Павел Корнев - Сиятельный Страница 14

— Дело было в… — Я запнулся, не сумел отвести взгляд от завораживающих девичьих глаз и неожиданно для себя самого ответил чистую правду: — В Афинах, если память мне не изменяет…

— В Афинах?

Давление в висках сделалось невыносимым, и я подтвердил:

— Да, — но сразу нашел в себе силы поправиться: — Или в Ангоре, точно не помню. Альберт попал в сложное положение, и я оказал ему небольшую услугу. С тех пор мы общаемся.

— Как интересно! — охнула дочь главного инспектора. — Вы много путешествовали?

Вместо ответа я предложил:

— Елизавета—Мария, позвольте рассказать вам об этом за танцем? Полагаю, теперь это не вызовет ненужных кривотолков… — И обмер от собственной смелости в ожидании ответа.

— Разумеется, виконт!

Мы присоединились к кружащимся в вальсе парам, я начал вести девушку и сразу понял, что танцует Елизавета—Мария несравненно лучше меня и дабы окончательно не ударить в грязь лицом, следует отвлечь партнершу разговором.

И не наступить на ногу. Только бы не наступить ей на ногу…

— Мама умерла, когда мне было пять, — сообщил я девушке, — отца это просто подкосило.

— Мне очень жаль…

— Не припомню, чтобы мы с тех пор задерживались где–нибудь дольше, чем на полгода.

— Наверное, объехали всю империю?

— Нет, не всю, — рассмеялся я, смехом маскируя нервозность. — Но повидать довелось немало.

— И где понравилось больше всего?

Я ответил без колебаний:

— Новый Вавилон — сердце империи.

Соображениями, что он же — и разъедающая империю язва, делиться не стал.

— А ваш друг Альберт? — поинтересовалась Елизавета—Мария. — Он и в самом деле такой странный, как о нем говорят?

— Не более странный, чем остальная богема, — ответил я с видом многозначительным и даже загадочным. — Читали о дирижере, который наложил на себя руки из–за потерянной палочки?

— Да, просто ужас!

В этот момент музыка смолкла, и мне пришлось отступить от девушки.

— Приятно было познакомиться, виконт, — улыбнулась на прощание Елизавета—Мария и легкой танцующей походкой зашагала прочь.

Взгляд удивительных глаз прекратил дурманить сознание, и я выдавил из себя:

— Мне тоже. Мне тоже…

Во рту пересохло, нестерпимо захотелось промочить горло, но прежде чем успел дойти до фуршетных столов, меня перехватил Роберт Уайт.

— Ты подумал над моим предложением? — спросил начальник.

— Нет.

— Еще не подумал?

— Нет, инспектор, — покачал я головой и надел темные очки. — Я не буду этого делать.

— Как скажешь, — неожиданно покладисто пожал плечами Роберт Уайт и пытаться переубедить меня не стал. — Но давай поговорим завтра на свежую голову. Пообещай, что подумаешь об этом.

— Подумаю, — пообещал я.

— На службу не выходи, сам тебя навещу, — предупредил инспектор, отсалютовал бокалом и отправился восвояси.

Проклятье! Последняя ремарка угодила прямиком в мою ахиллесову пяту. Если инспектор не передумает насчет отстранения от службы, аванса мне не видать как собственных ушей. А ведь он точно не передумает…

Я вновь беззвучно выругался, и тут кто–то взял меня под локоть.

— Леопольд, с тобой все в порядке? — спросила Елизавета—Мария, моя Елизавета—Мария.

— Да.

— Ты дышишь, словно загнанная лошадь.

— Здесь душно, — сказал я, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Давай выйдем на свежий воздух.

Девушка после танцев нисколько не запыхалась, даже синяя жилка на шее не стала биться чаще, а вот мне было откровенно нехорошо. Сердце постукивало как–то очень уж неровно.

— Решил улизнуть с этого праздника жизни?

— Неплохая идея, не находишь?

— Если ты уже закончил…

— Да, можно уходить.

Мы направились на выход, но в дверях нас вновь перехватил главный инспектор.

— Сиятельная, — улыбнулся жуткий старик, — позвольте на пару слов вашего кавалера…

Мы с Фридрихом фон Нальцем отошли к распахнутому окну, и там главный инспектор какое–то время молча смотрел на россыпь освещавших вечер электрических фонарей.

— Я впечатлен, виконт, — произнес он какое–то время спустя. — Вы крайне изворотливый молодой человек.

— Благодарю…

— Но! — неожиданно резко обернулся главный инспектор, и меня будто кипятком с головы до ног обдало. — Впредь держитесь от моей дочери подальше! Зарубите это себе на носу!

— В подобном предупреждении нет никакой необходимости, — уверил я собеседника, с трудом удержавшись, чтобы не сделать шаг назад.

— Вот и замечательно… — отстраненно промолвил старик. Глаза его постепенно потускнели, он несколько раз кивнул, словно соглашаясь с собственными мыслями, и вернулся в бальную залу.

Я проводил его пристальным взглядом, затем протянул руку приблизившейся Елизавете—Марии и вместе с ней отправился на выход.

— Чего он от тебя хотел? — поинтересовалась девушка, когда мы вышли на улицу.

— Если не вдаваться в подробности, — усмехнулся я, — главный инспектор сообщил, что мне с тобой повезло.

— С этим не поспоришь! — рассмеялась Елизавета—Мария искренне и заливисто.

Я вытер выступившую на лбу испарину и повел девушку по залитому электрическим светом тротуару, на ходу высматривая дожидавшегося нас извозчика. Вместе с сумерками нахлынула и неуютная прохлада, и Елизавета—Мария зябко куталась в невесомую накидку.

— Задержишься у меня на пару дней? — спросил я, подсаживая девушку в коляску.

Вопрос развеселил девушку, и она вновь рассмеялась:

— Разумеется, дорогой. Я вся в твоем распоряжении.

— Вот и замечательно.

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Будущее по–прежнему напрягало своей неопределенностью, и хоть теперь уже не приходилось опасаться гнева главного инспектора, угроза лишиться души пугала ничуть не меньше.

Механисты могут сколько угодно распинаться о всеблагом электричестве и протирать штаны в библиотеках, пытаясь обрести некое сакральное знание, но я не был столь наивен. Преисподняя существует, в этом сомневаться не приходилось, и мне вовсе не хотелось стать одним из ее обитателей. Пока же все к этому и шло.

И потеря жалованья на этом фоне уже как–то даже не расстраивала.

Некоторые вещи за деньги не купишь.

Домой добрались, когда на город уже накатила ночь. Среди домов она казалась глухой и непроглядно–черной, но с холма хорошо было видно, сколь неоднородны на деле ее владения. Часть Нового Вавилона и вправду капитулировала без боя и погрузилась во мрак до самого утра, но другие районы желтели неровным светом газовых фонарей, а над центром серебрились отсветы электрических ламп. И везде, на всех высотках мигали точки навигационных огней.

— Потрясающее место, — сказала Елизавета—Мария, опершись на мою руку и выбираясь из коляски. — Отсюда хорошо видна мимолетность бытия.

Я ничего на это замечание не ответил и завел девушку в дом. Там перепоручил гостью встретившему нас дворецкому, сам поднялся в спальню и с облегчением развязал шейный платок.

Вот и кончился этот безумный день. Вот и кончился…

Аккуратно сложив пиджак, жилетку и брюки, я убрал их в пакет и поставил у двери, чтобы прямо с утра отнести портному. Затем избавился от сорочки и, встав напротив ростового зеркала, скептически оглядел свое отражение.

Первое, что бросалось в глаза, — худой. Худой и долговязый, словно оглобля.

Пересчитать ребра совершенно не представляло проблемы.

Нескладный? Нет, просто худой. И хоть папа не переставал твердить, что «были бы кости, а мясо нарастет», в это пока совершенно не верилось. Худой — и точка.

Да и вообще не красавец. Слишком резкие черты лица, излишне длинный нос; неровные зубы тоже привлекательности не добавляли.

А в целом — ничего особенного, заурядный молодой человек двадцати одного года от роду. Впрочем, нет, не заурядный. Был бы заурядный, если б не глаза.

Пронзительный взгляд выцветше–светлых глаз сиятельного пугал подчас даже меня самого.

Никто не может пожаловать титул сиятельного. Сиятельным можно родиться, сиятельным можно стать. Точнее — можно было стать. Все падшие давно уничтожены, и никто больше не сумеет окропить себя их проклятой кровью.

Но все ли они уничтожены на самом деле? Я вспомнил о подземной часовне в иудейском квартале, и настроение вмиг скисло, словно молоко на жаре. Казалось бы — куда еще хуже, но наивно полагать, будто достиг самого дна. Адская бездна бездонна.

Инспектор с меня точно не слезет…

— Вот это да! — присвистнули вдруг за спиной.

Я обернулся к застывшей в дверях Елизавете—Марии и досадливо поморщился.

Проклятье! Раньше запирать спальню никакой необходимости не было…

А девушка уже ступила в комнату, ничуть не смущенная тем, что я стою перед зеркалом в одних лишь кальсонах.