Гуль - Артём Кочеровский Страница 12

Я положил трубку и бросил телефон на стиральную машину. В ванной было тепло и приятно. Я снова включил воду, чтобы слышать её шум, и на миг даже подумал, что в воде не так чувствуется голод. Хотя, наверно, это была лишь слабость. Страх или желание отступить. Но отступать я не собирался. От одной мысли, что рано или поздно я не выдержу и кого-нибудь… Я взял с борта лезвие и поднёс к руке. Голодный гуль — плохой гуль, мертвый гуль — хороший гуль. Вонзил лезвие в кожу, углубил на сантиметр и полосонул вдоль руки. Повторил три раза, опустил руку в теплую воду, откинулся и закрыл глаза.

Очнулся я через пятнадцать минут и нашел себя лежащим в крови. Вода сделалась розовой, а на разных её уровнях, точно подводные течения, колыхались бордовые, а где-то и близкие к коричневому, кровавые волны. Я посмотрел на руку. От кисти вниз к предплечью тянулись четыре тонких белых шрама.

… … …

— Тебя не узнать! — сказал Серов и пнул меня кулаком в плечо. — Ауч! — он потряс кисть. — Чего у тебя там?

Серов потрогал моё плечо и убедился, что ничего там, кроме мышц, нету:

— Ты когда успел так подкачаться?

— Само как-то, — я пожал плечами и пошел в зал.

Демидова, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене, чтобы её лицо не видели, разговаривала с Вишней. Маша пожимала плечами и мотала головой. Её кто-то обидел? Вишневская что-то убедительно говорила, а затем заметила меня и помахала рукой.

— Привет, — махнул я в ответ и пошел к своему классу.

— Ну, раз ты пришёл последним, то с тебя и начнём, — сказал физрук.

— Что? — спросил я.

— Полоса сегодня, Кононов! Давай, на старт!

Кто-то ткнул меня в позвоночник. Я развернулся и увидел проходящего мимо Ёлкина. Ниже меня на полголовы, смуглый и жилистый с россыпью прыщей на лице.

— Вот сейчас мы и посмотрим, чего ты стоишь Кононов!

— Пошёл! — крикнул физрук.

Вздохнув, я толкнулся и удивился тому, как быстро набрал скорость. Перелетел через двухметровую стенку, лишь для вида коснувшись её руками. Покрышки я пропускал через одну, причем почти случайно. Ноги и сгруппированное тело несли меня вперед. Проволока — одно из самых ненавистных препятствий. Ползти по земле, перебирая руками и ногами на потеху зрителям, что может быть менее унизительным? Это препятствие я решил пройти как можно быстрее. Упал на пол, два раза толкнулся руками и, словно торпеда под водной гладью, пролетел под проволокой. Блины на журавле я перекидал за два захода, чем вызвал слишком подозрительные возгласы одноклассников. Выбил кувалдой поролоновый блок с одного удара, тот отлетел в конец зала. Перекладина, пять подтягиваний, пробежка для заминки и подъем на плавающей перекладине. Там я чуть остудил голову и притворился, что устал. Мне хватило бы и двух толчков, чтобы взлететь наверх, но я растянул их на шесть.

Физрук остановил секундомер, потряс его в руке и нажал пару кнопок, шевеля усами. Потом посмотрел на меня и почесал голову:

— Хм-м-м-м…

Иванова хотела рассмотреть цифры на секундомере за плечом физрука, но у нее не вышло. Тогда она подошла ко мне и сказала, что я очень хорошо пробежал. Я что-то ей ответил, а затем уставился на открытую полоску торса между шортами и топиком. Чуть загорелая гладкая кожа, под которой…

— Я могу идти? — спросил я у физрука.

— А?

— Если на сегодня всё, то я пойду домой, — я отошел от Ивановой подальше.

— Ага, — физрук ещё раз посмотрел на секундомер. — Конечно-конечно…, — я почти вышел из зала, когда он отвис и крикнул мне в спину. — Не слабо же ты прибавил, Кононов! Рекорд класса!

— Как рекорд?! — подскочил к физруку Ёлкин. — Сколько?!

Происходящее в школе, да и за её пределами, перестало меня волновать. Поступление, к которому я так долго готовился, учёба, карьера инженера или программиста… С недавних пор меня интересовало только одно: как можно дольше не поддаваться голоду и покончить с собой раньше, чем сорвусь. Люди не виноваты в том, что я стал таким… А кто вообще в этом виноват? Марк или Демидова, из-за которых я поперся?.. Плевать.

Находиться среди людей и особенно в школе, где свежее мясо было повсюду… О, боже… Порой я просто вставал и уходил с уроков. Я мог засмотреться на чью-то лодыжку или плечо и чувствовал, как дрожь предвкушения прокатывает по телу. Иногда мне удавалось сдерживать свои мысли, но это редко длилось долго. Голод пробуждал и тот факт, что я знал свою силу. Никто из ребят не мог мне противостоять. Если бы я захотел, то взял бы желаемое.

Их запахи усиливались, особенно девушек. Через месяц после обращения я только их и слышал.

На программирование я пришел первым и сел за компьютер. В отличие от других уроков здесь я мог прилично занять голову и меньше думать о еде. Мои одноклассники пошли в столовую, и пока в классе не было запахов, если не считать запаха Владимира Матвеевича, который просачивался под дверью в его кабинет. Я рассчитывал на десять минут тишины и спокойствия, но в класс пришла Москвина. Почти бесшумно ступая, она просочилась и села рядом со мной. Я выругался про себя и уставился в компьютер.

— Не пошел в столовую? — спросила она.

— Не-а, — ответил я, набирая какую-то ерунду. — А ты?

— Нет, — ответила она. — Мне не надо. Как и тебе.

Кивнув в знак понимания, я задал переменным целочисленный формат и хотел прописать условие, как вдруг сердце моё забилось быстрее. Не отводя взгляд от экрана, я втянул носом воздух и осознал, что от Москвиной не пахнет едой. Проглотив слюну, я медленно повернулся и увидел её чуть розоватый оттенок глаз. Москвина больше не отводила взгляд. Она сидела, уперев подбородок в кулак, и улыбалась.

— Не понял…

— Всё ты понял, Кононов.

… … …

Я стоял возле металлической двери с серебряным ободком глазка и держал палец возле звонка. Меня немного потрясывало, голова шла кругом. Палец замер в воздухе и висел напротив кнопки целую минуту. Москвина. Кто бы мог подумать, что в моём собственном классе окажется ещё один… Подушечка указательного пальца так и не прикоснулась к пластмассовой кнопке, но дверь открылась.

— Не бойся.

Крошечная девочка с черными волосами в красном гольфе смотрела на меня, чуть поджав губу. Во время всех предыдущих наших встреч Москвина стеснялась и зажималась. Вероятно, я ей нравился, хотя теперь уже не был в этом