Сурен Цормудян - Метро 2033: Край земли. Затерянный рай Страница 14

– Я не увлекался алкоголем.

– Так ведь и я не увлекаюсь. Да что ты смотришь так, тут всего-то по двести пятьдесят капель на брата. Какое уж тут увлечение. К тому же добрая самогонка, поверь. Моя Оксанка гнала. А женские руки, сам знаешь, вроде и нежны до опьянения, но некоторые вещи делают ох какими крепкими… – сказав это, Цой расхохотался.

Михаил в ответ даже не улыбнулся. Так и смотрел пристально на гостя. Александр вздохнул и покачал головой:

– М-мда. Тяжелый случай. Ну, давай уже выпьем, что ли? – он поднял свою кружку.

– И за что пьем? – Крашенинников обхватил ладонью свою.

– А давай, для начала, за понимание.

– Ну что ж, понимание нам точно не повредит.

Они стукнулись кружками и выпили.

Михаил тяжело засопел, мотая головой и с ужасом думая, что у него во рту оказалась вулканическая лава. Судорожно зачерпнув двумя пальцами гроздь ярко-оранжевых икринок, он тут же слизал их, чтоб хоть как-то унять магматическую огненную бурю, грозящую испепелить глотку и язык.

Однако Цой даже не поморщился, опустошив кружку. Он только шмыгнул носом и занюхал кончиком своей бороды-косички. Затем, глядя на то, как Крашенинников слизывает с пальцев красную икру, он покачал головой:

– Слушай, дружище, у тебя в хозяйстве ложки-то есть вообще?

– Оля! Дай нам, пожалуйста, пару ложек! – крикнул в сторону казармы Михаил, продолжая морщиться и выдыхать, а заодно и удивляться, что в вырывающемся из него воздухе нет языков пламени.

Сидевший на подоконнике Квалья повернул голову и взглянул на Собески. Лицо ее было сурово и даже источало гнев. Шаг решительный. Она стремительно прошагала через большое помещение и швырнула в окно, едва не задев Антонио, две ложки. Так же решительно развернувшись, она направилась в свои покои.

Квалья решил никак не комментировать происходящее. Просто улыбнулся, вздохнув и качнув головой, да продолжил свою возню с подзорной трубой, новыми линзами, что раздобыл Михаил, и штативом, что собрал у окна. Работу над сигнализацией для землетрясений он уже закончил.

Одна ложка звонко ударилась о стол. Вторая о голову Михаила, затем, отскочив, воткнулась рукояткой в салат.

– Экая благодать! – развел руками Александр. – Да ты в раю живешь. Что не пожелаешь, все с неба сыплется в ту же минуту!

– Чую, Оля мне ад потом устроит, – недовольно проворчал Крашенинников. – Вы, между прочим, похоже, тоже не бедствуете. Вон, икра красная. Я ее целую вечность уже не видел.

– Ну, приятель, тебе никто не запрещает ходить во время нереста к рекам и собирать рыбу да икру. Мы ведь именно так и делаем. Как нерест, так и отправляем экспедиции на Прорву, Холмовитку и Красную[14]. Не так чтоб очень далеко. За день доберешься. Кто мешает? Кто запрещает? Рыбы сейчас тьма. Нет никаких промыслов, чтоб ее изводить. Только мы – горстка людей. А птица и медведь норму знают. Баланс не нарушают.

– Кто не дает? – Михаил усмехнулся. – Вот медведь и не дает. Вы-то кучу народа на промысел отправляете. А я один ходил. В Хламовитском заказнике дело было. Выхожу к реке. Река вся бурлит горбушей[15]. Так и прет цунамием против течения. А вдоль берега медведи. Штук пятнадцать. Шлепают лапами и рыбу на берег выкидывают. Тоже вкусного отведать хотят. И что мне было делать? Прикинуться своим, встать среди них и рыбку ловить? Это ты на медведя похож. А я вот не очень.

– Обычные мишки были?

– Да обычные. Не громилы, как тот, про которого тут все рассказывают с трепетом и ужасом.

– Ну, так пугливые они, Миша.

– Это десятка человек они испугаются. А я один туда ходил. Только время зря потратил да мозоли натер.

– Ладно, – Александр махнул рукой. – Вот осень наступит, начнется новый нерест. Пойдешь с нашими группами. Треть улова, конечно, нам. Но остальное ваше.

Крашенинников покачал головой, усмехаясь, и скептически добавил:

– Ну-ну…

– Ты что же это, сомневаешься? Зря. Цой сказал – Цой за базар отвечает.

– Ты, Саня, видимо, не в курсе, что твой соратник Жаров под страхом смерти запретил мне появляться в ваших владениях? Или как?

– Разумеется, я в курсе, дружище. Я тебе даже больше скажу… Все правильно он сделал. Ну, сам посуди. Если ты будешь нарушать правила и тебе все это будет сходить с рук, то тогда все начнут забивать болт на законы и порядок. А ты ведь прекрасно знаешь, чего нам стоило удержать здесь хоть какие-то нормы цивилизации. Но в дырявом ведре невозможно удержать воду. Так же и в хаосе и анархии нельзя удержать нормы человеческого бытия.

Крашенинников вздохнул, глядя на то, как его кружка снова наполняется хмельной жидкостью. После ощущений от первого глотка снова притрагиваться к самогону не хотелось. Но, возможно, это удачный шанс хоть как-то наладить отношения с приморским квартетом. Ну, или хотя бы с одним из его членов. Александр Цой всегда казался Михаилу более простодушным, чем все остальные. В нем нет той жесткости, которой веяло от Жарова. Не было той непрошибаемой скрытности, коей наделен Горин. Отсутствовала мрачная отрешенность Вишневского. С этим корейцем было проще. А установление нормальных отношений с квартетом ему, Крашенинникову, было очень необходимо. Можно было по-всякому относиться к их правлению. И по-разному оценивать способ, которым они пришли к власти. Но они сохранили социум. Они избавили этот социум от чудовищных метастаз, которые проявились очень быстро после крушения цивилизации. Крашенинников много размышлял, как бы он поступил с главарями возникших банд и их подручными. И он не находил в себе никаких черт характера, которые позволили бы ему совершить жестокое и массовое убийство, пусть даже и ради всеобщего блага. Но что, если бы вообще никто не нашел в себе сил взять на себя это бремя? Быть может, тогда в настоящее время все эти люди были бы рабами. Дети, если и рождались бы, то росли необразованным, диким и жестоким зверьем. Женщины не были бы защищены строгими законами, запрещающими посягать на их честь и самостоятельный выбор спутника жизни. У беременных не было бы того оазиса, наполненного музыкальными инструментами, приборами для рукоделия и старым патефоном с массой пластинок успокаивающей музыки, какой создал квартет в здании детского садика для того, чтоб матери вынашивали своих чад в обстановке покоя и умиротворения, а не в страхе, что какой-нибудь выродок, забавы ради, будет вспарывать им животы. Теперь нет умирающих с голоду, потому что община всегда заботится о припасах. А если кто-то по состоянию здоровья и преклонности лет не может уже делать для себя запасы, то община это учитывает всегда и собирает пищу в том числе и для тех, кто объективно справиться с этой задачей не в состоянии. Вся правда о приморском квартете в том, что они взяли на себя то бремя, которое до них никто не осмеливался взять. И устроили они бандам кровавую резню не просто для того, чтоб занять место этих банд на вершине пищевой пирамиды, а ради того, чтоб спасти всех остальных. Более того, вдоволь вкусив крови в бойне той революции, что они когда-то устроили, эта четверка вовсе не вошла во вкус. Они не упивались убийствами, хотя Михаил не сомневался, что если в интересах их видения общего блага надо совершить еще убийства, они колебаться не станут.

– Я думаю, – продолжал Цой, – что законы выживания человечества… Неписаные законы, скорее на уровне инстинктов, всюду установили некие жесткие правила, подобные нашим. Но только ради того, чтоб выжить и не растерять память и знания поколений. Ну, давай, приятель, выпьем за будущее.

Кружки гулко ударились друг о друга, и самогон полился в пищевод. На удивление, второй раз было уже не так противно. И новый пожар в глотке не разгорелся.

– А ты, Саня, считаешь, что всюду такие оазисы жизни с выжившими людьми и сохраненным благополучием?

– Почему нет? – удивился Цой. – Мы ведь выжили. А ведь в такой глуши находимся. Еще до войны многие считали наш край богом забытым местом. И очень многие мечтали уехать отсюда куда-нибудь на материк.

– В том-то все и дело, Александр. Камчатка… Этот полуостров размерами побольше некоторых европейских страны[16]. А население здесь было на всю Камчатку не больше, чем в провинциальном городе. Ну, сколько здесь жило людей? Триста тысяч на весь огромный полуостров? Чуть больше? Но я вот с ужасом думаю, что же творилось, например, в Москве, где больше десяти миллионов, которые оказались в огромном каменном мешке. По сути, в ловушке. А что творилось в приграничных регионах? А в других странах? А в густонаселенной полумиллиардной Европе? А в Китае? В Индии? А на родине твоих предков, в Корее? Северяне и южане набросились друг на друга, чтобы добить уцелевших? Что с Америкой?

– Ну, ты еще Америку эту давай пожалей, черт тебя дери! – нахмурился Александр.

У Михаила вдруг все внутри похолодело от этих слов. Нет, все-таки он не найдет среди местных понимания и сочувствия, если они узнают, что его Оливия – американка. Это будет смертный приговор. Даже сейчас самый добродушный и дружелюбный из приморского квартета налился яростью от одного только упоминания об Америке.