Алексей Ефимов - Макет мироздания Страница 12

Едва Анмай решил идти пешком, корабль сразу стал огромным. Он шел, невольно подобравшись, осторожно заглядывая в порталы выходов и боковые ответвления. Нигде не было ни звука, ни движения. Среди миллиарда помещений и миллионов миль коридоров и труб даже полмиллиона файа терялись так, что по кораблю можно было бродить часами и не встретить никого. Доходя до вертикальных труб, Анмай бездумно перепрыгивал их, на мгновение активируя поле, а затем шел дальше, ненадолго останавливаясь, чтобы выбрать путь. Летные трубы казались бесконечными — они уходили вдаль, суживаясь в точки.

Лишь через полчаса он достиг огромного центрального ствола. Колоссальная шахта была столь же пуста, как и все остальные. Правда, внизу мелькнуло что-то белое, но движущийся воздух колебался и определить, что это, было нельзя. При одном взгляде вниз начинала кружиться голова. Анмай вспомнил, как чуть не упал в другую шахту — на уже несуществующей планете и давно, давно, давно… Он усмехнулся, а затем решительно шагнул в пустоту.

Хотя он не отдавал никаких приказов, свободное падение продолжалось всего секунду. Затем его мягко подхватило снизу — он по-прежнему падал, но медленно, словно на невидимом парашюте. Падать неспешно, как во сне, лениво вращаясь в воздухе, было жутковато, но очень приятно. Анмай знал, что в силовой шахте ни один предмет не может упасть быстро, и вообще, при всем желании никто на борту «Астрофайры» не сможет причинить себе вред, но все же удивился, что столь простое развлечение не пришло ему в голову раньше. Полет оказался не слишком долгим — вскоре показалось дно. Вэру интересовало, что будет, если он ничего не прикажет.

Дно приближалось. Он расслабившись смотрел на него — и вдруг оказался лежащим на животе, с довольно глупым видом. Поднявшись, Анмай посмотрел вверх. Видно там никого не было, но он поспешно нырнул в боковую трубу и вышел в один из обычных коридоров.

Здесь, на самом нижнем из доступных файа ярусов корабля, оказалось неожиданно прохладно. Многие механизмы были отключены, но компрессоры и тепловые трубы работали по-прежнему. В результате, здесь было холодно, а наружная броня корабля сияла чистым белым светом — раскаленная добела. Обычных световых полей здесь не было — чистый голубоватый свет испускали закрепленные на потолке кристаллические пластины. Темные стальные стены слабо отблескивали, мягкий серый пол глушил звук шагов. В стенах изредка попадались квадраты больших бронированных дверей — они вели в различные цеха производственного комплекса звездолета.

Здесь и раньше никто не бывал, и Анмай надеялся побродить в полном одиночестве. Но всего через минуту от оставшегося позади портала летной трубы донесся шум воздуха, затем глухой удар — кто-то с силой спрыгнул на пол. Оглянувшись, Анмай вошел в темное ответвление туннеля. Восьмиугольный проем в его торце перекрывали гладкие белые плиты двери-диафрагмы. Он растянулся на сером пластике у стены, зная, что его одежда сливается с полом. Довольно долго он ничего не слышал, но, когда он шел, его босые ноги тоже ступали совершенно бесшумно…

Внезапно по коридору беззвучно, как призрак, прошла девушка, одетая только в короткую набедренную повязку из темно-красной, блестящей ткани. Анмай видел ее считанные секунды, но хорошо рассмотрел — и застыл в изумлении. У нее была великолепная, подтянутая и идеально стройная фигура. Масса густых черных волос скрывала почти всю спину. Сотни рассыпанных в них крохотных цветных огней делали их похожими на звездное небо.

Ни в ее одинокой прогулке, ни даже в ее одежде не было ничего удивительного, но Анмай тихо подкрался к углу и выглянул в коридор. Девушка свернула в почти темный боковой проход и пропала из виду. Оттуда донесся звук открывающейся двери. Анмай секунду колебался, потом последовал за ней. Ступая совершенно беззвучно, он тоже достиг ответвления и заглянул за поворот. Перед ним, в конце тупика, была дверь, очевидно, ведущая на склад. Потихоньку приоткрыв ее, он увидел просторное помещение, полутемное и с низким потолком. Оттуда доносилась непонятная возня и сдержанные стоны. Стонала девушка — но явно не от боли. Анмай застыл на минуту, затем очень осторожно заглянул внутрь.

Комната была завалена рулонами яркого пёстрого шелка, беспорядочно растрепанными. На них уютно устроились пять или шесть нагих девушек. Они занимались любовью — на сверхтехнологичный манер Файау.

Одна из них лежала назвничь, закинув руки за голову, судорожно выгибалась и стонала так, словно вот-вот задохнется. Другая девушка сидела напротив, направив на нее плоское остроносое устройство с крохотным пёстрым экранчиком сбоку. Анмай, вздрогнув, узнал лассу — ужаснейшее, после Эвергета, изобретение файа. Теперь он понял, зачем они выбрали столь укромное место. Ласса была генератором ощущений и могла передавать их на расстояние до нескольких метров с практически неограниченной интенсивностью. Ощущения могли быть любыми — радость, боль, нежность, чувственное удовольствие, страх… Противиться действию лассы было невозможно и те, кто хоть раз испытал его, как правило уже не могли без него обойтись. Конечно, и сам Анмай после всеохватных любовных слияний порой хотел чего-то несравненно большего. Но это устройство излучало эмоции — последнее, что отличало живого файа от машины. С помощью лассы любая пустая душа могла испытать все недоступное ей богатство чувств, не разделяя их. И пусть в любящих руках ласса могла стать тем чудом, что сливает души влюбленных воедино, она давала ее владельцу безграничную власть. Гораздо чаще она становилась орудием унижения и боли. Конечно, ласса была запрещена, но искушение, как всегда, оказывалось сильнее. И пусть ее применение считалось позором, но любознательной файской молодежи хотелось испытать все…

Здесь, на складе, девушки устроили нечто вроде состязания — кто доставит больше удовольствия — и то и дело менялись, бесстыдно обсуждая свои ощущения, очень яркие — попав в луч, они извивались, выгибались дугой так, что опирались о пол только ладошками и пальцами босых ног. Но у лассы был один недостаток — узкая направленность — и ее воздействию могли подвергаться только один или двое. Анмай усмехнулся — в любви возможность получать удовольствие была далеко не самой важной. Гораздо приятнее было дарить его — самому, чувствуя, как отзывается тело любимой…

Юные файа, как оказалось, считали так же. Девушки решили эту проблему вполне естественным путем — сбившись в тугой клубок из перепутанных ног, приникших к груди губ и ладошек, трущихся между бедер. Шепот, тихие вскрики, стоны слились в единую музыку любви.

Анмай ощутил, как его охватывает жар — не только уши, но и все тело, до пяток. В Файау генетическая структура файа непрерывно совершенствовалась — но, поскольку этим, в основном, занимались мужчины, усовершенствования касались, большей частью, девушек. Результат был понятен — они стали, в массе, лучше парней и Файау приобрела несколько феминистический характер. Считалось, что мальчики плохо разбираются в искусстве любви — и не удивительно, что девушки Файау часто занимались ей друг с другом.

Анмай яростно встряхнул волосами, затем подошел к ближайшей двери, положив руку на углубленный квадрат справа от нее. Пластина мигнула и секунду спустя массивная плита отскочила вверх. Едва он прошел, она захлопнулась с мягким, отдавшимся в ушах ударом. Он оказался в высоком, занимавшем три яруса, длинном помещении. На плоских платформах вдоль стен стояли огромные черные цилиндры. Анмай узнал вакуумные форматоры, способные создать почти любой предмет из тончайших струй осаждаемых послойно атомов. Он взобрался по лестнице наверх одного из цилиндров, уселся, упершись пятками в выступ огромной крышки, и задумался.

Уже почти два года он жил в Союзе Файау. Он не бывал на других его планетах, но многое узнал о них. Ее Первичный мир уже давно не был самым развитым и счастливым. Были ушедшие много дальше — например, Церра. Были и отставшие, особенно среди дальних колоний. Но Анмай не мог составить цельную картину. В Файау каждому была доступна любая информация, — в принципе, по крайней мере, но ее общий объем был настолько огромен, что добраться до нужной часто оказывалось невозможно. Многое ему было трудно понять. Хотя единство Файау оставалось нерушимым, ее развитие не везде шло одинаково. Случались отклонения, иногда очень неприятные. Файау стала очень либеральной в некоторых вопросах общностью. Иные действия, чудовищные с его точки зрения, стали в ней повседневной нормой. Бессмертие сделало бессмысленным убийство, любое преступление вообще. Так как полностью уничтожить чью-либо личность было нельзя даже при большом старании, за убийство теперь не полагалось никакого наказания. Оно могло быть развлечением. Были миры, где файа убивали друг друга, охотились друг на друга. Были миры, где велись войны, где разыгрывались эпизоды истории файа и истории других рас. Там воевали с помощью старинных технических средств и там все было настоящим — оружие, ненависть, боль, расправы, пытки, государственные интриги, эпидемии, лагеря смерти — всё, кроме самой смерти. Умерший от голода, замученный насмерть, разорванный в клочья снарядом файа через шесть месяцев получал новое тело и мог покинуть этот мир, или вновь включится в игру, если позволяли правила. Таких миров было много.