десятилетий, только моргал. Но на своем стоял твердо: или списанная в крыло беспросветников донна Лючия, или никто. Ну и что, что ее случай совершенно не поддается лечению? Он же не собирается лечить бедную женщину. Наоборот: Ди даст ей работу, предоставит все удобства, поселит в уютном гостевом флигеле, подарит долгую, мирную, полную нового смысла жизнь… Чего еще желать пожилой донне, не видевшей ничего, кроме обшарпанных стен психиатрической лечебницы?

"Но диссоциативное расстройство личности, мистер Грей! – восклицал главврач. – Их много! Множество! Тьма! Совершенно! Разных! Личностей! Не меньше семи! Как вы намерены с ними справляться?" Ди слабо морщился от обилия незнакомых слов и продолжал настаивать на своем, параллельно размышляя о том, что расстройство – это все-таки деление натрое, а семь – не просто не три, а почти в два с половиной раза больше…

Пока не услышал о явном соответствии личностей донны Лючии дням недели: они хоть и разные, но более суток никогда не задерживаются. Это все упростило: жить по дням недели, как все люди, Ди научился аж в раннем детстве.