Грэм Макнилл - Я, Менгск Страница 12

Арктур освободился от объятий Дороти и передал сестру матери. Кэтрин тепло улыбнулась ему.

— Остался только один семестр, дорогой, — сказала она Арктуру. — И затем все дороги в мир будут для тебя открыты. Я обещаю. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Хорошо?

Арктур глубоко вздохнул и кивнул. Он без угрызений совести мог обмануть надежды отца, но когда чувствовал, что подвел мать, это задевало его за живое.

— Все в порядке, — ответил Арктур. — Я закончу обучение.

— Лучше бы так и было, — проворчал Ангус. — Потому что я не хочу тебя видеть раньше твоего выпускного. Понятно?

Арктур не потрудился ответить. Он вышел из машины, слегка злорадствуя, заметив каким испепеляющим взглядом мать наградила отца.

Но это было слабым утешением. Неприятный осадок все равно остался в его сердце.

Однако, как только он получит образование, то сможет отправиться куда угодно.

Куда-нибудь подальше от Ангуса Менгска. Так далеко, насколько это возможно.

Через три месяца, обязательство торчать здесь утратит силу.

Директор Стигман недвусмысленно дал понять Арктуру, что тот все еще студент только благодаря отцу. Который очень много делает для академии. Арктур то и дело слышал в свой адрес предупреждения: что он ступил на тонкий лед, балансирует на лезвии ножа, ходит по краю пропасти, и другие избитые фразы.

Занятия шли как обычно, если не считать дополнительного внимания, уделяемого Арктуру со стороны персонала Академии. В том, что к этому приложил руку отец, парень не сомневался. И, из-за этого внимания, он лишился возможности исчезать вечерами в город, чтобы развеять невыносимую скуку.

Арктуру казалось, что вся академия следит за его персоной, и что даже бывшие дружки-единомышленники предупреждены об опасности общения с ним.

Таким образом, в последний семестр, большую часть свободного времени Арктур провел в библиотеке академии, читая и перечитывая медиа-книги какие только попадались под руку. О политике, о геологии, о психологии или войне. Многие книги он уже практически выучил наизусть, но каждое перечитывание позволяло глубже проникнуть в смысл и суть произведения.

Арктур, как и обещал, писал письма Дороти. Получаемые ответы служили ему поддержкой и одной из немногих маленьких радостей. В этих письмах мать сообщала ему, как обстоят дела в мире за стенами Академии. Арктур удивился откровенности, с которой она сообщала ему о бунтах в колониях и мирах Периферии. Их число неуклонно возрастало. Помимо этого, она рассказывала о последних сплетнях в обществе, однако тем, связанных с его отцом старалась не задевать. Но Арктуру не требовалось писем из дома, чтобы знать все о делах своего отца.

Передачи СНВ изобиловали репортажами об его пламенных выступлениях, осуждающих коррупцию Старых Семей и Совета Тарсониса. Одновременно с этим Ангус публично осуждал нарастающую волну беспорядков и волнений на Корхале. Но, несмотря на это, Арктур знал, что за смертью сотен солдат Конфедерации — от результатов взрывов и террористических нападений — стоит он, его отец. И это он подбрасывает уголь в топку.

Подходя к вопросу беспристрастно, Арктур действительно восхищался умением Ангуса демонстрировать непричастность к беспорядкам. Но в тоже время Ангус тонко намекал, что беспорядки — это неизбежные последствия притеснений Конфедерации. Что в свою очередь способствовало росту симпатий к делу Сопротивления.

Поскольку Арктур находился в Академии на положении изгоя, теперь ничто не мешало его однокурсникам, высказывать ему все, что они думают о Ангусе. Многие из них происходили из состоятельных семей, имеющих тесные связи с Конфедерацией, и не находили себе места из-за изобличающих выступлений Ангуса Менгска.

Хотя Арктур не хотел иметь ничего общего с политикой отца, у него хватало здравого смысла признать, что речи Ангуса наполнены глубоким смыслом. Тем не менее, травля, устроенная на него сокурсниками, лишь подогревала обиду на главу семьи Менгск.

Что позволяло Арктуру легче переживать горечь обид, так это предвкушение приятного времяпрепровождения в обществе Жюлианы Пастер.

В тот день, когда Арктур приехал в Академию, он получил от девушки письмо. В нем Жюлиана деликатно поинтересовалась о его здоровье и о возможности встречи в один из дней, когда ему будет разрешено выйти за пределы кампуса. С хирургической точностью Арктур вычислил скрытый смысл заложенный в письме девушки, — за ширмой банальностей чувствовался неприкрытый интерес к его персоне.

Очевидно чувство симпатии, возникшее между ними за то короткое время, что они провели в убежище, окрепло, несмотря на нынешнее "заточение" Арктура. Или, скорей всего, наоборот, благодаря ему.

Арктур написал девушке ответ. Содержание письма пестрело описаниями недостатков однокурсников, глупости преподавателей, и тягот практически тюремного заточения в стенах Академии.

Каждая фраза в письме была тщательно продумана, снабжена вкраплениями остроумия и эрудиции и с достаточной долей самокритики, чтобы не допустить толкования его слов, как бахвальства. Ничего такого, что выставило бы его воображалой. То, что самокритика совершенно надуманная, не казалось Арктуру враньем. В любом случае, получаемые в ответ бурные письма служили лишь подтверждением того, что его «писанина» имеет успех.

В течение всего срока переписки Арктур все больше убеждался, что окончательно очаровал Жюлиану. Он не мог не отметить контраста относительно их первой встречи в бункере. Словно только сейчас Жюлиана оценила его личные качества, и уже присматривается к нему как к потенциальному жениху.

Однако Арктур не забыл ее пьянящей красоты, и в его памяти девушка занимала особое место. Письма к ней стали для него отдушиной, возможностью поспорить или, иной раз, поделиться грандиозными планами на будущее. С другой стороны, желание поддерживать дружеские отношения начало потихоньку угасать. Но Арктур продолжал переписываться с Жюлианой, с надеждой, в конечном счете, затащить ее в постель.

Это станет финалом поставленной задачи. Которая когда-то казалась невыполнимой. Но теперь, как выяснилось, оказалась достаточно простой.

Недели и месяцы проходили как в тумане. Арктур слушал скучные лекции, без всяких усилий выполнял до неприличия простые задания. Конец всему этому забрезжил лишь тогда, когда за две недели до каникул, директор Стигман собрал выпускной курс в главном актовом зале центрального корпуса Академии.

Это была роскошная сводчатая комната со стенами, обшитыми кедровыми панелями, с обрамленными золотом портретами бывших известных студентов, с высокими потолками и дубовыми балками. Каждое утро Стигман устанавливал помост, чтобы становиться за своей кафедрой и обращаться ко всем старшим классам, объявляя результаты спортивных достижений академии и отзывы предполагаемой значимости.

Иногда актовый зал использовался для проведения безупречных балов для учителей или для приема сановников, рассказывающих студентам о преимуществах гражданской службы, или об иных подобных скучных вещах.

Одетые в одинаковую форму студенты тоскливо входили в зал, и Арктур на мгновение задумался о том, как и о чем их сегодня проинформируют. Приближаясь к двери, он услышал взволнованные голоса из актового зала, о том, что их ждет что-то непривычное и из ряда вон выходящее.

Он прошел под сводчатым входом в актовый зал и девизом академии «αἰὲν ἀριστεύειν», который означает «всегда быть лучшим» на одном из мертвых языков Старой Земли.

Перед помостом стояло много неудобных стульев, на которых сидели взволнованные студенты. Директор Стигман стоял за своей кафедрой, по-видимому, очень довольный собой, но внимание Арктура привлекли три громадные фигуры, стоящие по стойке «смирно» позади директора.

Они возвышались над Стигманом, чуть ли не на метр с лишним, словно аршин проглотили, и выглядели просто огромными из-за тяжелой брони из неостали.

Благодаря прочитанной в библиотеке технической литературе, Арктур узнал этот тип брони.

Это были боевые бронескафандры ДВК-300 — новейшая модель, приходящая на смену серии ДВК-200.

Боевые бронескафандры…

Которые носят солдаты десантных войск Конфедерации.

Глава IV

Директор Стигман не тратил даром времени и поспешил скорее начать. Как только все старшеклассники уселись, он уперся в кафедру обеими руками и наклонился вперед; Арктур знал, что директор считал эту позу авторитетной. На самом деле, подобная поза только подчеркивала невысокий рост Стигмана; но либо этого никто кроме Арктура не замечал, либо никто не спешил намекнуть об этом директору.

— Нам, несомненно, повезло, — начал Стигман, его гнусавый голос раздражал Арктура, — принимать у себя представителей бравых десантных войск Конфедерации, которые пришли пообщаться с вами сегодня. Их визит для нас — великая честь, и я уверен, что вы горячо их поприветствуете, как положено в Академии Стирлинга.