Юрий Брайдер - Гражданин преисподней Страница 12

— Сколько человек знает, что я здесь?

— Видели тебя многие. Но про то, что ты именно Кузьма Индикоплав, знают только… — он стал загибать пальцы на руке, — я, игумен, трое стражников, привратник, да две бабы эти, Феодосия и Фотинья.

— Бабы или стражники могли слух по обители пустить.

— Всех их сразу предупредили, чтобы язык за зубами держали.

— Ба! — Кузьма шлепнул себя ладонью по лбу. — Совсем забыл. На подходе к обители встретился мне один тип. Из ваших, изгнанник. Он меня по голосу опознал.

— Это где примерно было?

— Недалеко от того места, где меня задержали.

— В Буячьей норе… Нет, туда темнушники не сунутся. Изгнанник здесь ни при чем. Он мне слабительной соли в еду подсыпать не мог.

— Не совпадение ли это? У постников брюхо деликатное, слабое. Могло тебя и по какой-то другой причине прихватить… Попил, например, тухлой водицы.

— Разве это совпадение! — болезненно скривился Венедим. — Остатки моей каши поросенку скормили. Так его так пронесло, что едва копыта не протянул.

— Стряпух надо выспросить.

— Выспросили уже. И даже с пристрастием. Посторонних мужиков на кухне не было, а Фотинья и Феодосия там с самого утра вертелись.

— Фотинья, думаю, такое сделать не могла.

— И я так думаю, — кивнул Венедим. — Она в это время всегда на кухню за отбросами приходит. А вот Феодосия там гость редкий. Никто и не упомнит, когда ее в предыдущий раз видели.

— Неужто Феодосия с темнушниками знается?

— С нее станется. На всю общину обижена. Прежний игумен ей чем-то не угодил, а уж новый тем более. Не у дел ее хочет оставить. Дескать, святое дело продления рода человеческого она превратила в блудодейство и источник наживы. Чуть ли не торгует девками… Вот она и столковалась с темнушниками. Хочет, наверное, с их помощью прежние порядки вернуть. Или сама к ним уйдет да еще самых лучших девок с собой прихватит.

— Но это все, так сказать, ваши заботы. Почему у меня от них должна голова болеть?

— Темнушники давно за нами присматривают. Догадываются, видно, что мы путь за Грань ищем. Если такое удастся, здесь вся расстановка сил изменится. Вдруг мы союзников себе найдем или какое-нибудь страшное оружие добудем? Сами-то они преисподнюю покидать не желают. Обжились, отродье бандитское. Нет для них законов. Ни человеческих, ни Божьих… Какая им выгода, если Кузьма Индикоплав другим будет служить?

— Гады… Я ведь для них немало хорошего сделал.

— Вот они все это тебе и припомнят.

— А если их просто послать подальше? — встрепенулся Кузьма. — Дескать, не знаем мы никакого Кузьму Индикоплава?

— Пробовали уже. — Венедим слабо махнул рукой. — Только темнушники на это не клюнули. Грозятся взрывчатку применить.

— Откуда у них взрывчатка?

— Говорят, купили у метростроевцев. А по другим сведениям, сами научились делать.

— Отдадите, значит, меня? — Кузьма исподлобья глянул на Венедима.

— Не знаю… Переговоры еще идут. Игумен за тебя трех баб предлагает. Любых, на выбор.

— И что?

— Не соглашаются они. Вынь да положь им Кузьму Индикоплава. Последними словами тебя костерят. Суд обещают устроить.

— Знаю я их суд. Отведут шагов на сто и прикончат в каком-нибудь тупичке… Скорее всего они не на меня одного, а на всех выползков взъярились. Недаром ведь игумен говорил, что нашего брата почти не осталось. Мы у темнушников, как кость в горле, торчим… Слушай, Веня, а не податься ли мне сейчас в бега? Скажешь, что упустил по слабости телесной. С недужного какой спрос…

— Ты сбежишь, а мы из-за тебя в братскую могилу ляжем? — Бледность Венедима не только дошла до крайнего предела, но, похоже, даже преодолела его. — Темнушники зря грозиться не будут. Если пообещали взорвать — обязательно взорвут. Когда из-за Бабушкиного туннеля спор вышел, они дюжину наших без зазрения совести порешили. Помнишь тот случай?

— Слыхал…

— Так что жди смиренно своей участи, как ждал наш Спаситель. А я, ради укрепления твоего духа, поведаю поучительную историю о скитаниях и злоключениях пророка Ионы.

— Да пошел ты со своим Ионой куда подальше! — Кузьма перевернулся на другой бок, лицом к стенке, и натянул на голову полу куртки.

Приговор ему еще не был вынесен, да и за ночь все могло измениться к лучшему, но спалось Кузьме плохо, вернее — вообще не спалось.

Ясно было, что убежать из обители Света ему не позволят. Наверное, уже с десяток бугаев за дверями караулит.

Окажись он сейчас где-нибудь в лабиринтах Шеола, можно было бы вызвать химеру (существовали такие способы) и под шумок, поднятый ею, благополучно смыться. Да только из этого каменного мешка, в котором даже вентиляционного отверстия не предусмотрено, ни до какой химеры не докличешься.

Оставалось одно — сжать зубы и терпеливо ожидать решения своей участи, а уж потом действовать по обстоятельствам. Хотя вырваться из лап темнушников вряд ли удастся. Они и руки связать не забудут, и кляп в пасть забьют, чтобы на помощь не позвал.

Правильно говорил Венедим — бандитское отродье, дети беззакония. А ведь родители у них, по слухам, были люди как люди, на государственной службе состояли, в науках разбирались. Откуда только что берется? Почему добро надо вколачивать в душу едва ли не силой, а зло приходит само и причем самыми разными тропками?

В конце концов Кузьма уснул, но до утра метался в кошмарах — то на него наваливалась химера, принявшая облик Феодосьи, то Венедим превращался в поросенка со зловеще мерцающими глазами, то темнушники начинали вытворять с ним то, что сам он вчера вытворял с покорной Тиной.

Проснулся Кузьма с тяжелой головой и в самом мрачном расположении духа. Завтрак не подали — очевидно, рачительные светляки уже махнули на него рукой и не хотели входить в бесполезные, с их точки зрения, расходы.

Ближе к обеду за дверями завозились — наверное, убирали каменные плиты, которыми была подперта снаружи дверь.

В келью ввалилась целая компания и среди них — ни одного знакомого лица, кроме Венедима, конечно. Тот глаз опять не поднимал и вообще старался держаться позади всех. Надо думать, совестью мучился.

Среди одетых в грубые рясы светляков выделялись два темнушника, разряженные, как на маскарад, — шлемы, обложенные изнутри пенопластом, брезентовые костюмчики, безрукавки из невыделанной свиной кожи, тяжелые ботинки, подбитые гетинаксом толщиной в два пальца (приварят тебе таким ботиночком — мало не покажется).

— Вот человек, которого вы называете Кузьмой Индикоплавом, — сказал один из светляков, судя по всему, старший среди своей братии. — Нам его имя неведомо, а прибился он к нашей общине случайно, — этими словами он как бы открещивался от гостя.

— С каких это пор вы у себя всяких бродяг стали привечать? — перебил светляка один из темнушников.

— Таковы традиции нашей общины. Оказывать помощь страждущим и гонимым — одна из важнейших заповедей.

— Неправда! — бесцеремонно возразил темнушник. — Нет такой заповеди.

— Я подразумевал не Божьи заповеди, а предписания нашей внутренней жизни, проистекающие из слов Спасителя «Возлюби ближнего своего».

— Ничего себе ближний! — фыркнул другой темнушник. — Бродяга безродный, да к тому же и безбожник.

— Вы и сами к Христову воинству не принадлежите. — Светляк мелко перекрестился. — Однако в обитель Света допущены.

— Попробовали бы вы нас не допустить! — Темнушник хорохорился, но заметно было, что ощущает он себя здесь не совсем в своей тарелке.

— Прекратим пустые споры. — Светляк взмахнул руками так, словно дым перед собой разгонял. — Делайте то дело, ради которого явились сюда.

Гости расселись — темнушники отдельно от светляков. Места не хватило только самому Кузьме, до этого по собственной глупости покинувшему лавку (неудобно было валяться в присутствии столь важных персон). Светляки сложили руки на груди крест-накрест. Темнушники, покосившись на иконы, сняли головные уборы, хотя и с неохотой.

Первым речь держал тот из них, чьи волосы были собраны на темени в дурацкий хохолок.

— Я Леня Черпак, «зубр» семьи папы Каширы. Это по старым понятиям почти как полковник, — доложил он, буквально поедая Кузьму взглядом. — Имею полномочия проводить разборки любого Уровня.

— На своей территории, — как бы между прочим вставил старший светляк.

— Опять двадцать пять! — возмутился хохлатый Леня. — Мы ведь вроде все заранее обговорили. А тут опять начинается сказка про белого бычка. Нам что — уходить?

— Раз пришли — оставайтесь. Можете продолжать.

— И продолжу! Только попрошу впредь меня не перебивать. — Он опять уставился на Кузьму гипнотизирующим взглядом. — Эй, клиент, тебя как зовут?

— От клиента слышу! — огрызнулся Кузьма, твердо решивший перед темнушниками не лебезить.

— Обидчивый, — констатировал другой темнушник. — И к тому же непонятливый.