Юрий Брайдер - Гражданин преисподней Страница 11

— Ты бы, Веня, успокоился, а на ночь заказал у Феодосии горячую девку. Развеешься немного. А то так и умом тронуться недолго.

— Не дозволены мне плотские утехи, — Венедим сел, едва переводя дух, — обет воздержания и плотеубийства лежит на мне. Через телесные страдания хочу достичь духовных высот.

— Кондрашку ты достигнешь. Для такого бугая, как ты, воздержание вредно.

— Искушаешь меня? — Венедим криво усмехнулся. — Зря. Ничего не выйдет… Меня каждый день искушают. Привык.

— Завидую. Мне бы так устроиться… Слушай, а как ты относишься к игумену? — Кузьма до сих пор не мог забыть багровые глаза, зловеще горящие во мраке.

— Здесь он наместник Бога… — Венедим почему-то растерялся. — Как я могу к нему относиться?

— Что-то необычное в нем есть… Ты не замечал?

— Я не смотрю на него. Я ему внимаю.

— Конечно! Наместник Бога! Большая шишка. А в меня вцепился, как химера какая-то. Начал за здравие, а кончил за упокой. Голодом вздумал стращать. Подумаешь! Да я, бывало, по десять дней кряду ничего не ел!

— Как бы тебе не пострадать за свое злоязычие. Не вводи меня в гнев. А иначе будешь наказан лишением пищи.

— Все, беру свои слова обратно! — Кузьма вскинул вверх обе руки. — Оговорился я. С каждым может случиться. А игумен ваш просто сокровище. Ну прямо агнец Божий! Другого столь душевного и кроткого человека я еще не встречал… И надеюсь, больше не встречу.

— Паясничаешь? Ну-ну… Обед ты свой получишь, не сомневайся. Мы не звери. А наш разговор продолжим опосля.

— С удовольствием. Перескажешь мне что-нибудь вроде «Песни песней».

— На этот раз рассказывать будешь ты. Я хочу знать все подробности о путях, которыми мы пойдем через преисподнюю.

— Мы? — удивился Кузьма.

— Отныне я буду всюду сопровождать тебя. Вплоть до самой Грани. А если потребуется, то и за Грань. Такова воля игумена. Если все сложится благополучно, к концу пути я постараюсь обратить тебя в истинную веру.

— А я тебя — в еретиканство.

ОБВИНЕНИЕ

Как и следовало ожидать, послеобеденный разговор не удался. Во-первых, Кузьму, осоловевшего от пусть и не особо качественной, зато обильной пищи, неудержимо клонило ко сну. Во-вторых, он не собирался делиться со светляками сведениями о тайнах преисподней, то бишь Шеола.

Отделавшись парочкой басен, хоть и жутковатых, но с реальной действительностью ничего общего не имевших, Кузьма растянулся на лавке и демонстративно зевнул. Трудно сказать, понял ли Венедим, что его водят за нос, либо нет, но он решил оставить подопечного в покое, тем более что на это были и другие причины — у постника и плотеубийцы, питавшегося лишь жиденькой кашей, вдруг прихватило живот.

— Это тебя Бог наказывает, — пробормотал Кузьма сквозь сон. — Поститься тоже надо с умом. Излишнее рвение ни в каком деле на пользу не идет.

Проснулся он от першения в носу. Рядом, заняв на лавке почти все свободное место, восседала постельная сваха Феодосия Акудница и щекотала ему нос петушиным пером.

— Просыпайся, касатик, — томным голосом пропела она. — Время позднее. Скоро всех баб и девок по постелям разберут. Аль у тебя уже охота пропала?

— Прошу прощения, матушка. — Кузьма чих-пул. — Сморило меня что-то… А где брат Венедим?

— Зачем он тебе в такую пору? Неужто содомский грех замыслили сотворить? — хохотнула она.

— Все шутите… А мне не до шуток. Тут так выходит, что без его соизволения мне и шагу ступить нельзя. Все мои утехи теперь от его воли зависят.

— Сопляк он еще! — фыркнула Феодосия. — Ночью я в обители хозяйка. На мои права еще никто не смел покуситься… Да и занедужил что-то твой Венедим. Желудочное послабление. От нужника дальше трех шагов отойти не может.

— И часто такое с подвижниками бывает?

— Случается… Ты лучше скажи, с кем нынче лечь хочешь?

— А есть выбор?

— Для тебя, касатик, все есть.

— За что такая честь?

— Подарочек твой по душе пришелся. В следующий раз еще что-нибудь принеси. Ты ведь, говорят, в дальнюю дорогу собрался?

— Кто говорит? — насторожился Кузьма, уверенный, что, кроме Венедима, других свидетелей его беседы с игуменом не имелось.

— Земля слухами полнится, а уж наша обитель — тем более. Любят людишки лясы поточить… Али я относительно дальней дороги не права?

— Я на одном месте никогда долго не засиживаюсь, — ответил Кузьма уклончиво. — Отдохну чуток и дальше. Меня ноги кормят.

— Кто ж спорит… Только я слыхала, что теперь ты не абы куда идешь, а к самой Грани. И не по собственной воле, а по чужому наущению… Не томи душу — расскажи. Я тебе за это самую сладку девку подсуну. А хочешь — сама с тобой лягу. Я хоть и в годах, но такое умею, что со мной ни одна молодуха не сравнится.

Предложение было, конечно, заманчивое, хотя в чем-то и сомнительное. В человеческое бескорыстие Кузьма давно не верил, а тем более не ожидал найти его в Феодосии, всем известной сплетнице и интриганке. Одним только женским любопытством ее вопросы объяснить было нельзя. Скорее всего в обители Света опять плелись тайные козни, в которые каким-то образом хотели впутать Кузьму. Только этого ему и не хватало!

— Ваши достоинства известны, — сказал Кузьма, поглаживая обширную ляжку Феодосии. — Кто же от такого счастья откажется? Только мне одно неясно…

— Что, касатик? — Феодосия всем телом навалилась на него, и это было посерьезнее, чем объятия химеры-няньки.

— С чего начнем? Сначала поговорим, а потом ляжем или наоборот?

— А все сразу, — жарко зашептала Феодосия. — Ты говори… только все как на духу, а я делом займусь.

Лицо Кузьмы вдруг оказалось между двумя голыми грудями, хотя и весьма увесистыми, однако по форме почти безупречными. Тут бы он, наверное, и сдался, поскольку долго сопротивляться подобному напору не смог бы ни один нормальный мужик, но сзади стукнула дверь (запоров у светляков отродясь не водилось), и кто-то деликатно похлопал Феодосию по спине.

— Чего припер, охальник? — оторвавшись от Кузьмы, взъярилась она, однако тут же присмирела и совсем другим тоном продолжала: — А, это ты, Венедимушка… Оклемался уже? С выздоровленьицем… А мы тут с Кузьмой побаловаться собрались. Ты ничего против не имеешь?

— Вольному воля, — не сказал, а выдавил из себя Венедим. — Только ты выйди пока. После зайдешь. И под дверями не подслушивай.

— Когда это я подслушивала? — обиделась Феодосия, заправляя под одежду свои замечательные буфера.

— Да, почитай, всю жизнь. Меня еще мать-покойница предупреждала, чтобы я тебя остерегался.

— Мать твоя, царство ей небесное, и не такое могла сказать. Еще та штучка была… Ее грехи ни тебе, ни твоим детям не замолить. А впрочем, разве у таких, как ты, бывают дети?..

Она удалилась царственной походкой, высоко неся голову и ворочая ягодицами, как жерновами (увы, не подфартило сегодня Кузьме добраться до них). Венедим хоть и еле держался на ногах, однако не поленился проводить Феодосию до дверей — очевидно, и в самом деле боялся, как бы та не подслушала предстоящий разговор.

Вернуться назад у него не хватило сил: так и сел прямо на пороге, привалившись спиной к дверному косяку. Был он сейчас бледнее любого священному-ченика, зато смотрел прямо и глаз по своей привычке в сторону не отводил.

— Зачем она приходила? — спросил Венедим голосом слабым, но твердым.

— А тебе не понятно? — буркнул Кузьма. Нельзя сказать, чтобы подобный поворот событий устраивал его.

— Думаешь, на блуд ее потянуло? Как бы не так! Феодосия без задней мысли ничего не делает. И уж ни под кого-нибудь ляжет, то с умыслом. Говорят, что это именно она довела Трифона Прозорливого до смерти. Такая кого хочешь заездит — хоть мужика, хоть хряка-производителя.

— Со мной такие номера не проходят. Я из лап химеры уходил… Эх, пришел бы ты, Веня, на полчасика позже!

— Плохие новости, — вздохнул Венедим. — Потому и пришел… Темнушники проведали про то, что ты здесь.

— Ну и что? Какое им до меня может быть дело? Я темнушникам ничего не должен.

— Выходит, должен. Говорят, что ты к их дозору тайком подобрался и всех жизни лишил самым зверским образом.

— Врут! — отмахнулся Кузьма, хотя предчувствия у него появились самые нехорошие. — Я к этому делу непричастен. Их тварь неведомая растерзала. Причем такая, что ей самая злобная химера в подметки не годится. Сам подумай, может ли один человек другого на железный штырь насадить, если этот штырь к тому же под самым потолком торчит?

— Это ты так говоришь. А темнушники говорят совсем другое и требуют, чтобы тебя выдали им на расправу.

— Подожди… — Кузьма задумался. — Я ведь всего сутки у вас. Как они успели узнать?

— Вот то-то и оно. Кто-то из наших донес. А меня отравили, чтобы я за тобой не присматривал.

— Сколько человек знает, что я здесь?

— Видели тебя многие. Но про то, что ты именно Кузьма Индикоплав, знают только… — он стал загибать пальцы на руке, — я, игумен, трое стражников, привратник, да две бабы эти, Феодосия и Фотинья.