Гуль - Артём Кочеровский Страница 13

уверен. В любом случае, в этот раз я чувствовал себя скованно и даже немного боялся, а она наоборот — спокойная, расслабленная, вдумчивая. Я побаивался. Побаивался этого разговора и того, что случится дальше. Правильно ли мы поняли друг друга? Как мы вообще будем обсуждать то, во что и в собственных фантазиях поверить непросто? Вместе с тем я чувствовал свободу. Словно Москвина открыла не дверь в свою квартиру на тринадцатом этаже, а выход из лабиринта. Впереди меня ждал свежий воздух, настоящий собеседник и передышка в постоянной борьбе с голодом.

Была эта её собственная квартира, родительская или съемная, я не знал. Деньги у Москвиных водились. Я скинул кеды в прихожей и прошел в зал. Там стоял огромный кожаный диван напротив плазмы, деревянные и каменные статуэтки на полках, книжный шкаф. В потолок были встроены какие-то космические лампочки.

По дороге в эту квартиру я вспоминал о Москвиной. Оказалось, что даже будучи одноклассниками, можно совершенно друг друга не знать. Серая мышка Москвина училась на отлично, хорошо схватывала в точных науках и никогда не вызывалась к доске. Ещё я вспомнил эпизод из седьмого класса, когда Ксюша разлила на себя чай и стала жертвой насмешек о недержании. Вот и всё.

— Садись! — Москвина показал на диван.

Я сел.

Ей кто-то прислал сообщение, и она отвлеклась. Я втянул носом воздух. Здесь, где не было посторонних запахов людей, я отчетливо различил её запах. И он был… обычным. Всё перевернулось с ног на голову. Одноклассники, соседи и продавцы в магазинах пахли едой, а она — обычным человеком. Её запах было толком и не различить, если не делать это намеренно.

— Кто тебя обратил?

— Обратил? — я поправился на диване.

— Если ты всё еще думаешь, что сошел с ума, то я тебе разочарую. Ты — в полном порядке, ну… во всяком случае в плане здоровья, — Москвина подошла к журнальному столику и взяла маникюрные ножницы. — Тут ты можешь говорить смело.

Она закатала рукав и взмахнула ножницами. Я подскочил с дивана. На тонком белом предплечье появились три глубоких раны. Москвина с совершенно невозмутимым видом смотрела, как из неё сочится кровь. Через минуту Москвина подошла ко мне. Кровь остановилась. Края рваных порезов сцепились и срастались прямо на глазах.

— Так, кто тебя обратил?

Впервые за долгое время я встретил человека, который меня понял. Москвина вытирала засохшую на руке кровь, а я говорил. Я рассказал ей историю о дурацкой поездке вместе со своим братом. О том, как завязалась драка и как приехала полиция. Потом я рассказал ей про дом, девушку с ребенком, полусгнившего монстра. Пересказал, насколько помнил, его слова. Вспомнил, как он отдавал дань своим предкам.

— Почему он тебя не съел? — спросила Москвина, оттирая остатки на кисти.

Из её уст это прозвучало так спокойно, что я немного поёжился.

— Не знаю, — я пожал плечами. — Я ударил его. Он сказал, что поклялся оставлять в живых смелых.

— Мгу…, — Ксения кивнула. — Кто-нибудь ещё знает?

Я помотал головой и вдруг понял, что совершенно не знаю Москвину. Сейчас передо мной была совсем не так скромная девчонка. Она была уверенной и… другой. Не знаю, почему, но её вопрос заставил меня напрячься. Наверное, дело было в её взгляде или тоне. Она не просила разъяснений, но я сам всё выдал. Рассказал про разговор с Марком, легенду, липовую справку. Москвину это устроило, и тогда она спросила: «Помню ли я название той деревни?». Название я не помнил, но запомнил дорогу, когда утром мы возвращались с Марком.

— А что? — я наклонился к ней. — Это может мне как-то помочь? Если я вернусь к этому Эгону, то он?..

— Нет, — она помотала головой.

Потом Москвина спрашивала меня о разных деталях: как он выглядел, как меня обратил, сколько прошло времени, как сильно я чувствую голод.

— Кажется, что больше нет сил терпеть, но с каждым днём становится всё хуже. Неделю назад я хотел покончить с собой, — я показал Москвиной почти невидимые шрамы на руке, — я сегодня я мечтаю чувствовать себя хотя бы также, как чувствовал тогда.

— Это только начало, — Москвина посмотрела в окно. Её глаз дернулся.

— Начало?

И тут меня, будто током ударило. Москвина изменилась и, знала больше меня, но она была такой же несчастной жертвой.

— А как давно ты?..

— С лета, — ответила она и скрестила руки за спиной. — Семь месяцев и одиннадцать дней.

— О боже…

— Вряд ли он существует.

Москвина рассказала свою историю. Она познакомилась с парнем в интернете. Он написал первым. Они погуляли и понравились друг другу. Завязались отношения. Каникулы перед одиннадцатым классом стали лучшими каникулами в её жизни. Они ходили в поход, валялись на пляжах, смотрели кино и летали на воздушном шаре. Она рассказала, как он в первый раз её поцеловал под подъездом, когда провожал домой. Она говорила об этом с придыханием, а в голове у меня всё никак не укладывалось: передо мной стоит та самая Москвина, о которой Серов всего пару дней назад говорил: «В первую брачную ночь её жениху перепадет поцелуй в щечку, на годовщину — в губы, а секс — только в честь пятилетия».

Они встречались. Он приходил к ней в гости и познакомился с мамой. В один прекрасный вечер они задержались в парке.

— Позже он сказал, что сделал это из-за любви, — Москвина смотрела в окно и теребила штору.

— Из-за любви?!

— Он сказал, что любит меня, что хочет провести со мной всю свою жизнь, а обращение — это дар — самое дорогое, что он мог мне отдать.

— Вот же ублюдок! И вы с ним?..

— Пробыли вместе ещё несколько недель, а потом…, — Москвина вытерла щеку и помолчала несколько секунд. — Потом я поняла, во что он меня превратил, и мы расстались.

— Прости, что спрашиваю тебе об этом, — я сделал шаг к Ксюше, но остановился. — Этот парень, как он выглядел… Ну, в смысле. Если он тебя обратил, значит он… Его язык или…, — я старался подобрать нужные слова, но мысли в несколько раз опережали речь, и я выплёвывал наполовину сформированные предложения. — Может быть он знает, как избавиться от этого?

— Он не знает, — сказала Москвина.

Я видел, как тяжело ей было говорить про того парня. Боюсь даже представить, что она переживала. Человек, которому ты доверяешь, во имя любви превращает тебя в монстра, жаждущего плоти тебе подобных. Предательство похлеще, чем изнасилование. И всё же я не мог удержаться, чтобы не расспросить об этом подробно. Москвина — не